Убожественная - kassyi

– Таня, Гриша, тащите ее скорее сюда! – донеслась из квартиры разноголосица моих друзей и коллег.

Когда мы вошли в комнату, ребята уже устроились кто где, поскольку мебели в Гришкиной квартире сроду не водилось, за исключением древнего продавленного дивана, шаткой тумбочки под телевизором и чиненого-перечиненого стула. На диван втиснулись Ташка и Ксюха, я присоединилась к ним. Ниночка оккупировала стул, а Ивор опустился прямо на пол, аккуратно вытянув босые ноги и блаженно прислонив голову к тощему ксюхиному бедру. На коленях у него, как всегда, лежал ноутбук, с которым он не расставался, по-моему, даже в туалете. Гришка, подумав, тоже плюхнулся на пол. Ритка, по своему кошачьему обыкновению, пристроилась на подоконнике. Рядом с ней приткнулся Борька, как никогда похожий на тощую унылую ящерицу. До начала новостной программы, в которой должны были показать и сюжет про «Сюр-приз», оставалось минут двадцать. Мне, как назло, пришло в голову, что раз уже Ивор все равно сидит с ноутбуком, то мы как раз успеем сочинить покаянное письмо обиженному борькиному клиенту. В итоге мы в очередной раз остались без Олигарха и с испоганенным настроением.

Хотя начавшая вскоре новостная телепрограмма изрядно нас повеселила. Ничего из того, о чем с пафосом сообщали корреспонденты, мы просто не видели вокруг. Антикризисная акция, не пойми против чего, заикающаяся в микрофон встрепанная профсоюзная лидерша. Губернатор открывает новый объект, торжественные речи и вампирские улыбки чиновников. Возмущенные реплики жителей окрестных домов, дедушка в орденах эпилептически трясет бидоном, разбрызгивая молоко. Гастроли зарубежного театра, все актеры побриты налысо и орут. Оказывается, новая трактовка «Гамлета».

– …и делать подарки братьям нашим меньшим. Репортаж нашего корреспондента Олега Лискина о необычной работе необычных людей!

– О! Про нас, про нас! – запрыгали одновременно я и Ташка. – Про нас!

– Тише вы! – прикрикнула Ритка.

– Ой, Надька, это же ты! – заверещала Ташка.

Мамочки, неужели вот это – я? Срочно худеть, срочно! Носорог в юбке! Это что, я говорю? Это у меня такой голос?! Нет, я всегда знала, что я не красавица, но чтобы настолько… Ужас, просто ужас. Круги под глазами, на голове гнездо, косая сажень в грудях и в задях… Теперь понятно, почему вчерашний незнакомец со мной знакомиться не захотел. Почувствовав, что сейчас разревусь от обиды, я украдкой сползла с дивана и ушмыгнула в кухню.

Моего бегства никто не заметил. Ребята, как всегда шумно и бурно, обсуждали увиденное. «А ты-то! А сама! Вы на Ворьку посмотрите! Надюха молоток! Да уж! Гришка своим пузом все испортил! Ну и рожа!» – доносились до меня их выкрики. «Я вообще на себя не похожа!», – это Ташка. «Говорил я, что ничего хорошего..», – это Гришуня. Впервые в жизни я готова с ним согласиться. И впрямь, ничего хорошего.

– Надь, – заголосила Ксюха. – Ты видала, какая я корова? А вы меня Освенцимом дразните!

Так, надо взять себя в руки. Уж если невесомая Ксюха себя коровой увидела, значит, все не так плохо. Может, у Гришки телик испорчен, всех в колобков превращает. Глубокий вдох, никаких слез, глупость все это, идем к народу. Давай, дорогуша, не кисни!

Нацепив на лицо умудренную улыбку буддийского монаха, я вернулась в комнату, где телик все еще мельтешил разноцветными картинками. Тьфу, гадость. В жизни больше этот ящик не включу! Вдруг изображение стало неподвижным. Черно-белая мутная фотография. Вздрогнув, я стала вглядываться в экран. Голос ведущего поспешно зачитывал: «…автомобиле неизвестной марки без госномеров обнаружен труп мужчины без документов, на вид лет тридцати, рост сто восемьдесят семь сантиметров, волосы темные, глаза серо-зеленые, одет в костюм цвета кофе с молоком, белую рубашку, галстук с золотой булавкой в виде скарабея. Всех, кто видел или знает этого мужчину, ГУВД просит обратиться в ближайшее отделение милиции или позвонить по телефонам…»

Высокий. Волосы темные. Глаза серо-зеленые. Взгляд обволакивающий. А улыбка… Какая у него была улыбка… Вот почему он не вернулся…

Заказ №

Кукла портретная «Ангел коварства». 1 шт. Фото модели прилагается.

Рост куклы – 48 см. Материал – литьевой фарфор. Ручная роспись лица. Лебединое перо, латунная проволока, клей (крылья). Кашемир (волосы). Шелк, льняное полотно и бисерные украшения ручной работы (наряд). Ясень, медь, кожа (арбалет, стрелы, колчан).

Срок выполнения заказа – 16 рабочих дней.

Подтверждено заказчиком Авиловым Г. О.

– И ты всерьез думаешь, что в эту сказку кто-нибудь поверит? – Ритка, хлопнув дверцей машины, вышла проводить меня до парадного. Уставшая и расстроенная, я неосмотрительно согласилась на ее вкрадчивое предложение подвезти меня до дома. Пожалела я об этом на первом же километре пути, но было поздно. Пришлось в подробностях поведать всю историю. Ритка моего теперь уже покойного спасителя на телевизионной фотографии не узнала. Сначала даже не поверила, что это он, пыталась меня убедить, что я ошиблась. Тогда я ей напомнила, что диктор говорил о машине неизвестной марки.

– Все равно странно, – задумчиво протянула она. – Даже если у твоего невезучего сэра рыцаря украли все документы, выяснить имя автовладельца можно в два счета. Максимум – в три, если ездит по доверенности. Пробивают номер по базе…

– Номеров на машине не было, – устало вздохнула я, ища в сумочке ключ от домофона.

– Номеров не было? – Ритка вздернула брови. – Интере-е-есненько…

– Не знаю, что тут интересненького. Мне теперь надо идти в милицию, рассказать, где я его встретила и как. Может, хоть что-нибудь прояснится. Я ведь была последней видевшей его в живых! Получается, что он умер почти сразу, как мы расстались. Ну почему же он умер?!

Ритка пристально посмотрела мне в глаза. Покачала головой.

– Ты, красавица, конечно же, сама будешь решать. Но я бы на твоем месте ни в милицию соваться не стала бы.

– Посмотрим, – вяло махнула я рукой.

– Разумеется, – кивнула она. – Отдыхай. И не кисни. Прискачет к тебе другой сэр рыцарь на белом коне.

Я печально улыбнулась ей и поплелась домой.

Интернелюдия

Город спал. Он спал, словно нерожденный птенец, надежно укрытый такой хрупкой и такой до поры несокрушимо прочной оболочкой. Конечно же, в городе не было пусто и безлюдно. В центре шумные компании блуждали из бара в бар в поисках тепла и любви, не замечая, как и то, и другое печально уходит все дальше и дальше. В темных парадных и на скамеечках бульваров ворковали влюбленные. Там и сям желтыми глазами пантеры вспыхивали пробуждающиеся окна, а призрачные силуэты за стеклом начинали таинственный танец. Ночные охранники, зевая и почесываясь, прикладывались кто к чашке, кто к фляжке, глядя в телевизор и размышляя о крутизне Рэмбо и конце смены. В тоннелях метро обиженно гудел последний поезд… Но город все-таки спал. И видел сны.

А спальные кварталы, крепкой сетью окружившие дряхлое сердце города, дышали. Дышали полной грудью. Вязкая темнота осени – это было их время. Нежный шепот падающих листьев, холодные поцелуи ветра на мокрых крышах, волшебный блеск асфальта и канкан бледных звезд на подмостках усталого неба. Спальные кварталы стояли вокруг прогнившей сердцевины города, словно молодые верные вассалы вокруг умирающего барона.

Они были бедны. Они были невежественны. Они были некрасивы и жадны. Они были юны. Но, увы, не настолько, чтобы не осознавать свою бедность, свое невежество, свою жадность и некрасивость. И поэтому они любили осень и милосердную черноту осенних ночей. Она позволяла им забыть о своем уродстве, ласково помогала не видеть… Они не любили смотреться в жестокое магическое зеркало белых июньских ночей. Оно издевалось над ними, грубо выпячивало их потертую серость, резкие, угловатые линии, корявую прямоту улиц, жалкую одинаковость стен и дворов. Белая жалость зимы тоже была им не по вкусу. Они не хотели жалости, нервно и яростно они сдирали с себя снежные одежды, превращая их в морок и слякоть.

Они были сильны. Но пока не знали своей силы. Осень – вот единственное, перед чем они еще склонялись, почтительно и благоговейно. Они боготворили осень – старую и всякий раз новую возлюбленную. Но в этот раз… В этот раз они стали ее бояться. Она принесла с собой звук. Тихий, одновременно далекий и близкий, этот звук был им знаком и незнаком. Знаком, потому что биение дряхлого сердца города они слушали и молчаливо охраняли уже много лет. И незнаком, потому что впервые они услышали этот робкий стук рядом с собой. За гранью своего крепкого молчаливого круга. Им стало страшно. Впервые они поняли, что означает ждать. Затаившиеся в осенней мгле, они слушали, грезили и ждали. Они были все еще молоды. У них еще было время научиться ожиданию.