Повседневная жизнь старой русской гимназии - Николай Шубкин

1914–1915

Учебный год

Началась война

25 августа

Давно бы пора уже заниматься, но ныне мы все еще гуляем. В виду войны помещение гимназии было занято мобилизованными запасными, а теперь после них пришлось производить основательный ремонт. Поэтому занятия отсрочены до 1 сентября.

Пока провели (в другом здании) только переэкзаменовки и приемные экзамены. У меня по словесности в пятых и шестых классах держало немало. Но сдали почти все удовлетворительно. Провалились только двое: безграмотная шестиклассница А-ва да пятиклассница П-ва, которая и на устном и на письменном экзаменах получила по двойке.

Свободного времени теперь достаточно. Полезно бы использовать его для подготовки к занятиям, но нет подходящего настроения. Дело в следующем. По возвращении моем в городок председатель опять предложил мне место в мужской гимназии, так как его кандидата, которого он хотел выписать из института, взяли в военную службу. Хотя обратиться ко мне заставила, таким образом, только нужда, я, однако, на предложение согласился, имея в виду, сверх 11 уроков в мужской гимназии (III–V классы), оставить пока за собой шесть уроков в восьмом классе женской гимназии (словесность и педагогика). Ш-ко сделал представление в округ уже около трех недель тому назад, но до сих пор «ни ответа, ни привета». Послали телеграмму, но и на нее не отвечают. А между тем время идет, скоро уже приниматься за дело, а я все еще не знаю, где же буду служить и что преподавать. Да и не обозначает ли еще это молчание окружного начальства чего-либо более неприятного для меня? Сказал же почему-то Ш-ко, предлагая мне перевод: «Главное мое условие — не проповедовать ученикам разных там идей. Конечно, было бы еще лучше, если бы и сам учитель придерживался каких надо взглядов. Но надо, по крайней мере, не вводить своих взглядов в дело обучения. А то ведь это делают если не прямо, то как-нибудь косвенно, дают известное освещение и т. д.». Не знаю, кто так осветил меня в глазах директора, но во всяком случае это обстоятельство далеко не в мою пользу. А у нас, в ведомстве г. Кассо, на этот счет более чем строго. На днях только, например, состоялся перевод инспектора реального училища и председателя частной гимназии А-ва на место простого учителя в другой город. В прошлом году у него была борьба с директором Г-ным и его свитой и в результате этой борьбы Г-н донес в округ на А-ва как на «левого» и даже «социал-демократа», ибо он… знаком с бывшим учителем того же училища, который был уволен со службы из-за своих политических убеждений. Между тем после увольнения последнего А-в, «страха ради иудейского», перестал бывать у него и только здоровался. Когда, пораженный переводом, А-в пришел к попечителю и выразил желание объясниться, тот не пожелал даже выслушать его: «Что тут объясняться, и так все ясно». И это еще с педагогом, семнадцать лет состоящим на службе, имеющим чин статского советника и даже рекомендованным на последних выборах местным архиереем — черносотенцем в качестве выборщика. Что же стоит оклеветать нашего брата, мелкую сошку?

26 августа

Кроме предложения места в мужской гимназии я получил и еще два предложения. Ко мне обращались начальница частной гимназии г-жа Б-ч и начальница вновь открытой прогимназии г-жа К-на с просьбой занять у них место председателя педагогического совета. Г-же Б-ч я сначала дал согласие, но потом оказалось, что мой патрон Ш-ко смотрит на это косо (он стал говорите, например, о несовместимости этой должности с классным наставничеством, хотя тут же говорил, что хорошо бы предложите это место другому учителю из мужской гимназии, Л-скому, хотя классное наставничество есть и у него). А когда я пришел посоветоваться к бывшему председателю А-ву, тот сказал, что для гимназии было бы хорошо выбрать меня председателем, но «по человеческому» он не посоветовал бы мне браться за это дело, если я не одержим честолюбием, т<ак> к<ак> на этом посту много всяких трений и неприятностей. В пример он привел мне сфотографированный им донос попечителю, где ученицы гимназии изображались как проститутки, а вина в этом возлагалась на председателя, который якобы распустил их. Вообще, как я вижу, занять этот пост значило бы сделаться мишенью для всевозможных доносов и инсинуаций со стороны всех так или иначе недовольных гимназией. И на меня обрушиться, пожалуй, еще легче, чем на А-ва. В должности учителя, конечно, тоже на всех не угодишь, но здесь, по крайней мере, доносят ближайшему начальству, а не прямо в округ. Поэтому, взвесив все contra, я попросил г-жу Б-ч не поднимать вопроса о моей кандидатуре. На предложение же К-ной согласился, так как здесь дело маленькое (в прогимназии нынче только четыре класса с пятьюдесятью ученицами), да и Ш-ко не только ничего пс имеет против этого, но и сам настойчиво советовал мне занять этот пост (с К-ной у него, видимо, более хорошие отношения).

27 августа

Приехала из губернского города г-жа Б-ч, ездившая хлопотать насчет председателя. Она, оказывается, указала там двух кандидатов: меня и учителя русского языка в реальном училище (из юристов), и назначили последнего, хотя я уже семь лет занимаюсь в женской гимназии, а тот в женской гимназии никогда не служил. Перевод мой в мужскую гимназию тоже тормозится, ибо я, по мнению окружного начальства, не имею права там преподавать как не имеющий звания учителя гимназии (я кончил не университет и не институт, а духовную академию). Мотивировка весьма курьезная, т<ак> к<ак> я уже четыре года назад утвержден министром в этом звании и переписка об этом шла, конечно, через попечителя же. А почему этот вопрос не приходил окружному начальству в голову, когда оно сразу же назначило учителем русского языка в реальном училище юриста, которому звание учителя гимназии дано было уже потом, несколько лет спустя? Я же, прослужив учителем словесности семь лет и уже четыре года имеющий звание учителя гимназии, до сих пор не достоин занять тот педагогический пост, на который юрист, имеющий бабушку в округе, попал сразу со школьной скамьи. Пришлось директору гимназии послать в округ телеграмму, что я де звание учителя гимназии имею, причем справиться об этом он должен был в бумаге, посланной оттуда же, из округа. Ну и порядки, ну и публика там! В педагогическом отношении давно уже на этот Назарет махнули рукой, но они даже и в канцелярии-то не в состоянии разобраться.

28 августа

Первое же заседание педагогического совета принесло нам некоторые неприятные сюрпризы со стороны округа. Ш-ко послал туда таблицу с распределением уроков и в ответ получил «нахлобучку», т<ак> к<ак> эта таблица не соответствует министерской, составленной в… 1870 г. По этой последней число уроков в только что открывающихся тогда женских гимназиях было значительно меньше, но потом — с постоянным расширением программ — количество уроков — по особым ходатайствам педагогических советов — увеличивалось, хотя и теперь значительно отстает от нормы, принятой в мужских учебных заведениях (например, на словесность идет в женских гимназиях десять уроков, а в реальных училищах шестнадцать в неделю). Теперь же вместо того, чтобы увеличить число уроков в женских гимназиях до нормы мужских, пришлось это число сокращать, согласно таблицы 1870 г. (насколько она устарела, видно хотя из того, что по ней женские гимназии значатся только как семиклассные, педагогика является предметом необязательным, в программе физики имеются такие устаревшие понятия, как «теплород» и т.п.). Всего больше пришлось сокращать уроки русского языка в младших классах, сократили и уроки словесности на один, хотя и без того на русский язык отведено мало часов, а требования (хотя бы относительно орфографии) все повышаются. Относительно некоторых уроков, бывших раньше, постановили все-таки ходатайствовать, хотя председатель и высказался за министерскую норму (по его мнению, в женских гимназиях учатся только для того, чтобы иметь лишние шансы выйти замуж).