Наблюдения провинциала - Борис Давыдов

А он утверждает, что знать ничего не знает, и ведать не ведает. Какая-то ошибка.

Всё улеглось; поставили у дома столы, на застолье сосед пришёл с гармошкой. Вскоре зазвучали песни, кто-то пустился в пляс. А отец в это время думал: «Вот, пока собрались все, и помереть бы». Выпил со всеми небольшую рюмку, да втихую пару штук. После этого снова подумал: «Теперь, может, помру, даст Бог».

И вдруг… то ли от свалившейся на него радости, что все съехались, то ли от лишней дозы спиртного, но в момент песен и плясок свалился он со стула. Паника. Кто-то заплакал, кто-то запричитал. Сыновья же аккуратно понесли его в легковую машину, чтобы отвезти в город – в больницу.

А отец в кругу детей своих, самых родных и любимых, самых красивых и умных, загадочно улыбался.

Примерещилось

(1977год)

Иду по лесу, вдруг, ба-а! – баба-яга повстречалась. Не знаю, то ли радоваться этому, то ли сокрушаться. А глазёнки протёр, оказывается, это и не баба-яга вовсе, а снегурочка. Вот те на: летом – и снегурочка. Откуда?

Откуда, откуда: мало ли кто в лесу может повстречаться? Но радость-то какая, а? Снегурочка. Шёл за грибами, а тут баба-яга превратилась в снегурочку. Поверят ли в деревне?

Снова глазёнки протираю, мошку из одного глаза убрал, из другого. Ба-а, какие гляделки-то чистые стали, как будто вода в роднике. А где же снегурочка? Вот бы поговорить с ней, пока в глазах просветлело.

Но нет никого в лесу, одни мухоморы красно-белыми спинами хвалятся. Что же это: неужто из-за мошки с мушкой пригрезилось? Наверное, действительно – примерещилось.

Пурген Иваныч

(1978г.)

К приехавшим в колхоз строителям подошел ветхий старик, безжалостно измочаленный колесом жизни.

Те обедали на улице за столом, сколоченном из нестроганых досок и для аппетита, как выражались, наливали себе по стакану водки.

Дед, сглатывая слюну, стал жаловаться на голову:

– Болит, треклятая, к дождю, что ли?

– К дождю не голова обычно болит, а ноги, или ещё что-то в этом роде. Мышцы, например, – знающим тоном изрёк один из приезжих.

– Дык, вить, у ково как, – тихо произнес дедок.

– Отец, хошь дам тебе хороший совет? – обратился к деду рыжеволосый маленький мужичок, с хитрющими глазами.

– А кто жа не хотит, все хочут, – снова поглядывая на стол, ответил «отец».

– Вон в траншее сварщик работает, ты минут двадцать погляди на его «огонь» и головную боль, как рукой снимет.

Дед постоял, почесал затылок и нехотя пошёл к траншее.

– Мужики, что вы глупостью занимаетесь, – пожурил их приехавший прораб. – Он же неделю после этого на белый свет смотреть не сможет.

– Виталий Африканыч, – приложив руки к груди, начал оправдываться рыжий, – он к нам каждый день повадился. Как обед, он тут как тут. Стоит и вот дябит, вот дябит. Ну, ладно, нальём ему щей, водочки, если излишки есть. Но он ведь про войну начинает рассказывать, на которой, оказывается, не был. Да про Хиросиму с Нагасакой. Это вообще – туши свет. Короче говоря, нам этот абориген все нервы вымотал…

Часа через два к Виталию Африкановичу Акинину подошел дедок, узрев в нём начальника над приезжими и, глядя красными слезящимися глазами, плаксиво заговорил:

– Не знаю, как звать-величать тебя, мил человек, но вижу, что начальник у их будишь. Ведь я к им со всей душой. – Оглянувшись по сторонам, продолжил: – Раньше-то… – но поперхнулся, закашлялся и уже тише, с хрипотцой: – Раньше-то, какая жись была, одни мученья. А щас?.. В магазинах всё есть, похлёбка дома есть, живность, – стал он загибать пальцы. – Картошки вон энтим пришельцам продал, для их же добро делаю, – махнул он в сторону траншеи рукой.

Старик замолчал, о чём-то думая, сгибая и разгибая мизинец.

– Да, – встрепенулся он, видно вспомнив что-то, – луку вон им принес. – И снова замолчал, взявшись за палец. В раздумье поднял голову вверх, шевеля морщинистыми губами.

«Ну, дедуля, с тобой только семечки на завалинке грызть», – улыбнувшись, подумал Виталий Африканович и направился в строительный вагончик.

– Погоди, ты куды, я шо не всё сказал, – засеменил за прорабом дедок. Тот остановился.

– Дык я про чё, – торопливо продолжил дед, показывая рукой на слезящиеся и часто моргавшие глаза. – Эти изверги-то окаянные, глаза мои изуродовали.

– Как это? – удивился Акинин, будто и не знал про дурацкую шутку своего подчинённого. «Надо было предупредить дедулю»…

– Дык вон, – дед вплотную подошел к начальнику над «извергами», показывая на свои глаза, – одна резь в их, как пригоршню песка туды впичужили. Эдак полчаса стоял и смотрел на ентот огонь. Баял, голова не будит болеть, дьявол. – Он вяло махнул рукой.

– В медпункт сходи, – посоветовал Африканыч.

– Дык фершел в отпуску. Сходил бы, знамо дело.

Акинин вспомнил, что в одной из бригад работает его знакомый – врач-терапевт, напросившийся на время отпуска подшабашить.

– Слушай, у нас свой врач есть. Пойдём, он тебе поможет.

– Не-е, – замотал головой старик, – я его и без тебя ужо знаю. Молодой он больно.

– А я тебе чем помогу? – удивлённо спросил Акинин.

Дед хитро заулыбался беззубым ртом, как бы говоря: «Вроде и мужик не глупый, а простой вопрос не разумеешь».

– На примочку дай мне немного и шабаш, – ещё чаще заморгал он, протягивая тонкую сухую руку.

Недолго думая, Акинин дал ему десять рублей, чего хватало на бутылку водки с закуской и, пожелав здоровья, ушёл.

Утром следующего дня, к сварщикам подошла местная женщина:

– Мужики, вы чего это с дядей Ваней-то нашим сделали? Сперва он пьяный вокруг свово дома с матюгами бегал. Потом на тубарете до утра сидел и приказывал своей жене, чтобы она сигарки ему прикуривала. Руки у него, видишь ли, дрожали, у старого хрыча. Беленой, что ли, его накормили, нехристи?

Мужики стали отнекиваться: дескать, мы тут ни при чём…

Оказывается, дядя Ваня в конце рабочего дня снова пришел к сварщикам. Был он навеселе и в одной руке держал белую тряпочку, а в другой – пузырёк. В пузырьке, как выяснилось, была водка.

Стал он плакаться, что примочки ему не помогают, а потом жалобно попросил: «Давайте мне свово дохтура».

Рыжий, который и посоветовал дяде Ване средство от головной боли, никому ничего не говоря, ушёл. Минут через пять принес порошок, завёрнутый в бумажку и, обращаясь к деду, пояснил, что это лекарство. Половину содержимого сразу в рот ему высыпал, а остальное, якобы «дохтур» посоветовал дома выпить.

Порошок этот был пурген, размятый из таблеток.

Дядя Ваня пришёл домой, выпил порошок – и вскоре началось… Сначала он бегал в уборную, где быстро запачкал весь пол. Стал бегать в кусты – там трава была высоко скошена, и когда садился, ощущение было такое, как будто садился на ежа.

В процессе довольно щекотливых процедур он отодрал верх с табурета, подложил по краям тряпку для мягкости и почти до утра сидел, иногда приговаривая, что высиживает собственные яйца. Кстати, о них же.

Он обвинил в своей болезни жену: на закусь она, видите ли, дала ему куриных яиц прямо с гнезда – от них и понос. В наказанье за это, приказал:

– Принесь из избы мне кисет с самосадом и газету на закрутки, пока я закручиваю «козью ногу», можешь по хозяйству хлопотать, потом позову, для прикурки.

Так старик со старухой и «любезничали» всю ночь на потеху молодым влюблённым, которые, проходя мимо вековой хибары, были свидетелями причудливых звуков.

После этого всё и открылось. И с чьей-то лёгкой руки дядю Ваню стали называть по имени-отчеству: Пурген Иваныч.

Совет извне

(1978г.)

Когда вдруг простые, обычные извилины начинают наливаться соком – это ж здорово!

Но если мысль летает возле уха, ты поймай её и соси, соси, выдавливай из неё все соки. А когда она иссякла, свалилась бездыханно и ты расслабься, отдохни. И снова жди, приманивай её чем-то живительным. Пока она вновь не залетит в твоё алчное ухо, да не начнёт нашёптывать нечто ценное, да драгоценное. И так всю жизнь.

Будь достойной приманкой для хороших мыслей, покуда сам не выдохнешься, не иссякнешь. Когда же выйдут из тебя соки благоухающие, смирись, но жди, принюхивайся к жизни, прислушивайся к природе-матушке. Вдруг не всё потеряно, и ты унюхаешь родной до восторга запах. Тут-то, возможно, второе дыхание появится, третье. А кто знает, сколько дыханий у человека открываться может? Никто. Вот и пробуй, доказывай, что ты живёшь в мире и согласии с Вселенной.

Так-то, мил человек, садово яблочко. Ньютону, кстати, тоже неспроста на голову упало яблоко. Ибо он ловил мысли, выцеживал их, а они так зауважали своего хозяина, что во сне стали приходить, теребить его длинный ум. А к недругам они не придут, не-е. У них врождённый нюх только на хороших людей. Их на мякине не проведёшь, не из того теста сделаны. Усёк? Наматывай на мозги, пока я добрый и… до плодотворной встречи. Пока!