Собрание сочинений. Том 3 - Варлам Шаламов

БОЯРЫНЯ МОРОЗОВА[15]

Попрощаться с сонною МосквоюЖенщина выходит на крыльцо.Бердыши тюремного конвояОтражают хмурое лицо.

И широким знаменьем двуперстнымОсеняет шапки и платки.Впереди — несчитанные версты,И снега — светлы и глубоки.

Перед ней склоняются иконы,Люди — перед силой прямотыНеземной — земные бьют поклоныИ рисуют в воздухе кресты.

С той землей она не будет в мире,Первая из русских героинь,Знатная начетчица Псалтыри,Сторож исторических руин.

Возвышаясь над толпой порабощенной,Далеко и сказочно видна,Непрощающей и непрощенойПокидает торжище она.

Это — веку новому на дивоПоказала крепость старина,Чтобы верил даже юродивыйВ то, за что умрет она.

Не любовь, а бешеная яростьВодит к правде Божию рабу.Ей гордиться — первой из боярыньВстретить арестантскую судьбу.

Точно бич, раскольничье распятьеВ разъяренных стиснуто руках,И гремят последние проклятьяС удаляющегося возка.

Так вот и рождаются святые,Ненавидя жарче, чем любя,Ледяные волосы сухиеПальцами сухими теребя.

РАССКАЗ О ДАНТЕ

[16]

Мальчишка промахнулся в цель,

Ребячий мяч упал в купель.

Резьба была хитра, тонка.

Нетерпеливая рука

В купель скользнула за мячом,

Но ангел придавил плечом

Ребенка руку. И рука

Попала в ангельский капкан.

И на ребячий плач и крик

Толпа людей сбежалась вмиг.

И каждый мальчика жалел,

Но ссоры с Богом не хотел.

Родная прибежала мать,

Не смея даже зарыдать,

Боясь святыню оскорбить,

Навеки грешницею быть.

Но Данте молча взял топор

И расколол святой узор,

Зажавший в мрамора тиски

Тепло ребяческой руки.

И за поступок этот он

Был в святотатстве обвинен

Решеньем папского суда

Без колебанья и стыда…

И призрак Данте до сих пор

Еще с моих не сходит гор,

Где жизнь — холодный мрамор слов,

Хитро завязанных узлов.

* * *

Скоро мне при свете свечкиВ полуденной тьмеГреть твои слова у печки.Иней на письме.Онемело от морозаБедное письмо.Тают буквы, точат слезыИ зовут домой.

ВЕРЮ[17]

Сотый раз иду на почтуЗа твоим письмом.Мне теперь не спится ночью,Не живется днем.

Верю, верю всем приметам,Снам и паукам.Верю лыжам, верю летомУзким челнокам.

Верю в рев автомобилей,Бурных дизелей,В голубей почтовых крылья,В мачты кораблей.

Верю в трубы пароходов,Верю в поезда.Даже в летную погодуВерю иногда.

Верю я в оленьи нарты,В путевой компасУ заиндевевшей картыВ безысходный час.

В ямщиков лихих кибиток,В ездовых собак…Хладнокровию улиток,Лени черепах…

Верю щучьему веленью,Стынущей крови…Верю своему терпеньюИ твоей любви.

* * *

Затлеют щеки, вспыхнут руки,Что сохраняют много летПрикосновения разлукиНеизгладимый, тяжкий след.

Их жгучей болью помнит кожа,Как ни продублена зимой.Они с клеймом, пожалуй, схожи,С моим невидимым клеймом,

Что на себе всю жизнь ношу яИ только небу покажу.Я по ночам его рисую,По коже пальцем обвожу.

Мое лицо ты тронешь снова,Ведь я когда-нибудь вернусь,И в память нового былогоОт старой боли исцелюсь.

* * *

Скоро в серое мореВорвется зима,И окутает горыЛиловая тьма.

Скоро писем не будет.И моя ли вина,Что я верил, как люди,Что бывает весна.

* * *

Четвертый час утра. Он — твой восьмой,Вечерний час. И день, твой — день вчерашний.И ночь, тебя пугающая тьмой,Придет сюда отцветшей и нестрашной.

Она в дороге превратится в день,В почти что день. Веленьем белой ночиДеревья наши потеряют тень.И все так странно, временно, непрочно…

Она ясна мне, северная ночь,Она безукоризненно прозрачна.Она могла бы и тебе помочь,Тогда б у вас не красили иначе.

На вашей долготе и широтеОна темна и вовсе не бессонна.Она чужда моей ночной мечтеДругого цвета и другого тона.

* * *

Февраль — это месяц тумановНа северной нашей Земле,Оптических горьких обмановВ морозной блистающей мгле.

Я женской фигурою каждой,Как встречей чудесной, смущен.И точно арктической жаждойМой рот лихорадкой сожжен.

Не ты ли сошла с самолета,Дороги ко мне не нашла.Стоишь, ошалев от полета,Еще не почувствовав зла.

Не ты ли, простершая рукиНад снегом, над искристым льдом,Ведешь привиденье разлукиВ заснеженный маленький дом.

СКРИПАЧ

Скрипач играет на углуА снег метет,И ветер завивает мглуИ кружево плетет.Но в этот искрящийся плащСо своего плечаМороз, наверно, для теплаУкутал скрипача.Все гуще снег, визгливей плач,Тревожней вой…В него вплетает и скрипачДрожащий голос свой.И звука гибкая волнаТакой тоски полна,Что нам одна она слышна,Скрипичная струна…

* * *

Не откроем песне двери,Песня нынче не нужна.Мы не песней горе меримИ хмелеем без вина.

Камнем мне на сердце ляжетГул тяжелый хоровой.Песни русская протяжность,Всхлипы, аханье и вой…

* * *

Мы несчастье и счастьеРазличаем с трудом.Мы бредем по ненастью,Ищем сказочный дом,

Где бы ветры не дули,Где бы крыша была,Где бы жили июлиИ где б не было зла.

Этим сказочным домомБредит каждый, и вотОн находит хоромыИв хоромы идет.

Но усталые взорыНе заметят впотьмах —Это иней узорыНалепил на дверях.

Невеселая кельяХолодна и темна.Здесь его новосельеБез огня, без вина.

Но, согрев своим теломЛедяную кровать,Он решает несмелоВсе же здесь ночевать.

И опять на дорогуОн выходит с утраИ помолится Богу,Как молился вчера…

* * *

Мы спорим обо всем на светеЗатем, что мы — отцы и дети,И, ошалев в семнадцать лет,В угрозы улицы поверив,К виску подносим пистолетИль хлопаем на память дверью.Но, испугавшись новизны,В которой чуем неудачу,Мы видим дедушкины сны,Отцовскими слезами плачем.

* * *

Мне что ни ночь — то море бреда.Без лампы, в полной темнотеМне чудится, что я все едуНавстречу узнанной мечте.

И мне мерещится — все реки,Как в океан, втекают в дверь,Чтоб сжалось сердце человекаВсей невозвратностью потерь.

Как будто прорвана плотина,Вода становится мутней,Всплывают водоросли, тина,Обломки старых кораблей.

И мира некая изнанка,Его задворок грязь и мутьКо мне вернется спозаранку,И ни минуты не уснуть.

Но расступившиеся волныДорогу открывают мне.Спасения блаженством полный,Живым шагаю в тишине.

Не гидравлическим насосомОт затопленья я спасен.Мне Моисей дорожный посохБросает в океанский сон.

СВИДАНИЕ