Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

У окраины Эдинбурга он остановился и позвонил Алеку, одному из давних приятелей.

– Кто? Фрэнк Черчилль? Привет! Ты здесь? Ну, так заезжай!

Следуя его указаниям, Фрэнк доехал до центра города, миновал железнодорожный вокзал и углубился в лабиринт узких улочек. Левосторонняя параллельная парковка стоила ему всех оставшихся сил: подогнать машину к обочине удалось только с четвертой попытки. Но вот, слегка подпрыгнув на булыжной мостовой, «сьерра» остановилась. Заглушив мотор, Фрэнк выбрался из кабины, однако все тело продолжало вибрировать, будто огромный камертон, гудящий в вечернем сумраке.

Проезжавшие мимо машины озарял свет магазинных витрин. Пекарь, мясник, индийские деликатесы…

Жил Алек на третьем этаже.

– Заходи, старина, заходи! – Несмотря на энергичный тон, выглядел он откровенно неважно. – Я думал, ты в Америке! Что тебя к нам занесло?

– Сам не знаю.

Алек, сощурившись, взглянул на него и повел гостя в кухню, совмещенную с гостиной. За окном, над крышами окрестных домов, высился Эдинбургский замок. Против обыкновения молчаливый, Алек остановился у кухонного стола. Фрэнк бросил на пол рюкзак и подошел к окну. Неловко как-то… В прежние времена они с Андреа приезжали к Алеку с Сьюзен, ученой-приматологом, раз этак семь, а то и восемь. Тогда друзья жили в огромной, на три этажа, квартире в Новом городе, и по приезде Фрэнка с Андреа все четверо засиживались за бренди и разговорами в высоченной георгианской гостиной далеко за полночь. Как-то раз они вместе отправились путешествовать в Хайленд, а в другой раз, когда Фрэнк с Андреа провели в Эдинбурге неделю фестиваля[79], посетили все спектакли, все представления, какие только смогли. Теперь же Сьюзен с Алеком расстались, Фрэнк с Андреа развелись, и вся та, прошлая, жизнь рассеялась, будто дым.

– Я что, не вовремя?

– Да нет, не то, чтобы, – звеня тарелками в раковине, отвечал Алек. – У меня ужин с друзьями намечен, и ты к нам присоединишься… ты ведь еще не ужинал?

– Нет. Но я там, наверное, не ко двору придусь…

– Ничего подобного. Роджа с Пег ты, по-моему, знаешь, а развеяться нам всем очень даже не помешает, точно тебе говорю. Мы сегодня утром собирались на похоронах. Сынишка у наших друзей скончался. «Смерть в колыбели», как это называют.

– Господи Иисусе… То есть просто-напросто…

– Ага. Синдром внезапной смерти в младенческом возрасте. Отвезли его на день в ясли, а он уснул и не проснулся. Всего-то пяти месяцев от роду.

– Бог ты мой…

– Ага.

Вернувшись к кухонному столу, Алек налил в бокал «Лафройга».

– Виски будешь?

– Не откажусь.

Наполнив еще бокал, Алек осушил свой одним глотком.

– По-моему, в наши дни считается, будто достойные похороны помогают родителям справляться с такими вещами. И вот несут Том с Элизой гроб, а гроб-то – всего ничего… вот такой примерно.

С этим Алек развел ладони в стороны примерно на фут.

– Быть не может.

– А вот представь. Ни разу в жизни еще таких не видал.

Выпили молча.

Устроенный на втором этаже, над пабом, ресторан оказался роскошным, богемного толка заведением, специализирующимся на дарах моря. Там к Фрэнку и Алеку присоединились Пег с Роджем, еще одна семейная пара и женщина по имени Карен. Зоопсихологи, все они в течение двух следующих недель отбывали в Африку – Родж с Пег в Танзанию, а остальные в Руанду. Несмотря на утреннее событие, разговор за столом завязался легко. Попивая вино, Фрэнк слушал, как вокруг горячо обсуждают африканскую политику, проблемы съемки приматов, рок-музыку… О похоронах упомянули только раз, после чего все дружно склонили головы. Что тут особого скажешь? Разве что губу подожмешь.

– По-моему, так оно лучше, чем года в три или в четыре, – нарушил молчание Фрэнк.

Сидящие за столом уставились на него.

– О нет, – ответила Пег. – Я лично так не думаю.

Прекрасно понимая, что ляпнул глупость, Фрэнк решил оправдаться:

– Понимаете, я в том смысле, что… чем дольше, тем больше у них времени на…

Покачав головой, он беспомощно замолчал.

– Насколько я понимаю, речь о сравнении абсолютов, – мягко заметил Родж.

– Да. Именно, – согласился Фрэнк и поспешил поднести бокал к губам.

Ему очень хотелось продолжить. «Верно, – сказал бы он, – любая смерть есть абсолютная катастрофа, даже смерть малыша, еще не понимающего, не сознающего, что происходит, однако представьте, каково приходится тем, кто всю жизнь растил шестерых сыновей, а однажды утром, выйдя во двор, обнаружил их головы на газоне у крыльца! Быть может, этот абсолют несколько абсолютнее?»

Он был уже здорово пьян. Голова болезненно ныла, тело все еще трепетало после целого дня за рулем и шока от столкновения с зацепившим его лесовозом, а порожденный усталостью ступор намертво сковал его разум, включая моральные принципы, вывернул все наизнанку, и потому Фрэнк, стиснув зубы, сосредоточился на вине. Вилка в руке гудела, бокал дробно позвякивал о зубы, в зале было темно.

После ужина Алек, остановившись у двери подъезда, покачал головой.

– Нет, не готов я еще домой возвращаться, – сказал он. – Заглянем в «Презервейшн Холл»[80]? По средам там как раз на твой вкус. Традиционный джаз.

– Стоящий?

– На вечер сойдет.

В джазовый паб шли пешком – широким, мощенным булыжником бульваром под названием Грассмаркет, а после свернули на Виктория-стрит. У дверей паба оба остановились. Сегодня вечером вход оказался платным: обычную группу заменили фуршетом и выступлением полудюжины разных других групп. Весь сбор шел в пользу семьи одного музыканта из Глазго, недавно погибшего в автокатастрофе.

– Бог ты мой! – будто выругавшись, воскликнул Фрэнк и отвернулся от двери.

– А какая нам, собственно, разница? – придержал его Алек, вынимая бумажник. – Я плачу.

– Но мы уже поужинали.

Но Алек, не обращая внимания на возражения, вручил официанту на входе двадцать фунтов.

– Идем.

Просторный зал оказался набит битком – яблоку негде упасть. Огромный фуршетный стол ломился от мяса, хлеба, салатов и всевозможных морепродуктов. Взяв в баре по бокалу, Фрэнк с Алеком устроились на уголке окруженного плотным кольцом посетителей столика для пикника. Вокруг гомонили наперебой, да с таким жутким шотландским акцентом, что Фрэнк понимал не больше половины. На сцене сменяли друг друга выступающие из местных – постоянный традиционный джаз-банд, комик-пародист, певица с репертуаром из эстрады сороковых, исполнители кантри-вестерн… Алек с Фрэнком по очереди ходили к бару за добавкой, а между тем Фрэнк разглядывал и выступавших, и слушателей. Публика в пабе собралась разношерстная – всевозможные возрасты, всевозможные типы. Всякий, кто выходил на сцену, начинал выступление с пары слов о погибшем музыканте, очевидно, хорошо всем известном, молодом рокере довольно хулиганского поведения. Разбился он по пути домой, сев пьяным за руль после очередного концерта, и этому никто нисколько не удивлялся.

Около полуночи к их столику подсел какой-то изрядно разжиревший юноша. Похватав закуски со всех тарелок вокруг, он поднялся, будто кит, и, всколыхнув брюхом, ринулся к сцене, где готовилась к выступлению новая группа. Его появление зал встретил восторженным ревом. Взявши гитару, толстяк склонился к микрофону и принялся с пылом, неожиданно бойко наяривать попурри из ритм-энд-блюзов и ранних рок-н-роллов. Предшественников он со своей группой превосходил на голову. Паб обезумел. Большая часть слушателей поднялась, заплясала на месте. Юному панку, сидевшему рядом с Фрэнком и объяснявшему седовласой леди, за счет чего держит форму его ирокез, пришлось перегнуться через стол. «Кельтские поминки», – подумал Фрэнк, опорожнил кружку с сидром и вместе со всеми взвыл во весь голос: толстяк, ударив по струнам, заиграл «Рок-н-ролл мьюзик» Чака Берри.