Повседневная жизнь старой русской гимназии - Николай Шубкин

30 марта

На днях на уроке словесности в VIII классе разбирали «Записки из Мертвого дома». Зашла речь о труде каторжан, и я на основании Достоевского пояснял, что тяжесть этого труда главным образом в его подневольности. «Это верно, — как бы про себя заметила одна словесница, умненькая и серьезная С. Т-ва, — я с удовольствием читала «Мертвый дом», пока его не задали; а как задали, всякая охота пропала». Я улыбнулся и постарался объяснить, что если бы весь класс не исполнял известной работы к определенному сроку, как же бы стали мы сообща разбирать то или иное произведение. Но едва ли я все-таки разубедил Т-ву в том, что их труд — это каторжный труд. И ведь так рассуждает медалистка, одна из лучших в классе учениц, поражающая всех своим необыкновенным усердием!

Ее подруга С. Н-ва, подавшая мне сочинение без фамилии, темы и плана, та вовсе уже живет как бы с обнаженными нервами. В сочинении я сам подписал за нее фамилию, написал тему, насчет плана ни словом не упомянул, а за работу поставил 5– и вчера выдал ее автору без всяких упреков и объяснений. Сегодня восьмиклассницы снимались со своими педагогами. Была в фотографии и Н-ва. Но вдруг отчего-то не захотела сниматься, и просидела одна в другой комнате, пока нас фотографировали.

Вчера узнал от восьмиклассницы же Т-вой, что и она с ее подругой В-вой недавно тоже сочли себя обиженными мной. Они последнее время усердно посещают почти все мои уроки в V, VI и VII классах. На днях они спросили, буду ли я сегодня проходить в VII классе что-либо новое. Я сказал, что буду спрашивать то, что рассказывал в тот раз, и статью Добролюбова (так и было на самом деле). Ни против этих учениц, ни против их присутствия я равно ничего не имел; мне, наоборот, был даже приятен их интерес к моим занятиям. И вдруг оказалось, что в тоне моих слов они заметили, что я не желаю их присутствия, страшно обиделись на меня и решили больше не ходить на мои уроки. Пришлось вчера уверять их в противоположном. Но как все-таки легко обидеть нынешнюю молодежь, даже и без всякого желания со своей стороны!

31 марта

Официально теперь пасхальные каникулы, но фактически я все равно целые дни занят. На праздники набрана у меня целая гора сочинений, и все их надо проверить, потому что на Фоминой опять получу работы из двух классов, а там начнутся письменные экзамены. Вот и отдыхай тут!

Удовольствия от проверки очень мало. За орфографию то и дело приходится сбавлять баллы, ставить двойки и единицы. Да и как может она улучшаться, когда родители на это не обращают никакого внимания! Правда, теперь, когда уже на половине последняя четверть, некоторые «взялись за ум» и, чтобы не платить за дочь второй год, пригласили репетиторов. Но разве в такой срок можно что-нибудь исправить! И ведь так поступают вовсе не какие-нибудь бедняки, а люди вполне обеспеченные и даже прямо-таки богатые. Но находятся и такие, что даже теперь не считают нужным позаботиться о своих дочерях. Вот домашнее сочинение дочери одного обеспеченного юриста. Она все время пишет на двойки и единицы. Не изменила себе и на этот раз: за сочинение пришлось поставить «кол». В результате, конечно, будут слезы девочки, переэкзаменовка и недовольство, если не жалобы, родителей. А кто же в этом виноват?

Невольно вспоминаешь с благодарностью, как внимательно следил за моими занятиями и помогал мне писать сочинения мой покойный отец, сам учившийся на медные гроши, не нюхавший даже средней школы и, однако, находивший и время, и уменье помогать в учебных занятиях своим детям.

1 апреля

Газеты принесли известие, что попытка улучшить материальное положение педагогов женских гимназий вызвала конфликт Думы с Министерством, которое, сводя свои ведомственные счеты с Думой, отказалось принимать участие в разработке этого законопроекта. Таким образом, из-за этих личных счетов мы опять остались у расколотого корыта. А между тем теперь не только все средние школы (мужские гимназии, реальные училища, кадетские корпуса, духовные семинарии, коммерческие училища) перешли уже на новые, почти втрое повышенные оклады, но те же оклады распространяют и на некоторые учебные заведения ниже среднего. Так, сравняли с мужскими гимназиями духовные училища и, кажется, уже провели закон об уравнении с ними в окладах учительских семинарий, где от преподавателей совсем не требуется даже высшего образования. Еще с осени повысили оклады и в Мариинских женских гимназиях. И только наше Министерство смотрит на свои женские гимназии как на каких-то пасынков. Не удосужившись внести о женских гимназиях своего законопроекта даже два года спустя после введения новых штатов мужских учебных заведений, министерство теперь ополчилось на Думу за ее инициативу в этом отношении. А при таком отношении Министерства думский законопроект едва ли когда увидит свет. И придется нам сидеть на прежних ничтожных окладах, когда даже низшие учебные заведения (духовные училища, учительские семинарии) перешли на новые. И все, по-видимому, только из-за того, что эти гимназии — женские. Не дождаться, — видимо, женским гимназиям чего-либо доброго от тех господ, которые видят все назначение женщины в посещении отдельных кабинетов разных «Медведей»!

«Христос воскресе!»

6 апреля

Первый день Пасхи. Ночью был у Христовой утрени в гимназической церкви. Залитая огнями и мило украшенная цветами церковь была полна девочек в белых передниках, нарядных и настроенных весело, празднично. Вот кончилась утреня. Гимназистки хлынули из церкви, и началось оживленное христосование и между собой, и с некоторыми из учительниц. На радостные возгласы звонких, юных голосов: «Христос воскресе!» я отвечаю: «Воистину воскрес!» — и старшим ученицам дружески пожимаю руки. Но вот ко мне во второй раз походит восьмиклассница Т-ва, с которой немного времени назад я похристосовался за руку. Она, восторженно смотря, снова говорит: «Христос воскресе!» И когда я снова отвечаю рукопожатием, Т-ва начинает настаивать, чтобы я похристосовался «по-настоящему». Я во избежание скандала поспешил скорее отделаться от нее, сказав, что христосуюсь только так, т.е. без поцелуев. Этот отказ, видимо, больно задел девушку, не взвесившую все неудобство такого «христосования» учителя с ученицей в стенах гимназии. И когда мне через некоторое время пришлось идти мимо нее, она с самым расстроенным видом сорвалась с места и ушла из церкви домой. А между тем, похристосуйся я с ней, какие толки вызвало бы это и среди учениц, и в городе, особенно среди разных моих «доброжелателей»!