Комендантский час - Владимир Николаевич Конюхов

канала, с пустынной вдоль него дороги, загораживающейся худой, по-сиротски жалкой на бесснежье, рощицей.

2

У Карпина был закадычный дружок Лев Алексеевич Гурьев. Дружба их отличалась ненавязчивостью и верностью. Покладистый характер Льва Алексеевича — в просторечии Льва Гурыча — позволял сносить иногда злые шутки Карпина. В свою очередь, отходчивый Николай Тихонович мирился с безалаберностью приятеля, не нравившейся многим в их творческой организации.

Но Гурьеву могли завидовать.

Всё в жизни давалось Лёвке как бы играючи. В старших классах — баловался стишками и редактировал школьную стенгазету. Влюбился в пионервожатую и, задетый её пренебрежением, стал писать роман о любви. «Загнав» велосипед, подаренный к совершеннолетию, нанял машинистку, благо ошибки проверяла мама-русистка… На удивление всем — в молодежной редакции столичного издательства к творению Лёвки отнеслись вполне серьезно и рекомендовали сдать документы в Литинститут. Закончив его, он устроился в той же редакции. На родину Лев Алексеевич попал после Высших литературных курсов, заняв должность главного редактора областного издательства. Но пробыл в начальниках не больше года. Жена, ревнивая и скандальная, уличила Лёвку в неверности прямо на рабочем месте… Спустя неделю, отворачивая покарябанную щеку, Лев Алексеевич сдавал дела тому, у кого и принял.

Развод с женой мало тревожил Льва — с головой, как и в школьные годы, ушедшего в роман о превратностях любви.

Мало-мальские связи помогли Гурьеву протолкнуть роман. Однако, быстро спустив деньги, с неохотой пошел на небольшую должность в то же издательство. Минул всего лишь месяц — как он снова был уличен в интрижке с замужней женщиной… С должности его подобру попросили, и Лев Алексеевич, окрыленный тем, что на этот раз всё благополучно обошлось для его физиономии, взялся за очередной роман.

История счастливо для него повторилась.

Злые языки с беспокойством стали поговаривать, что если дело пойдет и дальше так, то любвеобильный Лев Гурыч будет просто штамповать романы после очередного своего увлечения.

Гурьев, протянув сколько смог на гонораре, устроился литконсультантом в молодежную газету. В кабинете, где ему поставили стол, сидели одни смазливые девчонки, относящиеся к Льву Алексеевичу так, как требовала его репутация.

Лёвка, привыкший брать крепости с боем, растерялся перед повышенным интересом к своей персоне.

В тоске он обратил самое пристальное внимание на призывы комсомольской газеты, в стенах которой подвергался столь открытому искушению. Призывы были настолько заманчивы и многообещающи, что Гурьев, не выдержав, махнул на очередную «стройку века».

Пытливый глаз новоиспеченного спецкора всё подмечал, и вскоре из пухлого блокнота стали складываться главы производственного романа.

Успех превзошел все ожидания. Произведение отметили поощрительной премией и, где надо и не надо, ставили в пример. Местное издательство, питающее к своему бывшему чаду двоякое отношение, настолько расщедрилось, что к пятидесятилетию Льва Алексеевича выпустило двухтомник, включив туда и «эпохальный» роман, хотя перед тем уже издало его солидным тиражом.

С юбилеем Гурьеву отменно повезло. Во-первых, он был представлен к правительственной награде — пусть и самой скромной, но всё же… Во-вторых, банкет проводился в самый канун указа о борьбе с пьянством — и о шумном застолье потом долго вспоминали.

Лев Алексеевич уже не стал легкомысленно сорить деньгами. Но, обзаведясь подержанной машиной, потратил на неё и запчасти почти все сбережения. Еще больше он удивил, когда взялся за сценарий по последнему роману. Поприще для него было новое, но Гурьев корпел добросовестно, размахнувшись на несколько серий.

Однако изменения в стране коснулись и киноискусства. И сценарий в том виде, в каком его представил Гурьев, отклонили.

Но, набив немного руку, он написал новый вариант, резко отличающийся от прежнего.

На Мосфильме к Льву Алексеевичу отнеслись радушно и, получив от него разрешение на некоторые изменения, заключили договор.

Лев Алексеевич настоял, чтобы большую часть материалов снимали на натуре в его краях, и вполне серьезно приглашал Карпина на какую-нибудь роль.

Николай Тихонович посмеивался, мягко отказываясь. При всей Лёвкиной несносности искрой божьей он был наделен.

На это и уповал Карпин, когда вручил Льву вторую часть рукописи.

Гурьев, пребывающий во власти новой стихии, согласился не совсем охотно. Николая Тихоновича это не смутило. Раз взял, прочтет более чем внимательно… Был Гурьев дотошно точен, придирчив, обращая внимание на самые мелкие детали.

Договорились встретиться у Николая Тихоновича, чтобы спокойно, у камелька, как говаривал Лев, всё обсудить.

Свою тревогу Карпин намеренно скрыл и с нетерпением ждал назначенного часа.

Лев Алексеевич заявился вечером. Выглядел он, как всегда, неунывающим, и за ужином, разумеется, под рюмочку, о романе Николая Тихоновича отпустил лишь пару ничего не значащих фраз.

Был Гурьев на три года старше Карпина, но юношеская подтянутость делала его на вид много моложе.

Николай Тихонович, помимо зарядки, занимался пробежками, но за зиму и при умеренном питании заметно тяжелел… Последнее его мало беспокоило. На внимание женщин он не рассчитывал, тем более, будь у него дочь, а не сын, быть бы ему давно дедом.

К похождениям Льва Карпин относился снисходительно и с пониманием.

Гурьев, как нарочно, молол бы весть что, пока Карпин не поинтересовался, много ли галочек наставил тот в его рукописи.

Лёвка ответил, что вторая часть не хуже первой, правда, концовка несколько размазанная, но в целом роман удался, и необходимости в серьезных доработках нет.

Ответ друга не мог удовлетворить Николая Тихоновича. Что-то слышалось в нем поверхностно-дипломатическое. Видя сомнение на лице хозяина, Лев заверил, что характеры прописаны замечательно, а это немаловажно.

Гурьев, полный профан по бытовой части, не признающий пейзажа и растянутого диалога, был докой по части психологии… Не без легкого апломба (спрашивали у него, а не наоборот) посоветовал, в каком месте следует подчистить.

— Мало что даст, — возразил Карпин. — Кабы начать менять с первой части.

— Будет же полное издание дилогии, вот и внеси туда изменения.

Карпин понял: Лёвка намекал, чтобы он не торопился сдавать рукопись ни в журнал, ни в издательство. В журнале и без того на три года вперед всё забито, а сделай они одолжение для Николая, издательство затребует вторую часть, чтобы не отдельно, а сразу под одной обложкой выпустить весь роман.

Николай Тихонович и сам прекрасно разбирался в издательской кухне. Действительно, какая разница, когда ты представишь рукопись в журнал — весной или осенью. В будущем году продолжение все равно напечатают (раз уж сами анонсировали). Но червячок практичной сметки тотчас зашевелился. Человек предполагает, а Бог располагает. При сегодняшней жизни с вечера на утро боишься загадывать, а уж на времена отдаленные…

— Возьми аванс, — посоветовал Лев, — вот и гарантия.

— Когда-то была гарантия, — отмахнулся Николай Тихонович. — Да и не