Чародей - Валентина Гончаренко

Юрий понимающе обнял товарища за плечи, вступил вторым голосом, несколько ослабив накал цыганской печали. То ли общность переживаний, то ли чудесная ли ночь или что-то другое, но фронтовики пели так, что этот концерт запомнился мне на всю жизнь. Вот уже полвека я не слышу таких песен, они ушли с молодостью фронтового поколения. Наши дети опалились в Афгане, внуки — в Чечне, они создали свои песни, но достичь душевной силы наших фронтовиков им не дано. Мужчины шли посредине и пели одну песню за другой. Охваченные песенным разгулом, они не смолкли и в поселке. Возле калитки Бритковых остановились

Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю,

Чому я ны сокил, чому ны литаю,

Чому мени, Боже, ты крылец ны дав,

Я б землю покинув, тай в небо злитав…

Сказать это по-русски, не передать и десятой доли чувства! Мне захотелось стать к ним третьей и тоже излить в песне, как мне обидно за свою судьбу, как жаль себя и этих превосходных мужиков, которым, как и себе, я никак не смогу помочь. Не было цыганских рыданий и надрыва, был мужественный порыв открытого сердца к другой доле, к глубокому подлинному счастью пусть хоть на небе, если не нашлось его на земле, где владычествуют такие, как Вера. Неприязнь к ней перерастала в отвращение и ненависть. Мне стало до слез горько от сознания собственного бессилия перед этой гадиной. Чтобы не расплакаться, я потихоньку отошла, а потом прибавила скорости. Торопливо шагая, обдумывала, как бы перевести Веру в другую школу под предлогом, что у нее маленький ребенок и ей нужно работать поближе к дому. Подспудно понимала, что обманываю себя. Во-первых, Вера не уйдет без Ивана, а его терять никак нельзя, во-вторых, думами о Вере я стараюсь заглушить страх перед предстоящим вечным одиночеством, страх, придавлено спавший где-то на дне души и нечаянно разбуженный дивной песней подвыпивших мужиков. Страшно думать о своем женском будущем, так оно беспросветно.

— Ты так бежишь, словно волки за тобой гонятся, — откуда ни возьмись, появился Юрий.

— Пока вижу только тебя…

— Мы с Иваном хотели повернуть оглобли, да Вера пристыдила, что тебя отпустили одну, — отпарировал он бездумной оплеухой.

— Напрасно пристыдился. Она не обо мне думала, ей нужно было отправить тебя противоположную от речки сторону, чтоб ты не увел Ивана туда, где Тамара. Не удержала, конечно. Он сейчас вовсю хромает именно туда. И Тамара без прикрытия, и стол полон яств, и Веру сбыл. Ты на своих ходулях в момент его догонишь. Поспеши, вдвоем веселее…

— Ты что, хочешь вернуться? Так похромаем втроем! Тем более, что там тебя ждут. И я выполню приказ — доставлю тебя живой и невредимой. Пошли, что ли…

— Нет, я никому там не нужна. Зовут для проформы. Какое-никакое, а начальство. Вот и соблюдают декор. А вот ты очень там нужен. Как пораскинула своим скудным умишком, сразу стало ясно, что весь этот сыр- бор из-за тебя, дорогой мой товарищ. Так что топай без меня, а я устала, пойду спать. Адью!

— Не прибедняйся. Надеюсь, хватит у тебя умишка сообразить, что я оттуда удрал. Сачканул бы раньше, да предлога не находилось.

— Ты меня убил. А как же Тамара? Ее родители?

— Тамара — изумительная девушка, и родители ее выше всяких похвал. И дом у них — полная чаша, и женой она будет прекрасной… Но не моей! Ей нужен кто-то другой…

— Иван?

— Может быть, если бы не было пробки в лице Веры. Пробка эта засела намертво, никаким штопором не выдернуть. Кто-то нужен сильнее Ивана, но не такая коряга, как я. Битая половодьем и сучкастая. Тамара заслуживает счастья, а я измучаю ее. Просто встречаться — лучше девушки не найти, меня же приняли за жениха. Хоть завтра под венец…. Какой я жених со штампом на поганом месте! Вот и драпанул, хотя чувствую себя подлецом. Не было бы штампа, может быть, еще подумал, а со штампом я не ходок. Зачем же обманывать таких хороших людей?

Юрий постоянно держит себя на замке, и такая откровенность была для меня неожиданной и необъяснимой. Меня буквально заклинило, я слова не могла выговорить: и Тамару было жаль, и его, непутевого, тоже. Хотела спросить, зачем же, в таком случае, оттеснил Ивана, но язык онемел. Прошли порядочно молча. Он смотрел на небо, я семенила рядом.

— Грех проспать такое диво! — сказал он, продолжая глядеть в небеса.

Какое небо! У меня сумбур в голове. Никак не втумкаюсь: Тамаре! Отставка! Понять это невозможно….

И вдруг слышу: "Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут…" Пушкин. "Полтава". Самое удивительное, что Пушкина не было, был Юрий, который откровенно и доверительно рассказывает мне о Петре Первом, о Мазепе и Марии, о Карле Двенадцатом и битве под Полтавой. Он их видел, он был там и набрался впечатлений, а теперь делится со мною, заколдованной его повествованием. Юрий шел — я шла, он останавливался — я останавливалась и не сводила с него глаз, впитывая всем существом каждое его слово. Завораживал поразительный голос, какой-то "свой", но не приземлено — домашний, а одухотворенный и возвышенный, каким рассказывают близким о необыкновенных людях и событиях. Он смолк. Я все еще в очаровании.

— Очнись, подруга! — он тронул меня за руку

— Это же Пушкин! — вскричала я, — Никогда в жизни не слышала, чтобы так читали и понимали его! Юрка, ты подонок! Анекдоты, байки, присказки, будто нет у тебя Пушкина! Великого Пушкина! Тебя за это расстрелять мало! Это тебе за анекдоты! Это тебе за байки! Подонок, прохиндей, варнак, прохвост, обманщик, балаганный шут, идиот и дурак!

Выкрикивая ругательства, я гвоздила его в грудь тычками, не жалея сил. Дурашливо защищаясь, он поймал меня в охапку и прижимал к себе, чтобы сковать мне руки. Я вырывалась, колотила его по рукам и чему придется, не переставая ругаться: — Так притворяться целый год! Хиханьки да хаханьки, присказки да песенки! И такой талант!

Наконец, он крепко схватил меня:

— Ну, хватит! Перестань меня калечить! Милицию позову! Убивают бедного мальчика… Ну, все… Все… Иначе скручу, как хулиганку! И сдам в милицию…

— С ума сойти можно! Ты гений, Юрка! Ты даже не представляешь, какой ты чародей!

— Причина не во мне, а в тебе. Ты гениальная слушательница, вот я и выкладываюсь до донышка… А вообще-то ты слабак. Ни драться толком, ни, тем более, ругаться совсем не умеешь. Сразу видно, что фронта ты и не нюхала. Вот там профессиональные ругатели. Хочешь, за несколько уроков я сделаю из тебя классную ругательницу. Можно начать прямо сейчас. Приступим?

— Иди ты подальше со своими уроками! Так читать Пушкина! И скрывать это! Какой ты чародей, Юрка, если б ты знал!

— Ну, если на это пошло, то чародейка это ты! Я, действительно, давно так не читал. Говорю тебе, ты гениальная слушательница!

— За что же, не боясь греха, Кукушка хвалит Петуха?

— За то, что хвалит он Кукушку! Тихо… Слушай…

Не очень далеко громко разговаривали возвращавшиеся с танцев и провожаний старшие воспитанники детского дома в сопровождении поселковых девиц, щебетавших по-украински. Встреча весьма нежелательная. От меня припахивает наливками, и Юрий в подпитии. Он подобрался, окинул быстрым взглядом округу и бросил:

— Сюда!

И подвел меня к огромной железобетонной трубе, проложенной под железнодорожным полотном и служившей для отвода весенних вод после снежных зим, что случались не часто. Труба была похожа на колодец, положенный горизонтально. Широкое жерло ее возвышалось над землей сантиметров на сорок. Каблуки, узкая юбка…. На четвереньках что ли влезать? Юрий двумя руками молча взял меня за талию, приподнял и бережно сунул в темноту. Потом сам влез. Сели, прислушались. Голоса все еще не рядом.

— Правда, где ты научилась так слушать? — прошептал Юрий.

— Там, где ты научился так читать…

— Не там…. На твое счастье…

Школьники поравнялись с трубой…говорили что-то смешное… басистые голоса сыновьев полка… "украиньска мова" местных девиц…. Загулялись… Скоро утро. Удастся вздремнуть чуток до подъема…. В воскресенье он на час позже.

Мы посидели еще немного.

— Представляешь, что было бы, если б им вздумалось заглянуть в трубу? — шутливо произнес Юрий.

— Не пугай, пожалуйста… Позору б не обобраться, — сердито прошептала я.

Девицы стайкой пробежали мимо. Можно выбираться.

Он спрыгнул первым и помог мне тем же манером — взял за талию и выставил наружу.

— Не замечал… Фигура у тебя красивая. Талия тонкая… а ребрышки прямо птичьи… Не навредил я тебе своими клешнями?

— Напрашиваешься на ответный комплимент? Не клешни вовсе, а достаточно бережные длани.

Он с шутовским поклоном пожал мне руку:

— Благодарю, не знал, но очень приятно… Длани, говоришь…. У шалопая?.. Достаточно бережные…. А вот сейчас мы это дело проверим… повторим…

Сотворив зверски — свирепую рожу, с утробным рыком, он грубо зацапал меня в охапку и поволок к трубе. Его руки одна за другой с ласковой жадностью молниеносно обследовали все мои женские округлости, как бы предупреждая, что доверять ему нельзя, он очень опасный тип, наглый и бесстыжий.