Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век... - Арсений Замостьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А «лощить полы» гораздо чаще приходилось самому Храповицкому. Достоинства его остроумно определил С. Н. Шубинский: статс-секретарь умел сказку рассказывать, как государственное дело, а о делах докладывал — как рассказывал сказку.
Державин поднял перчатку и ответил старому другу пространно и печально, хотя звучала в его послании и самоироническая нота:
Храповицкой! дружбы знакиВижу я к себе твои:Ты ошибки, лесть и вракиКажешь праведно мои;Но с тобой не соглашусяЯ лишь в том, что я орел.
А по-твоему коль станет,Ты мне путы развяжи;Где свободно гром мой грянет,Ты мне небо покажи;Где я в поприще пущусяИ препон бы не имел?
Где чертог найду я правды?Где увижу солнце в тьме?Покажи мне то ограды,Хоть близ трона в вышине,Чтоб где правду допущалиИ любили бы ее.
Страха связанным цепямиИ рожденным под ярмомМожно ль орлими крыламиК солнцу нам парить умом?А хотя б и возлетали —Чувствуем ярмо свое…
Державин здесь напяливает маску осторожного благоразумия. Нечасто он выступал в таком амплуа! Но есть в этом послании и намёки на судьбу самого Храповицкого. Разве он когда-нибудь «резал» правду в лицо государю или государыне? Державин всю жизнь уважительно вспоминал князя Долгорукова за то, что тот говаривал Петру Великому нелицеприятную правду. А Храповицкий, по существу, предлагал двуличную программу: воздерживаться от похвал сильным мира сего, критиковать их втихомолку и раскланиваться при встрече. Да ещё — посмеиваться над героями, вышедшими в тираж, впавшими в немилость или просто умершими. Они безопасны, их можно призвать к ответу за всё!
А теперь — самое поучительное, на все времена. Ведь это не первый ответ Державина Храповицкому. Когда-то — во времена не столь отдалённые — приятели уже схлестнулись в литературном споре. Только в те благословенные дни Храповицкий играл роль ловкого царедворца и требовал от Державина новых посвящений Фелице — лестных для Екатерины. А Державин… Державин отвечал:
Товарищ давний, вновь сосед,Приятный, острый Храповицкой!Ты умный мне даёшь совет,Чтобы владычице киргизскойЯ песни пелИ лирой ей хвалы гремел.Так, так, — за средственны стишкиМонисты, гривны, ожерелья,Бесценны перстни, камешкиЯ брал с неё бы за безделья,И был — гудком —Давно мурза с большим усом…Богов певецНе будет никогда подлец.
Подлец — то бишь льстец или, если обратиться к языку XX века, — подхалим. Что же стряслось? Неужели Храповицкий с годами стал вольнолюбивее? Скорее всего, просто Державин остался всё тем же строптивцем. Писал сообразно собственной стратегии, почти не оглядываясь на придворный этикет и элитарную моду. Этикет (и требования цензуры) ему приходилось учитывать при публикации сочинений, а писал Державин всё больше горячим сердцем. Исключения были, но на то они и исключения…
Политические воззрения Державина определить непросто, хотя в его «моральном кодексе» было немало постоянных величин. Существует социологический канон, который сформировался в 1920-е годы и отцвёл к 1970-м. Приверженцами (отчасти — вынужденными) этого канона были лучшие тогдашние исследователи Державина — например А. В. Западов. Державина объявляли выразителем чаяний широких слоёв дворянства. Не аристократической элиты, а всего многотысячного дворянства, и в особенности его лучшей части, стремившейся к Просвещению. Считалось, что Державин не дорос до радищевского понимания исторических процессов. Александра Николаевича Радищева почитали как предтечу революционного движения и первого русского либерального интеллигента. В этих постулатах есть зерно истины, но реальная идеология Державина, разумеется, была противоречивее и сложнее.
Идеологический фундамент Державина — миф о Петре Великом. Понятие «миф» — это не ругательство. Вспомним определение А. Ф. Лосева: «Миф есть наиболее реальное и наиболее полное осознание действительности, а не наименее реальное, или фантастическое, и не наименее полное, или пустое». Осмысление мифа расширяет наши представления о любом легендарном явлении. Мифологизация нередко искажает реальный исторический образ, но нигилистическое правдоискательство искажает его ещё разительнее.
Государствообразующий миф необходим каждой стране, а особенно — молодой империи. Ломоносов восклицал, прославляя Петра: «Он Бог был твой, Россия!» — а Михайло Васильевич был самым взвешенным и логичным из русских поэтов того времени.
К Петру в XVIII–XIX веках относились примерно так же, как к Ленину в советское время. Создатели культа Ленина во многом равнялись на образ Петра в дореволюционной пропаганде. Каждый новый монарх или генсек явно или подспудно критиковал предшественников. Но — не Петра и не Ленина. Они оставались постоянными величинами. Державин не так много написал о Петре: он считал, что не может превзойти Ломоносова в жанре героической поэмы о великом императоре.
Идея Петра — преобразование России, мощный рывок. При этом Петру приписывались заслуги его предшественников — отца и старшего брата, царей Алексея Михайловича и Фёдора Алексеевича… За кадром оставались поражения великого императора. В истории не обойтись без фигур умолчания — так же, как в большой семье. Если, конечно, мы не стремимся к большой ссоре.
Историческое значение Петра (и без того весомое) всячески преувеличивали — и здесь тоже можно увидеть аналогию с советской оценкой 1917 года как начала новой эры. В великих державах возникает потребность в идеализацию «отца-основателя».
Ходила легенда, что Пётр был отцом Ломоносова. Кто же ещё мог бы породить русского исполина, великого просветителя? Только Пётр! Для Державина Пётр был отцом Отечества, земным вседержителем.
В то же самое время Державин не порывал связей с Московской Русью, с православным Третьим Римом. Державин гордился петровской империей, но это не мешало ему любить и знать Древнюю Русь, слышать её колокольный звон и даже плеск варяжских вёсел.
Возможно, Державин преувеличивал значение Фемиды. Ведь, как известно, «закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло». Это ехидное правило неумолимо, его невозможно отменить. Правовое государство, исправляющее нравы, — это, увы, утопия. Державин хорошо понимал, что бесконечные реформы и пересуды о справедливом обществе делу не помогают. Нужны усилия энергичных профессионалов, которые пройдут по острию ножа и сметут рутину общепризнанных правил — как Суворов и Потёмкин. Державина восхищало, что Суворов воюет не по правилам. А как много ярких неправильностей в поэзии Державина! Он разбивает все каноны…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});