Радужная Нить - Асия Уэно

Сама Гора тоже стала запретным местом, но по иным причинам. Вершина состояла из остроконечных зубцов, укрывающих от порывистых горных ветров долину, не заметную с берега. Несколько тропинок расходилось от неё вниз, к подножию. Вероятно, существа, спящие в долине вечным сном, когда-то сбегали по ним к морю, как по путеводным ниточкам.

Они сильно отличались друг от друга — те, кто замер в спокойствии, преклонив голову к ближайшему камню, или свесив гибкую шею, или запрокинув лицо к небу. Девушка дотронулась чуть ли не до каждого — хотя их было около сотни — и чья-то кожа была тепла, как её собственная, а чья-то холодна и блистала чешуёй. Четвероногие и двуногие, покрытые шерстью или перьями, все они были живы, и никто не откликнулся на её прикосновение, хотя сердца их медленно, но всё же бились.

Тогда на цыпочках, словно опасаясь потревожить хозяев острова, она покинула долину, и больше туда не возвращалась.

После очередного ливня она, как обычно, спустилась к любимым скалам… и замерла, удивлённо взирая на странный предмет, прибитый к берегу. Это было подобие её самой: мокрое, облепленное песком и ракушками, с волосами, свисающими жалкими остатками чёрных шёлковых нитей. Одежды цвета отмирающих стеблей обмотались вокруг тела, швы были разодраны — наверно, долго носило по волнам.

Бережно взяла она в руки куклу.

— Мальчик… бедный ты мой… — негромко произнесла девушка и вздрогнула, впервые заслышав собственный голос. До этого она не знала, что мысли можно произносить вслух.

"Мэй… Мэй…" — эхо подхватило последний звук, исказив и… обратив в истину. И с ним, этим словом, что было её последним именем, вернулась память. Руки отца, облачающие её в прекрасное белое платье. Веснушки на носу паренька, лодка, замершая в переплетении лунных лучей; коротко стриженая девочка, улыбающаяся ей среди деревьев, ниша в богатом доме, старик, читающий стихи. Человек с длинными волосами цвета той радуги, что знаменует окончание дождя, и при виде которой сердце замирает. Почему-то этот образ кажется ей новым и привычным одновременно. Но его тотчас же сменяет другой: взгляд золотисто-карих глаз, смешливый и ласковый, словно солнечный зайчик, приветствующий тебя поутру. Где все эти люди, что с ними?

Закат, расплескавший кровь поверженного Бога на морскую гладь, и струйка мутной воды, стекающая по расщелине в стене грота. Пустая лодка, прибитая к камням у берега, ночь и старуха, оплакивающая погибшего, обжигающая слезами твоё лицо. Тела убитых, погребальный костёр, и ещё один, и ещё, снова и снова… Ветер, стучащийся в закрытые сёдзи, мерное дыхание спящих и вопрос, заданный печальным голосом: "Ты действительно этого хочешь, малышка? Неужели такова для тебя свобода?" Болота, ноги вязнут… нет, это тёмные кольца охватили её и тянут, погружая в глубину, и лицо того второго, безнадёжное и яростное, с невыносимой болью в глазах. Он сильный, выдержит — но она не сможет, от боли не уйти, она заполняет всё существо, и нет места, куда можно скрыться от неё, даже в небытии нет! Она хватает это чувство, пытаясь оторвать от себя, но пальцы не желают отпускать его, оно как нить, как верёвка, как прочный канат! Цепляясь за него, захлёбываясь, она подтягивается — так долго, что это кажется вечностью, и, наконец, оказывается на поверхности. Под ногами нет дна — ну вот и конец, бесполезно, вода всегда получает то, что ей предназначено. Но она колотит руками, тщетно, захлёбывается… Кай, Кай… я больше не могу, но пока я жива… я буду…

Девушка вскочила на ноги и, не выпуская из объятий куклы, шагнула в море. Прохладная вода остудила её жар, наполнила спокойствием новорождённую душу.

Вернувшись на берег, она уже знала, что делать.

— Как же ты выбралась оттуда, малышка? — голос Ю был мягок, но я-то знал! Моё горло перехватило, говорить я не мог.

— Вспомнила всё, что вынесла из прошлой жизни, — с улыбкой пожала плечами девушка. — Хотя мне понадобилось несколько попыток, чтобы сплести верёвки из волокон какого-то растения. И сухих деревьев там нет. Надо было ждать, пока просушатся те ветки, что удалось отломить. Я связала плотик, даже борта соорудила, готовясь к дальнему пути. Нарвала плодов на дорогу, но они мгновенно испортились, и я уже не уповала на спасение, когда показалась земля. Обессиленная, я упала без чувств, а когда пришла в себя, на меня смотрел господин Хономару, и его взволнованный взгляд показался мне величайшим из чудес.

Я невольно ухмыльнулся, вообразив это зрелище. Красавица, да ещё и совершенно обнажённая — есть, от чего прийти в душевный трепет! В своём рассказе брат не вдавался в описание таких мелочей, как наряд незнакомки. Теперь понятно, почему. Юмеми, заметив румянец на моих щеках, негодующе ущипнул меня за запястье. Но глаза тоже опустил.

— К сожалению, говорить я с ним не могла, и в том причина моего нынешнего горя, — вздохнула девушка, не обратив внимания на замешательство слушателей.

— Но почему? — спросил я.

— Видите ли, господин Кайдомару, я дала зарок. Наверно, он покажется вам глупым, но я обещала себе, что, если доберусь до суши, первые мои слова будут обращены к вам. Умение их произносить очень много для меня значит. Это обещание помогало мне, поддерживало в тяготах пути. Я поклялась, что найду вас, где бы вы ни были, и сколько бы лет ни прошло. Я ведь очень долго прожила на острове… если это можно назвать жизнью! Конечно, я бы с лёгкостью изложила свои обстоятельства господину Хономару письменно, но это показалось мне нечестным. Всё равно, что говорить вслух. Если пообещал судьбе что-либо, лучше не пытаться её перехитрить, обманешь самого себя.

Бедная Мэй! Хочется взгреть этого дуралея, не пожелавшего выслушать… и попросить Ю отвесить подзатыльник мне. Мог бы вцепиться в брата как репей и не отпускать до конца. Хотя в Хоно не больно-то вцепишься — отшвырнёт вместе с собственной рукой.

Я потянулся, чтобы коснуться волос девушки. Приласкать, утешить…

— Кстати, а что с ними? — я вспомнил, какой ещё вопрос меня занимал. И, судя по взгляду Ю, не только меня.

— Наверно, море отняло их жизнь. — Мэй-Мэй провела рукой по прядям. — Они седые, разве вы не поняли?

— Седые? Я бы сказал, жемчужные! — возразил я. Седые! Ишь, чего надумала…

— Вы смущаете меня, глубокоуважаемый отец! — плутовка хихикнула, прикрывая личико рукавом. Я отвёл глициниевые шелка в сторону и заглянул в очи синее высокогорных цветов.

— Море забирает, чтобы возвращать — правда, Ю? Остаётся уповать на то, что, отдавшись его власти, я тоже сумею вернуться.

— Ты это о чём? — подозрительно покосился на меня друг. Слишком спокоен, с самого начала разговора. Знает. Притихшая Мэй-Мэй вздрогнула, в её глазах мелькнула догадка.