Доля Пути: Лето - Константин Пирожков

Что ж, завещание ведь написал.

Колдун затянул распевный речитатив. А я уже бежал и в моей голове была лишь одна мысль — «успеть». Прости, сестрёнка в далёком русском городе, простите мои немногочисленные друзья — но лучше сдохнуть здесь и сейчас, чем до конца жизни вспоминать эти глаза, в глубине которых робко пряталась надежда.

План? — Авось повезёт, хех. Тяж устал, колдун занят, воина я вообще решил игнорировать — если чудо случиться и я непостижимым образом убью Знающих, то уж как-нибудь перегружу пару амулетов.

Я с самого начала заложил небольшую дугу, чтобы тяж не был на одной линии с колдуном и девушкой. Он — моя цель номер один и он же отреагировал первым. Между нами было метров шестьдесят, когда стихийник резко развернулся, при этом вынимая свой пистолет из кабуры.

«Как он услышал? Я же «Тишью» обсыпался».

— Прыски! — шесть иллюзорных двойников веером устремились вперёд.

Я почему-то был уверен, что попадания из этого пистолета мне не пережить. Выстрелы были какими-то глухими, я ожидал большего от такой бандуры. А вот убойность впечатляла — одна пуля ударила в землю немного впереди справа и земля взорвалась фонтаном глиняных комьев. Какой-то гранатомёт, мать его. Расстояние метров тридцать, пора и мне ответить.

Зажатый в ладони камень полетел в сторону стихийника, я зажмурился, споткнулся, но удержал равновесие. Вспышка света. Я открыл глаза и еле успел увернуться от ножа который метнул воин. Сам напросился — швырнул в него «Выступ», даже не задумываясь. Воина отбросило на пару метров, вокруг него проявился алый кокон защиты.

«Всё таки, есть амулет, зараза».

Время призраков вышло, я остановился и опустился на колено. Пуля, с гудением шмеля-переростка, пронеслась над головой. «Коса» материализоаалась перед трущим глаза стихийником и... рассыпалась серебристыми осколками, а землю, перед противником, будто гигантским прессом вдавило. — Такой вот грубый и эффективный щит. До меня долетел звук сминаемого металла. Он убрал пистолет в кобуру и выхватил из-за пояса жезл, а я уже вновь бежал — теперь зигзагами. Краем глаза увидел, что воин бежит наперерез.

«Заколебал».

Снова «Выступ», снова его защита, но хоть споткнулся и покатился кубарем. От стихийника прилетает шквал из камней — «Оберег» погасил почти всю кинетику, но я потерял темп атаки. Взмах жезла, я прыгнул влево, земля за спиной взорвалась и меня обсыпало земляной крошкой. Из кувырка вышел на полуприсед и, со всей дури, ударил двумя ладонями в землю — «Двиг» дал нужный толчок — должны были почувствовать все. Не отслеживая результат, я сразу, со всей возможной скоростью, побежал на тяжа, вынимая кукри из-за спины. Оставалось метров десять.

Зря забыл про колдуна.

В голове появился шум и на секунду мне выключили зрение, а когда оно вернулось ятаган зеленокожего уже опускался мне на хребет. «Оберег» выдержал, но слетел, а меня, силой удара, вбило в землю. Перекатом ушёл в сторону — разминулся с ятаганом на сантиметры. Развернулся на спине, подбивая ноги воина. Он то упал, но в игру вернулся Тяж — на меня будто дом положили, даже бровью не пошевелить. Стихийник в ногах, прямо передо мной, воин сбоку — замахивается мечом. Слева и впереди — колдун с занесённым ножом над беззащитной жертвой. И яркое, ослепительное солнце над моей головой.

Почему грань Силы искусников называется Волей, а не, к примеру, свободой, желанием или властью? — Любая свобода ограничена рамками. Желание — конечно. Власть имеет предел. И только у воли нет границ. Наставник столько раз пытался мне объяснить, но понял я именно в то мгновение. Я — жалкий недоучка, со вторым порогом — повелел Солнцу помочь мне. И у меня не возникло даже тени сомнения в том, что моя воля будет исполнена.

Адское жение в груди и из меня вырывается огненно-золотой смерч. Ятаган падает и вонзается в землю, в сантиметрах от моей головы, воин закрывается обугленными культями рук и отшатывается. Тяжесть исчезает с груди и я рывком поднимаюсь, своим ножом подрубая сухожилие на ноге зеленокожего.

Передо мной — огромная... кошка?... будто сотканная из солнечного света.

Стихийник отпрыгнул в сторону, его жезл пылал огнём. Рука колдуна была уже опущена, ритуальный круг наливался бордовым свечением.

Не было мыслей. Не было эмоций. Только гнев, но холодный, как сухой лёд.

Я вскочил на ноги, не глядя, обратным хватом ударил ножом назад и вправо — пробил шею или лицо воина, неважно, оставил нож там. Искры бросились добивать подранка. Кошка развернулась, её длиннющий хвост, огненным хлыстом, пронёсся над ритуальным кругом, заставляя колдуна отпрыгнуть ко входу в пещеру. Грозовое облако почти сформировалось, а в трёх метрах от меня, стихийник, отбросив жезл, жестами призывал защиту, в которую я ударил разрядом толщиной с руку — впервые использовав молнию вне пределов Воли.

Мои рёбра затрещали, в голове возник белый шум — привет, третий порог, ты тоже опоздал.

Тело стихийника рухнуло дымящейся головешкой. Жаль, быстро сдох мразь. Со стороны входа в пещеру — вспышка и крик безумной боли. Ритуальный круг угасал. Я шатаясь и роняя кровавую слюну, зашагал к девушке. Тело колдуна — у арки, обезглавленное. Вязи, охраняющие вход, горели, как ёлочная гирлянда. Огненная кошка исчезла.

— Я иду... Сейчас, сестрёнка, потерпи... Сейчас.

Пошарил рукой по разгрузке на груди — все три фляжки раздавлены. Есть ещё две на боку. Упал на колени перед иномирянкой. Алая "лента" перечёркивала её горло, а блузка и жилетка — были мокрыми от крови из раны на груди. «Жива», «Лекарь» — боль и удушье, тисками сдавили меня, но я продолжил.

— Выпей хоть глоточек, — прошептал я, но ведовское зелье пролилось по неподвижным губам и щекам — на землю.

Никогда не делал искусственного дыхания и непрямого массажа сердца. Кажется, в нынешних школах учат этому. И с этим опоздали!

— Раз, два, три... Вдох... Ну давай! — спасибо "ты трубе" за то, что знаю принцип.

Снова попытался напоить её зельем, снова «Лекарь», снова и снова давил на грудную клетку. Наконец, до меня дошло, что такого остекленевшего взгляда не может быть у живого человека. Ощущение тотального бессилия и несправедливости бытия затмило всё — и слабость, и боль, и усталость. Я поднял лицо к небу, к Солнцу и закричал что-то, но, вместо крика, вырвались лишь нечленораздельные хрип и сипение. Слёзы катились, смывая кровь и грязь.

В эту минуту, я был готов поверить в