Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

И действительно распространился Иафет! Его потомок Скиф, которого не менее, чем история, обессмертил Александр Блок, символизирует тесную связь — через Словена — скифского племени с древнейшими славянами:

Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,С раскосыми и жадными очами!

Все ближе и ближе из тьмы веков приближается к нам новгородская земля, все ближе и ближе Рюриковичи, кровью которых так гордился Иоанн. Внуком князя Вандала был правитель славян князь Буривой, отец Гостомысла. Именно при нем пришли варяги во главе с Рюриком на Русь. А князь Гостомысл стал предводителем новгородских словен — первый князь или посадник.

Новгород немногим старше Изборска. Они почти ровесники. Таким образом, падение Изборска, вдобавок не в открытом бою, а в результате подлого предательства, укрепило у Иоанна уверенность, что в приграничных областях свила гнездо измена и что проделка Тетерина и Сарыхозина, за которыми маячила фигура Курбского, поддерживаемая польским королем, литовцами и даже Максимилианом I, лишь прискорбное начало далеко идущих событий. Однако истинных виновников предательства следует искать не в Изборске, а в Новгороде и Пскове, и не надо обращать внимания на то, что новгородцы всячески подчеркивают преданность Москве. Измена на то и измена, чтобы не выдавать себя прежде положенного.

Исподволь подкравшийся голод и смертельное дуновение чумы обостряло создавшуюся ситуацию.

Наутро Иоанн держал совет с самыми верными людьми.

— Морозову отписать, чтобы отнял у литовцев Изборск, чего бы то ни стоило. Попросит пушек и пушкарей — послать, стрельцов не жалеть.

Митрополит Кирилл дал охотно благословение:

— Изборск надо возвратить в лоно матери-родины.

— Как только литовцев выгоним из крепости, начнем подготовку к походу на Новгород и Псков.

— Прав ты, пресветлый государь, восстановим справедливость! — вместе и оттого оглушительно громко воскликнули Малюта и Грязной.

— Сей же час отправить к границе разведчиков, — распорядился Иоанн, — и собирать войско без излишнего шума. Я сам поведу их в поход.

О Басмановых он и не вспомнил. Малюта с удовлетворением отметил, что царю полегчало, когда Алексей Данилович отдалился. Басманов, хитрый, хотя и кичливый человек, все-таки старался оказывать на государя давление. При нем Иоанн, отдавая военные распоряжения, оглядывался да прикидывал — верны ли они? Басманов — опытный воин — и чуть что не так, давал Иоанну знать в меру своей изворотливости разными способами. И получалось, что на первое место боярин ставил Русь, особенно в последнее время. Опричная власть разрушила в нем какую-то преграду, и ощутил он себя если не вровень с государем, то вторым после него. А государю ни второго, ни третьего и вообще никакого не надо. Он один, первый, и вокруг — никого. Ты — царь, живи один, ты сам свой высший суд. Пушкиным эта мысль не с потолка взята.

— Пора сделать так, — сказал Малюта Грязному, — чтобы государь увидел пагубу от гордыни боярина.

— Алексей Данилович забыть не хочет, как он среди бояр первые места занимал да с Шуйскими якшался, — нашептывал Грязной каждому, кто не боялся слушать. — А опричнина чем хороша? Тут первый не тот, кто к государю ближе пробился, а тот, кто ему лучше служит и живота не жалеет.

— С животом ты погоди, — осаживал Грязного Малюта. — Басманов живота не жалел. Он это в два счета докажет. Тут в иную степь завернуть полезно. Он между государем и опричниной встать желает. Власть над боевой дружиной захватить. Вот в чем дело!

Когда Басманов узнал, что поход на Новгород и Псков не за горами, открыто заявил государю, правда, после необходимого предисловия:

— Корчевать измену — кто оспорит? — дело важное и первостепенное, но не войско туда вести надо, будто на поляков или шведов идем, а верных псов требуется послать, чтобы вынюхивали измену, перехватали переметчиков и на суд суда тащили. А если опричников да стрельцов в Новгород пустить — русские опять начнут бить русских. И не остановишь! Оглянись, пресветлый государь, вокруг. Голод опустошает селения, чума правит тризну! Многого лишимся и многих. Скудельницы полны трупами!

— Коли боишься, то и не возьмем тебя с собой, — криво улыбнулся царь.

Малюта почувствовал, что Басмановы доживают последние месяцы. А боярина будто кто ослепил. Не чуял опасности. Сам себе казался незаменимым. Более острожный и немногословный князь Вяземский помалкивал, кивал лишь головой, но однажды не выдержал:

— Преданнее слуги, пресветлый государь, у тебя нет, чем архиепископ Пимен. Он Колычева искренне осудил и никогда ему не потворствовал.

Малюта сразу же подумал, что надобно проследить, не вступил ли князь в сношения с новгородским архиепископом, не шлет ли гонцов. Архиепископ встрепенется, когда проведает, что опричники с самим царем во главе к Новгороду двинулись. Он ведь всегда поддерживал Басманова и Вяземского, опричнину славил и из-за этого с Филиппом Колычевым ругался не раз. Конечно, Пимен обижался, что не его митрополитом царь выбрал, но если бы государь не поостерегся, то и с той — церковной — стороны Басманов бы усилился. Малюта нет-нет да обронит словно невзначай:

— Пимен жаден и богат. Новгородское духовенство жиреет, а тебе, пресветлый государь, даров не шлет. Опричнина нужду испытывает, а им хоть бы хны!

Опричнина нуждалась в средствах. Казна пуста, голод свирепствовал с каждым днем сильнее и сильнее. Купцы придерживали зерно — ждали, когда цены вздуются. А Малюта с Грязным разжигали аппетиты царя.

— Мать Филиппа Варвара Колычева унаследовала богатейшие земли в окрестностях мятежного Новгорода, — напоминал Иоанну Малюта. — Недаром он изменников боронил.

Изборск в конце концов вновь возвратился к русским. Плененного воеводу Нащокина отпустили из литовского заключения летом 1569 года, а нашел он смерть в Александровской слободе. Расспросив его подробно, разгневанный царь с укором сказал, не поверив в честность захваченного врасплох воеводы:

— Не умел ты защитить крепость и себя самого, когда Изборск осадили поляки и литовцы, так я научу тебя теперь. Эй, Малюта, возьми его!

Малюта подскочил к Нащокину, схватил за рукав, сбил с ног и поволок прочь на задний двор. Вместе с воеводой царь обвинил в трусости и нерадении городового приказчика Ивана Перхурова и ямского дьяка Афанасия Иванова. Поставили их у могучего дерева, печальных и поникших, немного помедлив — не переменит ли государь жесткого решения? Не переменил и даже в окно не глянул, исполнившись презрения к тем, кого заподозрил. Малюта кликнул пятерых опричных лучников, и те с короткого расстояния расстреляли неугодных и тут же убрали тела долой с глаз.

Многим событиям дала толчок изборская драма. Прежде остального Иоанн отдал приказ выселить из Новгорода и Пскова сотни семей. Малюта превратился теперь в специалиста по высылкам и депортациям. Он отправлял опричные отряды, которые безжалостно выгоняли посадский люд за городскую черту и отгоняли их подальше от границы.

— Некого будет вербовать Курбскому в свое войско, пресветлый государь, — радовался Малюта жесткому и разумному распоряжению государя.

Когда через несколько десятков лет царевич, нареченный Димитрием, шел на Москву, к нему приставали русские из приграничных территорий — возможно, и потомки тех, кто пострадал от Малютиных гонений. Обездоленные, лишенные родины, черными лентами уползали в глубину страны, оседая где придется: и в Клину, и в Твери, и в Торжке, и в окрестных селах. Новгородцы и псковичи не сопротивлялись. Прежде они хоть челом били государю, жалуясь на несправедливые тяготы и утеснения, а нынче покидали насиженные места молча и Бога благодарили, что остались в живых.

— От скверны землю твою очищаем, и казна полнится, — докладывал Малюта.

Он теперь необычайную власть забрал, но ею не кичился и дело делал помалкивая и все от имени по поручению государя. В натуре Иоанна тонко научился разбираться. Большого боярина, как Басманов, из себя не строил и в душу не лез, как князь Вяземский. Знал: рано или поздно и тот не потрафит царю. С Вяземским Иоанн любил беседовать наедине, ужинали вместе, на прогулку ездили.

— Надолго его не хватит, — туманно выражался Грязной. — Подвернет ногу боярин.

Грязной откровенен с Малютой, видит, куда он заворачивает. У Грязного рыльце в пуху. Из кожи вон лезет, чтобы Иоанн начисто забыл, кому братья раньше служили и чьим духом пропитались. А служили Грязные князю Владимиру Андреевичу Старицкому, стремя поддерживали и на пирах славили. Давно, правда, это было, однако государь любит — каждое лыко в строку. Нет-нет да искоса глянет, а затем око свое из-под выгнутой брови на двоюродного брата переведет и неотступно смотрит подольше, после опять в Грязного взор вперит и усмехнется. Как не пристать Грязному к Малюте, хотя застенок да помост с колодой Васька не особо любил. Голову с плеч, коли прикажут, снесет! Но он больше по части песен да плясок. Пошутить тоже навострился. Лучше любого скомороха царя забавит. Когда рассуждать и указы составлять да грамоты — тут Басманов с Вяземским призваны. Когда черную работу работать — перекладывают на Малюту и Грязных: пусть, мол, они!