Странница - Тамара Воронина

— Это он правильно, — рассеянно проговорил Лиасс, — меня стоит опасаться… Ты уверена, что он оттуда?

— Владыка, я тебя туда одного не пущу.

— А я у тебя спрашивал разрешения? — удивился Лиасс. Гарвин насупился. Маркус неожиданно поддержал:

— Негоже, Владыка. Ты все-таки тут нужнее. И что? Придешь в тот мир, скажешь — давайте мне сюда злодея, а тебя и пошлют куда подальше. Это тут ты Владыка…

— Я везде Владыка, — так же рассеянно возразил Лиасс, — в том числе и потому, что не принимаю необдуманных решений. Ты запомнила его лицо, Аиллена?

— Я запомнил, — сказал шут. — В основном потому, что он отличается от вас. Вот я и думал, из каких он краев. У него коричневые волосы и глаза цвета болотной воды. Шрам на левой мочке, словно серьгу когда-то вырвали. На виске след от ножа, почти на том же месте, что у меня. А больше ничем не выделяется. Я его всегда узнаю.

— Шрам на мочке уха рассмотрел? — уважительно удивился Гарвин. — У длинноволосого эльфа? Наблюдательный парень. Как ты себя чувствуешь, Аиллена?

— Хорошо, — вздохнула Лена. — А потом будет плохо, да? Как положено после магии?

— Гораздо лучше, чем в прошлый раз, — пообещал Лиасс. — Я в отличие от Гарвина не силен в тонком целительстве. Холодно? Маркус, распорядись, чтобы принесли еще одеяло. Вот холодно тебе будет.

— Полукровка согреет, — пожал плечами Гарвин. — Тепло тела греет лучше всего. Если ты все рассказала, мы пойдем, а ты попробуй уснуть или просто полежи, расслабься. Можно чаю попить. Или горячего вина. Хочешь?

— Не спрашивай, а сделай, — улыбнулся Лиасс. — Аиллена, я думаю, тебя хочет увидеть король. Ты позволишь?

Лена, конечно, позволила. Шут неохотно отпустил ее руку. Эльфов он не стеснялся, а вот рядом с людьми о правилах хорошего тона помнил неукоснительно. Протокол соблюдал. Родаг и Рина были взволнованы и испуганы, особенно Рина. Король владел собой лучше, но и у него дрожал голос, и Лена с удивлением поняла, что ее исчезновение испугало их больше, чем триумфальное возвращение верхом на золотом драконе. Лена и им рассказала все, назойливо подчеркивая, что этот эльф гораздо хуже, чем верноподданные Родага.

— Я и не подозревал эльфов Лиасса, — заверил король. — Это было бы так глупо… Да и своих тоже не подозревал. Хотя бывают всякие… отщепенцы. Значит, он хочет войны? Хочет, чтобы я начал ограничивать права эльфов? Или сказал тебе об этом, чтобы я думал, что он хочет именно этого?

— Ты много он меня хочешь, Родаг, — вздохнула Лена. — Я не политик. Мне кажется, он был вполне искренним. И вполне уверенным в том, что ему это удастся.

— Не дождется, — проворчал Родаг. — Я-то политик. Делиена, я все сделаю, чтобы не было никакой войны в Сайбии. И Владыка сделает.

— Как ты себя чувствуешь? — жалобно спросила Рина. — Когда я увидела твое лицо, я испугалась.

— Я бы тоже испугалась, если бы себя увидела. Спасибо, Рина, сейчас хорошо.

Королева нагнулась и поцеловала ее в щеку. Абсолютно искренне. Отчего-то холодная, неприятная и высокомерная Рина питала к Лене весьма теплые чувства. Потом она вышла, пожелав Лене всяких благ. Король посмотрел на шута, и тот напрягся. Родаг покачал головой.

— Разве я настолько беспощаден, шут? Побудь с ней, пока она не поправится. Я не потребую от тебя ничего, что противоречило бы тем клятвам, которые ты дал ей.

Шут встал на одно колено и склонил голову. Проходя мимо, Родаг щелкнул его по макушке. Шут улыбнулся, хотя и напряженно, закрыл за ним дверь, быстро разделся, не утруждаясь выравниванием сапог, и нырнул под одеяло.

— Ну вот, сейчас согреешься, — пообещал он, обнимая Лену так бережно, словно она была стеклянной. — Гару, охраняй.

Пес посмотрел на шута со странным выражением — это ты мне говоришь «охраняй»? а то я не знаю — и улегся под дверью. Только сейчас Лену начал колотить озноб — самое нормальное состояние после магического вмешательства. При этом у нее не было жара, который можно было бы сбить отваром из жизнянки и остролиста. Просто ощущение холода. Ничего. Пройдет. Когда-нибудь. Маркус, кое-как сдвинув Гару, принес еще одеяло и кружку с горячим вином, напоил Лену, укрыл их обоих, посмотрел грустно и ушел. Тоже переживал, что ничего сделать не мог. А кто мог? Милит отплясывал в паре шагов — тоже не помешал. И тоже, наверное, страдает по этому поводу. Лена прижалась к шуту и не заметила, как уснула.

Проснулась она, когда было темно, только слегка светилась на туалетном столике аметистовая друза. Шут тихонько сопел ей в плечо, но тут же зашевелился, открыл глаза и сонно посмотрел.

— Выспалась?

— Выспалась. Что, спрашивается, делать будем, — улыбнулась Лена. Шут оживился.

— У меня есть одно предложение… ты как себя чувствуешь?

Лена прислушалась к себе и призналась:

— Голова болит.

— Предложение снимаю, — без огорчения произнес шут, — не стоит, когда голова болит. Может заболеть сильнее.

И за это она его тоже любила. Голова болела не настолько сильно, но кружилась, да еще тошнило. И в туалет хотелось. Шут проводил ее до двери и встретил у двери с ночной рубашкой наперевес. Лена позволила ему себя переодеть, умиротворенно радуясь осторожным прикосновениям, снова забралась под одеяло — ей было все еще холодно — и прижалась к шуту.

— Откуда у тебя шрам на виске?

Он замялся, но честно ответил:

— Не помню.

— То есть как? — удивилась Лена. — Так получить по голове и не помнить? Потеря памяти?

— Какое там… Пьян был до полного безобразия. Проснулся весь в крови. То ли подрался, то ли просто побили, то ли упал. Скорее, побили или упал, потому что на пальцах ссадин не было, значит, я кулаками не махал… Лена, больше этого не будет. Обещаю.

Она никак не могла представить себе шута пьяным до беспамятства. Случалось, они с Маркусом злоупотребляли медовухой настолько, что утром страдали от похмелья. Однажды Лена даже видела самое мощное его похмелье после визита первой Странницы, но шут помнил, как напивался и что делал. Сколько же и чего он выпил тогда?

— Какой ты очень пьяный?

— Плохой, — помолчав, ответил он. — Злой. И языком злой, и так… Сам в драку вроде не лезу, но нарываюсь.

— И тебя бьют.

— Чаще всего, — согласился он, — потому что таким я становлюсь, когда выпью очень много и нормально драться уже не способен. Так я вообще крепок на это дело, да и понимаю, когда надо останавливаться. А тогда не хотел. Я такой дурак был… Стыдно. А этот шрам как напоминание.

— Тебя часто били?

— В тот год? Или вообще? В тот год — довольно часто. Ну, я бил, меня били, всяко. А раньше — не особенно. Если, конечно, не считать всякой ерунды. В общем, так, как тебя, чтобы сделать больно, а не просто на место поставить, — нечасто. Даже когда я еще не пришел в Сайбу. Ну, пинка где дадут, где подзатыльник.