Убожественная - kassyi

Решетников, с неприязнью глядя на меня, молча постучал пальцем по белому полю карты, где был указан нынешний год издания.

– Хорошо, оставим пока этот вопрос. О чем вы разговаривали, пока ехали? Как он себя вел? Его что-нибудь тревожило? Или у него был больной вид, он жаловался на здоровье?

Мне почему-то казалось, что Решетникова совсем не интересуют мои ответы. Расследовавшие смерть отца и Ларочки вели себя совсем по-другому…

– Ну, мы болтали о всякой всячине, – тут я отчетливо поняла, что рассказывать нечего. Ехали, разговаривали о том, о сем, о погоде, о китайской кухне. Выглядел мой принц вполне здоровым, прекрасно он выглядел, обворожительно. Вряд ли эти подробности нужны Решетникову. – Говорили мы… Ну… Мы просто говорили…

– Вот что, девушка, – голос опера напоминал шипение змеи. – Вы знаете, сколько на мне висит нераскрытых дел? Пятнадцать! И все – стопроцентные глухари, а не то что этот ваш! Мне некогда заниматься ерундой, а на вас я потратил уже минут двадцать. И вы мне по существу ничего не сказали. Подобрал он вас непонятно где, говорили вы ни о чем, и что вы вообще пришли? Фантазируйте в другом месте! Если хочется поболтать, подружек позовите или найдите себе модного психоаналитика!

Мне никак не удавалось отделаться от ощущения, что опер ведет себя как-то неестественно.

– У меня одних убийств! – уже кричал он. – А в этом деле вообще никакого криминала, помер ваш красавчик своей смертью, экспертиза ничего не нашла. Остановка сердца! И никто его не ищет! Труп на кладбище, дело в архив! Не морочьте мне голову и идите отсюда!

Решетников быстро подписал пропуск и протянул его мне.

– Извините, – пробормотала я, забирая мятую бумажку и сглатывая подступивший к горлу ком. – Извините…

Поспешно вскочив с неудобного стула, я, как водится, уронила сумочку, из которой тут же с дробным перестуком покатились по полу пудреница, помада, телефон… Заохав, я плюхнулась на корточки и начала сгребать к себе свое имущество. Решетников презрительно наблюдал за мной. Краем глаза я приметила, что патрончик с помадой катится по слегка наклонному полу прямо под стол взбесившегося опера. Судорожным броском я, не вставая, дотянулась до помады кончиками пальцев… Раздался звонкий хруст и моя левая пятка опустилась на грязный линолеум. Ну вот, опять каблук сломала! И колготки порваны, и очередные туфли наверняка придется выбросить.

– Вы всегда такой цирк устраиваете или только сегодня решили показать бенефис? —прошипел Решетников.

Я молча встала, повесила на плечо злополучную сумочку, и печально уставилась себе на ногу. Так и есть, каблук болтается на одном гвозде. И в таком виде домой шкадыбать!

– Вы здесь вечно решили торчать? – мне показалось, что Решетников сейчас схватит меня за шиворот и вытолкает. Ну чем я ему не угодила-то?!

– Уже ухожу, – как можно спокойнее ответила я и повернулась к дверям. Моя рука, все еще сжимавшая тюбик помады, выполнила какой-то танцевальный жест и сшибла со стола целую гору запылившихся бумаг, книжек с оторванными обложками, пепельниц, авторучек… Я помертвела.

– Извините бога ради, я сейчас все соберу…

– Вон! – заорал Решетников, вскочив и уставившись на меня с самой настоящей ненавистью. – Дура безмозглая! Убирайся к греба…

Не дослушав, я на одной ноге выскочила за дверь, едва не зацепившись целым каблуком за порог. Да что же это такое? Так просто не бывает! Это не со мной происходит! Тут мимо меня, испуганно вжавшейся в стену, двое крепких молодцов протащили горланящее дурным тенором тело в мокрых, наполовину спущенных штанах. Тело упиралось. «…за ноги-и-и в придорожные кусты-ы-ы! Не иметь же на дороге королеву красоты-ы-ы!» – гнусаво пело оно. Ошалело поглядев вслед хмелеуборочной процессии, я похромала дальше…

Туфли загублены. Колготки тоже. Настроение испорчено безвозвратно. Репутация полной дуры в злых глазах Решетникова меня мало беспокоила, а вот его отношение к смерти незнакомца… И его карта, на которой почему-то отсутствует целый городской квартал. Это настораживало. Ведь умер человек. Пусть даже своей смертью умер. Кто-то же его ищет! Не может быть, чтобы никто не искал. И по телевизору ведь не просто так его показывали! Неужели никому нет до него дела? Никогда я не поверю, что в том районе милиция оставила бы безымянный труп. Не такие там люди. Там люди… Нормальные! Никогда там не оставят упавшего человека посреди улицы валяться, брезгливо его обходя. Ищет кто-нибудь моего безымянного принца. Должен искать!

Рассуждая так, я добрела до окошечка проходной, собираясь побыстрее отдать стражам порядка мятый пропуск и покинуть негостеприимное заведение. Но стражи были заняты беседой. Я остановилась возле раскормленного кенгуру, встретившего меня у входа. Кенгуру не обращало на меня внимания. Оно было поглощено разговором с коллегой. Невольно я прислушалась:

– Я у братана каталог типа импортных тачек взял, проверить эту машинку со жмуром. Так там, бля буду, ваще нет такой! Вроде «Порш», а вроде «Майбах», черт его знает. А еще я чё типа узнал, – тут кенгуру понизило голос и даже уши его заалели от сопричастности к большой местной тайне. – У меня друган на штраф-стоянке, куда эту тачку зарядили. Так он как бы под капот заглянул. Грит, типа чуть не рехнулся. Ваще не понятно, как эта хуевина ездила. И потом отогнали ее неизвестно куда. А Решетников молчит. Ну ему, ясен пень, лишние как бы хлопоты ни к чему. Хотя чё-то, он задумал. Все крутит чё-то, кумекает. Тока жмур – он, бля, и в Африке жмур!

Тут представители закона почему-то дружно заржали и наконец соизволили повернуться ко мне. Я старательно делала вид, что ничего не слышала и что у меня целы оба каблука.

– Ну чё тут у вас? Пропуск? Как там Решетников? Он у нас мужик сур-р-ровый: чуть что – в наручники и к батарее… Гы-гы-га!

Я молча протянула пропуск и пошла к выходу. Вслед отчетливо донеслось:

– А ничего типа телка. Я бы такую и сам – в наручники и у батареи! Гы!

Тьфу! Чума на оба ваших дома! Клацая оторванным каблуком, я заскакала к двери. Бегом отсюда! Дверь хищно чавкнула вслед, словно желая задержать своенравную. И наручниками к батарее… Тьфу! Вот сволочи. Чтобы я еще когда-нибудь по своей воле пошла в милицию! Да ни за что на свете!

А ведь его ищут. Наверняка ищут. Но как же быть? Обратиться на телевидение или в газеты? Что это даст? Я даже именно его не знаю. Я вообще, гуляя по тому району, никогда не обращала внимания на таблички с названиями улиц. Дура, как ни крути, а прав Решетников. Стоп. Ведь на нашем отделении свет клином не сошелся. Должно же там быть свое отделение? И если моего принца ищут, то заявление подано именно туда. Отделение там просто должно быть, с угрюмой решимостью думала я, сжав кулаки. Должно быть – и будет!

Тут что-то звонко пискнуло у меня над ухом, в глазах потемнело, и окружающее встряхнулось мокрой кошкой. Я покачнулась, снова едва не свалившись на топком берегу ее величества лужи. Только этого не хватало! Шмякнуться в жидкую грязь и окончательно стать похожей на жертву милицейского произвола. Домой, скорее домой. Выпью кофе. Залезу под одеяло. И забуду обо всех сегодняшних приключениях. Только не забуду найти в том районе отделение. Не забуду.

Заказ №…

Изделие «Жопы с ручками» (рабочее название)

Материал: латекс, дерево, кожа.

Описание изделия. Изделие в 4-х вариантах: размеры L, XL, XXL и XXXL. Выполнены из латекса. По бокам изделия крепятся ручки из дерева с кожаной оплеткой. Размеры и эскиз прилагаются. Срок выполнения заказа – 5 рабочих дней.

Подтверждено заказчиком Волосовым П. П.

Интернелюдия

Измотанный и медлительный бармен с усталыми глазами молча смешивал за стойкой классическую кровавую Мэри. Тягучий томатный сок лениво заполнил на треть огромный, пузатый, плохо помытый бокал… И прозрачная жидкость покорно ложилась поверх… Всепрощающая, умиротворенная ночь одним отчаянным глотком опрокинула в себя хмельной коктейль рассвета и превратилась в жемчужно-серое, хрупкое утро. Город, тихий и опустошенный, наблюдал, как, сочно брызнув, стекло небес заливает восход… Испуганные растяпы-звезды успели только подслеповато мигнуть перед тем, как их ошпарил и прогнал прочь безжалостный солнечный хлыст. Город просыпался. Вяло, с натугой, он распрямлял затекшие улицы и проспекты, хрустел суставами площадей, взъерошивал дворы и переулки. Тысячеликий великан, он неохотно поднимался, готовясь начать новый надоедливый день…

Спальные кварталы с тревогой прислушивались к себе и к тому, что было внутри и вовне их самих. Беспокойное, настойчивое биенье невесомым кружевом оплетало тяжкий, медленный стук изношенного сердца великана. Это биенье упорно рвалось наружу, искало лазейку, мечтало быть услышанным кем-то… Кем-то еще, кроме юных и беспощадных стражей одряхлевшего сюзерена в тесной короне дворцов, набережных и пустующих храмов. Быть услышанным… Зачем? Для чего? Нервное биенье не знало ответа на этот вопрос. Оно еще не знало ни вопросов, ни ответов. Оно просто – было. И жаждало, изо всех сил жаждало продолжать быть…