Письмо к моей дочери - Майя Анджелу

комнату и, делая вид, что рассматриваю картины на стене, встала на самую середину ковра, потом развернулась и пошла назад, к другой картине. Я, наверное, пересекла этот ковер раза четыре-пять. Гости, сгрудившиеся по краям, отвечали мне бледной улыбкой. Может, еще и удастся их убедить, что ковры для того и созданы, чтобы по ним разгуливать.

Сенегалка в платье из белой парчи улыбнулась и вступила со мной в беседу. Она оказалась писательницей, мы заговорили о книгах. Разговор вышел настолько интересный, что я едва не пропустила следующую сцену. Появились две служанки, свернули ковер, по которому я прогулялась, и унесли его из комнаты. И тут же вернулись с другим, не менее прекрасным. Расстелили его, разгладили.

А после этого расставили на ковре бокалы, положили огромные сервировочные ложки, свернутые салфетки, принесли приборы, вино, графины с водой. Потом туда же, на ковер, водрузили миску с дымящимся рисом с курятиной.

Появились Самия с Пьером, хлопнули в ладоши, требуя внимания. Самия объявила, что сейчас будет подано самое популярное сенегальское блюдо, «яссах, для нашей сестры из Америки. – Она махнула рукой в мою сторону и добавила: – Для Майи Анджелу. Садимся?»

И все гости опустились на пол. У меня пылало не только лицо, но и шея. По счастью, кожа у меня шоколадно-коричневая, и никто не заметил, как я сгораю со стыда. Экая эта Майя Анджелу умная и воспитанная, что прогулялась по скатерти.

Я села, однако глотать было нелегко. Приходилось проталкивать пищу сквозь узкое горло смущения.

Мудрый человек, оказавшись в незнакомой культурной среде, не станет навязывать новшеств, предложений, уроков.

Полная простота есть верх изощренности.

16. Бессмертный серебряный экран

Много лет прошло с тех пор, как Американский киноинститут решил воздать должное Уильяму Уайлеру, одному из самых плодовитых и востребованных голливудских режиссеров. Меня, как члена совета попечителей, попросили принять участие в церемонии. Я должна была сказать простую вступительную речь. Разумеется, такое предложение мне польстило, и я его приняла.

Мероприятие проходило в шикарном отеле «Сенчери плаза», на него собрались самые известные и богатые актеры и актрисы того времени. Прибыли Фред Астер, Одри Хепберн и Грегори Пек. Среди гостей блистали Уолтер Пиджен, Грир Гарсон, Генри Фонда и Чарльтон Хестон. Я, трепеща, сидела за столом и оглядывала зал. Вокруг виднелись лица, на которых зиждились мои представления о романтике, достоинстве и справедливости. Эти люди, появляясь на серебряном экране, воплощали в себе благородство, нравственность и красоту, рыцарственность и мужество. И тут в памяти всплыл кинотеатр в нашем городке в Арканзасе – кинотеатр, где царила сегрегация.

Каждый раз, когда мы с братом шли смотреть кино, нам приходилось терпеть враждебные взгляды взрослых белых людей; добравшись до кассы, мы оставляли там деньги, после чего нам грубо указывали на шаткую наружную лесенку, которая вела на балкон (его еще называли галеркой), куда допускались только чернокожие посетители.

Там мы и сидели, упираясь коленями в подбородок, в страшной тесноте, под ногами хрустели фантики от конфет и прочий мусор. Мы сидели, скрючившись, и учились тому, как надо будет себя вести, когда мы вырастем и станем красивыми, богатыми и белыми.

С тех пор прошло много лет, и вот я сижу в роскошном гостиничном зале и смотрю, как кинозвезды встают одна за другой, чтобы воздать должное мистеру Уайлеру. Память перенесла меня в давние дни южных унижений. Когда меня пригласили выступить, все тщательно выученные слова моей речи вылетели из головы; я подошла к микрофону, глянула на все эти знаменитые лица – меня душила ярость из-за того, что они являлись, пусть сами того не сознавая, творцами моего былого смущения. Гнев сковывал язык и замедлял мысли. Только непомерным усилием воли я удержалась от того, чтобы не выкрикнуть: «Ненавижу вас. Ненавижу. Ненавижу за ваше могущество и славу, здоровье и богатство, за ваше пособничество». Я, видимо, испугалась, что, если раскрою рот, оттуда вылетит правда: «Люблю вас, потому что люблю все, что у вас есть и кто вы есть». Я стояла, онемев, перед этой почтенной публикой. После нескольких безуспешных попыток заговорить пробормотала несколько слов и вышла из зала.

Пошел слух, совершенно необоснованный, что причина моего косноязычия – наркотики. Теперь, обдумывая это мучительное происшествие, я неизменно вспоминаю то, что мне даровал Арканзас. В тот момент я поняла, что никогда не смогу забыть своего происхождения. Душа моя неизменно будет оглядываться назад и изумляться, какие горы я сумела преодолеть, какие реки перейти – и какие преграды ожидают меня на дальнейшем пути. Это знание придает мне сил.

17. В самооправдание

Недавно у меня состоялась встреча с четырьмя телевизионными продюсерами, которые хотели получить разрешение снять фильм по одному моему рассказу.

Как это часто бывает, главная из этой группы заявила о себе немедленно. В том, кто здесь босс, не оставалось никаких сомнений. Она была невелика ростом, с мимолетной улыбкой и пронзительным голосом. На каждое мое замечание у нее был готов язвительный отклик. Недостаточно ядовитый, чтобы я могла ее приструнить, но достаточно острый, чтобы я понимала: она намерена указать мне мое место, которое явно ниже ее собственного.

Я сказала:

– Я рада, что мы встретились именно в этом ресторане, он один из моих любимых.

Она ответила:

– Я тут сто лет не была, но помню, что в последний мой визит скука тут царила смертная, прямо как в пансионе для старушек. Она огляделась, поморщилась и добавила: – И не похоже, чтобы что-то тут изменилось к лучшему.

Выслушав три ее ядовитых ответа на мои слова, я поинтересовалась:

– Зачем вам это?

Она ответила милым невинным голоском:

– В смысле? А что я такое делаю?

Я ответила:

– Вы исподтишка меня покусываете.

Она рассмеялась:

– Нет, что вы, я просто пытаюсь показать, что вы не можете быть во всем и всегда правы. Да и вообще, люблю я затеять этакую небольшую словесную войнушку. На этом оттачиваешь остроумие, а еще я до жути прямолинейна.

Руки я оставила лежать на коленях, а подбородок опустила на грудь. Приказала себе проявить доброжелательность.

А потом спросила у продюсерши:

– Словесную войнушку? Вы действительно хотите вызвать меня на словесный поединок?

Она храбро ответила:

– Да, хочу, хочу, хочу.

– А я этого не хочу, и вообще, давайте говорить о деле, ради чего и собрались. Ваша компания просит разрешения использовать мой рассказ как основу для телевизионной постановки. Вынуждена сказать «нет»: я не согласна.

Она удивилась:

– Мы же вам еще даже и предложения не сделали.

Я ответила:

– Это не имеет значения. Я