Горы дышат огнем - Веселин Андреев

наши отношения очень сердечными. Я был слишком горяч тогда и потому благодарен Стефану и Марину, людям твердого характера, за то, что они учили меня молчаливой сердечности.

Для него бессонными были не только эти ночи, но и все остальные, когда он сам проверял ремсистов двух сел по принципу Левского: «Тот, кто храбр, тот честен».

Среднего роста, плотный и сильный, с глубоко посаженными, мечтательными и в то же время острыми карими глазами, с крупными, красивыми губами, широким и острым носом, жесткими волосами, Стефчо завладевал сердцами молодежи еще до того, как просветлял ее умы. Умудренный жизнью, напористый, ненавидящий врага, скромный и безукоризненно честный, он заставлял и взрослых людей поверить в правду коммунистов, потому что они верили в его самоотверженность. А молодые люди любили его преданно, стремились, чтобы он замечал их успехи, гордились дружбой с ним — и немного побаивались его: беспощадный к самому себе, он был резок с теми, кто хоть немного отступал от строгих требований, предъявляемых к коммунистам. Мало к кому из товарищей испытывал я такое уважение, потому что знал: больше всего он требует от самого себя. И еще я знал: на этого товарища можно рассчитывать до конца. Во всем!

— ...Мы будто и не расставались, — сказал я, а сам подумал: «Кое-что отделяет нас от тех дней и еще больше сближает». Не было с нами Марина и Велко. Очень скоро мы заговорили о них.

— Они могли и не погибнуть! — Голос его прозвучал строго. Теперь он не сказал бы так, но тогда мы все искали виновных в самих себе — не для того, чтобы обвинять, а для того, чтобы уберечься. Мы полагали, что, если бы их не оставили в этой пустой даче, может, им и удалось бы избежать смерти.

Я сказал, что им было очень трудно скрываться в Пирдопском крае, а он после раздумья добавил, по-видимому вне связи с моими словами:

— Но они совершили такое, чего, наверное, не сумеем сделать мы: погибли, не дрогнув, в бою...

И это говорил ты, Антон!

Мы уселись поудобнее на мелких камешках. Под прикладом винтовки поскрипывал песок. Потом мы улеглись в глубоком высохшем русле реки, укрытые от ветра. Прижавшись друг к другу спинами, мы делили скудное тепло на двоих, и это было чувство верности.

Эти два года мы шли, казалось, разными дорогами, но, в сущности, путь был один: он вел в партизанский отряд. О себе Стефчо рассказывал очень скупо, но я уже многое знал от Коце, а потом мне стало известно и остальное.

После гибели Марина и Велко он скрывался в Софии, но какой-то легионер, односельчанин, выдал его. Стефчо доставляют в Пирдоп. Его зверски избивают, а он упорно молчит. Он потрясен человеческой низостью: провокатор — вчерашний его товарищ — указывает на него как на одного из руководителей РМС в копривштинской гимназии. Но Стефчо не подавлен, он полон презрения к предателю. По поводу показаний против него Стефчо каждый раз повторял:

«Заявляю, что этот человек всем известен своей лживостью и глупостью, и поэтому по праву носит прозвище, которое недостойно того, чтобы его здесь упоминать... Я не давал ему коммунистическую литературу и абсолютно ничего не говорил по этим вопросам. Этот человек просто сумасшедший, и ничего больше».

И в самом деле — ничего больше. Полиции опять приходится отпустить Стефчо.

Но только на две недели. В панагюрской гимназии провал, какой-то парень из Лыжена заявляет, что Стефан Минев давал ему книги. В пирдопском полицейском участке им устраивают очную ставку. Стефчо только того и надо — один лишь его взгляд рождает в парне смелость, и тот отказывается от своих показаний. Так повторяется несколько раз.

Стефчо и парня переводят в Софию. Пятый полицейский участок был известен своими садистами — те сами поддерживали свою репутацию: «Попадись в наши руки камень — и тот заговорит». Но Стефан Минев был крепче камня. Можете ли вы, спрашиваю я, представить себе, что это значит — четыре месяца, несмотря на пытки, отвергать предъявляемые обвинения? «Отняли у меня здоровье» — вот все, что я услышал от него, но значило это многое...

Снова нет доказательств — и его лишь ссылают в родное село.

Через три дня на лугу Стефчо подвергается неожиданному нападению. Нет, не полиции (такое нападение не могло бы стать неожиданным для Стефчо), а какого-то рассыльного. Стефчо не мог и предположить, что тот собирается напасть. Рассыльный молод (всего на два-три года старше Слефчо), вооружен, и попытка Стефчо вразумить его ни к чему не приводит. И вот идут с луга два молодых человека, два односельчанина, идут навстречу своим совершенно различным судьбам. Тот, кто сейчас кажется сильнее, кто еще станет плевать на тела убитых ятаков, повесился в день победы народного восстания. А тот, кто был обречен в этой схватке, станет славой села, примером подлинной человеческой красоты и гордостью поколения...

Нужно взять с собой одежду. Стефчо заходит в дом, а потом выбирается через давно уже подготовленный в крыше люк, спускается на стоящую рядом постройку и соседскими садами уходит в Балканы. Сотни раз ночами, проведенными в пятом участке, давал он себе клятву больше не попадаться полиции.

Он долго ходит по лесу. Домашние спрашивают себя, где ему удается скрываться? Самое страшное заключается в том, что после этих инквизиторских пыток он часто испытывает непереносимые муки, и при этом не должен оставаться один. И Стефчо делает самый рискованный шаг: он идет к своим дядям, братьям Стефану и Христо Плыковым, в центр села... А ночью — по дорогам в Пирдоп, Душанцы, Копривштицу. У ремсистского организатора отпуска и быть не может. Еще тогда, в сорок втором, он вместе с чавдарцем Чапаем заполнил один тайник мешками с мукой, и весной сорок четвертого эти запасы спасли третий батальон...

В конце сентября Максим из Копривштицы привел Стефчо в отряд имени Георгия Бенковского, состоящий из копривштян, стрелчан, панагюрцев. Вот тогда-то Стефчо и стал Антоном...

Он невольно приподнимается из-под плащ-палатки, когда рассказывает о взятии Душанец. Я понимал его: разве сам я забыл, как мы входили в освобожденное село? Эти Душанцы красивы не только Тополницей и Средне Горой, подходящей прямо к селу, но и своими людьми: крепкими, дружными горцами. Бай Цено (он был самым активным в общине) бил в барабан и кричал, что пришли народные будители.

Собрание, которое состоялось там, было очень живым, активным. Выступали комиссар Ильо и командир Кара. Мельница работала на полных оборотах,