Некровиль - Йен Макдональд

пришло в голову Соломону Гурски I. Я вспоминаю лицо, забытое более тридцати миллионов лет назад: рабби Бертельсман. Толстое, ясноглазое, приятное лицо. Он разговаривает с мальчиками в преддверии Бар-мицвы про Бога и мастурбацию. Он говорит, что Бог осудил Онана не за удовольствие от порока, а за то, что тот пролил семя на землю. Онан был бесплоден, бесполезен. Он ни с кем не поделился даром жизни. И теперь я Бог в своем собственном мире, а рабби Б. такой, с улыбкой: мастурбация, Сол. Просто затянувшееся самоудовлетворение; семя, впустую пролитое на землю. Развлекуха как она есть; бесконечное воссоздание самого себя.

Он посмотрел на своего близнеца.

– Рабби Бертельсман? – спросил Сол Гурски II.

– Да, – сказал Сол Гурски I; затем решительно, воодушевленно: – Да!

Улыбка Соломона Гурски II растворилась в пылинках света.

Внезапно внешние края огромного тетраэдра вспыхнули десятью миллионами точек алмазного сияния. Сол смотрел, как лучи проносятся сквозь Игрушку, и понимал, что они собой представляют. Манипуляция пространством и временем. Даже на скорости света Эа была слишком огромна для такой синхронности. Воздушные деревья, небесные рифы, гарпунники, сифоны, живые аэростаты, цеппелины, облачные акулы; все, к чему прикасались лучи, анализировалось, осмысливалось, запоминалось. Ангелы-летописцы, подумал Сол Гурски, пока серебряные ножи рассекали его мир. Он увидел, как Духовное Кольцо расплетается, словно спираль ДНК, и миллиард дней Соломона Гурски потоком движется по лестнице из света в Эа. Центр потерял устойчивость; гравитационные силы, которыми управляло Духовное Кольцо, поддерживая экосферу Игрушки, ослабевали. Мир Сола умирал. Ему было больно, однако он не чувствовал скорби или сожаления – скорее, свирепую радость, настоятельное желание вскочить и умчаться прочь, освободиться от огромного бремени жизни и гравитации. Это не смерть, подумал он. Ничто не умирает. Он поднял глаза. Ангельский луч прочертил жгучую дугу над крышами Версаля. Сол распахнул объятия, и свет разорвал его на части. Все хранится и воссоздается в разуме Господа. Забытый Соломоном Гурски Версаль распался на рои свободных парящих текторов.

Конец наступил быстро. Ангелы проникли в фотосферу звезды и отыскали сложные квазиинформационные машины, которые там трудились. Солнце забеспокоилось, пробудившись от долгого забытья. Духовное Кольцо разрушилось окончательно. Осколки кувырком пронеслись сквозь Игрушку, эффектно разрывая умирающие небесные рифы, разрушая облачные леса, вспыхивая кратким блеском на похоронных орбитах вокруг набухающего солнца. Ибо звезда умирала. Хромосфера покрылась пятнами; солнечные бури проносились от полюса к полюсу в виде цунами длиной в миллион километров. Запаниковавшие стаи охотников вспыхнули и сгинули в солнечных протуберанцах, когда фотосфера дотянулась до самого края Игрушки. Звезда раздувалась и вспучивалась, как пораженное инфекцией беременное чрево: Эа манипулировала фундаментальными силами, ослабляя гравитационные связи, которые удерживали систему от распада. Для питания квантовых процессоров, творящих червоточины, потребовалась бы вся энергия звездной смерти.

Светило превратилось в поразительное блюдце из газа. В Игрушке не осталось ни одного живого существа. Все они ныне пребывали в разуме Эа.

Новая вспыхнула. От такого всплеска энергии океаны Эа должны были вскипеть, земли – выгореть до основания. Тонкие грани тетраэдра должны были сломаться, как травинки, а сам артефакт – полететь в пустоту, словно разбитое яйцо Фаберже. Но защита Эа была надежной: гравитационные поля отразили электромагнитное излучение в сторону от уязвимых пространств; квантовые процессоры поглотили шквал заряженных частиц и перенастроили пространство, время, массу.

Четыре угла Эа на мгновение вспыхнули ярче умирающего солнца. И артефакт исчез; сквозь пространство и время умчался к мирам, приключениям и переживаниям, которые не выразить словами.

Воскресенье

В преддверии конца света Соломон Гурски все чаще размышлял об утраченных возлюбленных. Если бы Юа имела полностью физическую природу, она оказалась бы самым большим объектом во вселенной. Только ее ветви – сталактиты длиной в двадцать световых лет, врастающие в илем[238], чтобы черпать из него энергию развоплощения – обладали некоторой материальностью. Большая часть структуры Юа – девяносто девять и несколько томов девяток после запятой, если говорить о процентном отношении – была свернута и спрятана в одиннадцатимерном пространстве[239]. В каком-то смысле Юа действительно являлась самым большим объектом во вселенной, ведь ее части, проявляющие себя в пятом и шестом измерениях, содержали неразвитый поток энергии, известный как «вселенная». Высшие измерения Юа содержали только ее саму и были в несколько раз больше. Она расширялась воронкообразно. Она была огромна и содержала в себе множества. Панжизнь, эта аморфная, многогранная космическая инфекция из человеческих, трансчеловеческих, нечеловеческих и панчеловеческих разумов, заполнила вселенную задолго до того, как континуум достиг предела упругости и начал сжиматься под воздействием темной материи и тяжелых нейтрино. Фемтотехнология[240] рука об руку с прыжками через червоточины распространили Панжизнь по сверхскоплениям галактик в одно мгновение божественного ока.

Не было ни человечества, ни инопланетян. Ни нас, ни других. Только жизнь. Мертвые стали жизнью. Жизнь превратилась в Юа, Панспермию[241]. Юа обрела самосознание и, подобно Александру Македонскому, испытала отчаяние, когда у нее не нашлось новых миров для завоевания. Вселенная состарилась, пока вынашивала Юа; она увяла, крючилась, истощила собственные силы. Красное смещение в спектрах галактик стало синим[242]. И Юа, наделенная атрибутами, способностями, амбициями – всем, что полагалось иметь божеству, кроме имени и мелочности, – подобно давным-давно умершему Богу из мира, миллионы лет назад превращенного в шлак взорвавшимся солнцем, занялась подготовкой к тому, чтобы воскреснуть.

Движение галактик ускорялось, гравитационные силы рвали их на звездные лохмотья. Сверхмассивные черные дыры, на протяжении миллиардов лет питавшиеся мертвыми светилами, слились и преобразились в монстров, которые поглощали шаровые звездные скопления целиком, изничтожали галактики и притягивали к себе остатки, пока те не начинали вблизи от радиуса Шварцшильда[243] испускать сверхжесткое рентгеновское излучение. Юа, давным-давно вросшая в высшие измерения, питалась колоссальной мощью аккреционных дисков[244] и записывала в многомерные матрицы жизни триллионов разумных существ, которые следовали по ее ветвям, спасаясь от гибели. Все сущее содержится в разуме Бога: в конце концов, когда фоновое излучение вселенной асимптотически возрастет до энергетической плотности первых секунд Большого Взрыва, оно обеспечит достаточную мощность для фемтопроцессоров, вплетенных в Одиннадцать Небес, чтобы восстановить Вселенную целиком. И увидим мы новое небо и новую Землю.

В трансвременных матрицах Юа Панжизнь сочилась через измерения, стекала с кончиков ветвей в тела, комфортно чувствовавшие себя в плазменных потоках Рагнарека. В большинстве своем туристы на краю света имели облик огненных существ с размахом крыльев в тысячи километров. Звездные птицы. Жар-птицы. Но существо, ранее известное как Соломон Гурски, выбрало другую форму, архаизм с той давно исчезнувшей планеты. Ему нравилось быть тысячекилометровой Статуей Свободы с бриллиантовой кожей, с