Повседневная жизнь старой русской гимназии - Николай Шубкин

24 марта

Председатель, видимо, на меня дуется и старается под меня подкопаться, с каждым днем убеждая меня в том, что надо не служить, а подслуживаться. Обиженный тем, что я не пошел к нему встречать новый год, он теперь без всякого стеснения придирается ко мне как к учителю. Вчера была именинница его жена. Может быть, мне следовало явиться к ней с поздравлением. Учителя мужской гимназии, по крайней мере, были у него (не знаю, по приглашению или так). Но я этого не сделал; приглашена же была к председателю только начальница. Сегодня ночью мне нездоровилось: я или совсем не спал, или видел страшные, кошмарные сны (потерял, например, форменную фуражку и остался в одном старом пальто, что можно, пожалуй, истолковать в смысле потери должности). Утром я почти больной отправился в гимназию. И вдруг во время урока в VII классе явился ко мне председатель. Сон оказался, пожалуй, в руку. Внезапным посещением моего урока он, очевидно, хотел напомнить мне о моей непочтительности по отношению к его жене. Как это непосредственно у него выходит! Отвечали в общем сносно. Но стихотворения опять шли не очень бойко. Ошибались и в тексте, и в интонации, т<ак> к<ак>, спеша разобрать романы Тургенева, я не имею теперь времени заниматься стихотворениями. Это все, конечно, зачтется мне. Сверх того, председатель сказал мне после урока, что мои ученицы не умеют сами связно рассказывать. Выразил также неудовольствие, что после урока не прочитали молитвы (хотя этот урок был еще не последним). А потом, даже в присутствии других коллег, без стеснения заявил: «Я хотел было зайти на немецкий язык. Но думаю, зачем? У них и так все хорошо идет». А потому, значит, и зашел (в пятый или в шестой уже раз) к словеснику, у которого дела идут, видимо, худо. Спросив меня о том, как сошел вчера реферат, он и тут нашел, к чему придраться, и выразил неудовольствие, что перед рефератом не был прочитан протокол предыдущего собрания. Сам он не ходит на эти собрания, а я не только должен убивать на них все праздничные дни, но еще и затягивать собрания скучнейшим чтением протоколов. И это все при той атмосфере недовольства и недоброжелательности, которая окружает эти рефераты со стороны скучающих на них классных дам. Зато в протоколах педагогического совета красуется, что рефераты введены по инициативе председателя, который, конечно, и получит за свою просвещенную деятельность награду от начальства. Наш же брат, хоть стену лбом расшиби, ни от кого даже спасибо не заслужит; а все только одни придирки и оскорбления.

В отношениях с ученицами и в ходе учебных занятий «все обстоит благополучно»; может быть, оттого, что конец четверти еще далеко и письменных работ пока не было. За устные ответы, правда, было несколько двоек, но ученицы отнеслись к ним спокойно. Зато бывали и очень живые уроки. Вот я вошел в VI класс и сел на кафедру. Ученицы начинают справляться относительно исправления старых работ и подходят ко мне. За ними и другие. И они густой толпой окружают кафедру. Наконец, я шутливо говорю: «Ну, совсем задавили!» — и прошу учениц отправляться на свои места. Начинаю спрашивать характеристику Гамлета. Зашла речь о его слабоволии. Всегдашняя оппонентка З-на не согласна с этим, прерывает ответ, возражает. Ей отвечают другие. Я прошу привести доказательства. Идет спор о самом понимании разных фактов из трагедии, приводятся цитаты. Урок проходит очень живо. А восьмиклассницы, сидевшие на уроке, потом говорят мне: «Какие у Вас Белинские завелись в VI классе!»

Из письменных работ пока была у меня на руках только одна — «Характеристика девочки». Эта работа, где материал берется из жизни и основывается на собственных наблюдениях, по-видимому, исполняется восьмиклассницами с удовольствием. По крайней мере, редко приходится встречать среди ученических сочинений такие интересные, вдумчивые и живые. Некоторые хоть печатай! Помню, как вводились мной эти характеристики лет пять назад. Когда я сразу же хотел сделать их обязательными, это вызвало энергичный отпор учениц, чуть не окончившийся скандалом. Я тогда сдался и предоставил право не желающим писать характеристику заменить ее сочинением на другую тему. Так же и до сих пор я параллельно с характеристикой даю и другую тему по педагогике (например «Школьное обучение и самообучение»). Но число пишущих характеристику с каждым годом возрастает. Обычно характеристику писало около половины класса. Ныне же из 30 учениц на другую тему писали только четверо. Так, постепенно, без насилия, всего лучше можно вводить разные педагогические новшества.

Рефераты теперь ввиду приближения экзаменов окончились. Сегодня, когда после третьего урока учениц распустили на пасхальные каникулы, я пригласил желающих заслушать протоколы наших воскресных собраний. В помещении одного класса собралось около 40 человек из разных классов. Секретари-восьмиклассницы, поочередно занимая кафедру, читали писанные ими протоколы; а остальные слушали и изредка вносили кой-какие поправки. Вообще протоколы оказались довольно полными и точными.

30 марта

На днях на уроке словесности в VIII классе разбирали «Записки из Мертвого дома». Зашла речь о труде каторжан, и я на основании Достоевского пояснял, что тяжесть этого труда главным образом в его подневольности. «Это верно, — как бы про себя заметила одна словесница, умненькая и серьезная С. Т-ва, — я с удовольствием читала «Мертвый дом», пока его не задали; а как задали, всякая охота пропала». Я улыбнулся и постарался объяснить, что если бы весь класс не исполнял известной работы к определенному сроку, как же бы стали мы сообща разбирать то или иное произведение. Но едва ли я все-таки разубедил Т-ву в том, что их труд — это каторжный труд. И ведь так рассуждает медалистка, одна из лучших в классе учениц, поражающая всех своим необыкновенным усердием!

Ее подруга С. Н-ва, подавшая мне сочинение без фамилии, темы и плана, та вовсе уже живет как бы с обнаженными нервами. В сочинении я сам подписал за нее фамилию, написал тему, насчет плана ни словом не упомянул, а за работу поставил 5– и вчера выдал ее автору без всяких упреков и объяснений. Сегодня восьмиклассницы снимались со своими педагогами. Была в фотографии и Н-ва. Но вдруг отчего-то не захотела сниматься, и просидела одна в другой комнате, пока нас фотографировали.

Вчера узнал от восьмиклассницы же Т-вой, что и она с ее подругой В-вой недавно тоже сочли себя обиженными мной. Они последнее время усердно посещают почти все мои уроки в V, VI и VII классах. На днях они спросили, буду ли я сегодня проходить в VII классе что-либо новое. Я сказал, что буду спрашивать то, что рассказывал в тот раз, и статью Добролюбова (так и было на самом деле). Ни против этих учениц, ни против их присутствия я равно ничего не имел; мне, наоборот, был даже приятен их интерес к моим занятиям. И вдруг оказалось, что в тоне моих слов они заметили, что я не желаю их присутствия, страшно обиделись на меня и решили больше не ходить на мои уроки. Пришлось вчера уверять их в противоположном. Но как все-таки легко обидеть нынешнюю молодежь, даже и без всякого желания со своей стороны!