Отречение от благоразумья - Андрей Мартьянов

— Читайте, — махнул рукой отец Мак-Дафф. — Слушайте, Райан, отче Мюллер видел эти эпистолы?

— Разумеется, — подтвердил я. — Кажется, в его тевтонской голове зреют далеко идущие замыслы.

— Догадываюсь, какие, — мрачно заметил отец Алистер. — И не только у него. Лабрайд, заразившись идеями нашего легата, тоже твердит: надо явиться с шумом да треском в Прагу и запалить ее с четырех концов...

— Что в этом плохого? — осторожно уточнил любознательный отец Фернандо. — Или вы так шутите?

— Почти, — я перебирал растолстевший архив, выискивая листы с пометкой «из Праги». — Спалить столицу Чехии нашему святому отцу, конечно, не позволят, но, если там действительно есть столь хорошо скрывающиеся еретики, они в общем шуме преспокойно улизнут, оставив герра Мюллера в дураках. Тоньше работать надо, верно, отец Алистер?

— Всенепременнейшее, — согласился наш искушеннейший отче.

«Святой инквезиции, что в Паруаре. Главному.

В городе Прага происходют богомерские вестчи. Например, скорости случитца шабаш ордена Черного Казла где прайдут выборы всиобщего магиштра тьмы. А намесник имперский Мортинис громагласно (в присутсвии гишпанской инквезиции) гаварил што ему двести лет, и он восстанит из гробу...»

— Восхитительно... Писали явно в трактире, закусывая жареной свининкой и попивая светлый «Пилзен», — поделился наблюдениями отец Мак-Дафф, изучив россыпь жирных пятен на мятом листке. — Чует мое сердце, ехать нам вскорости в Прагу...

Он, как обычно, не ошибся. Густав Мюллер (временно сдав самые насущные дела его преосвященству епископу Парижа Арману дю Плесси) с упорством взявшего след лисы фокстерьера рванулся в Прагу — дознавать, расследовать и (если потребуется) пожигать — разумеется, потянув за собой и наш инквизиционный конклав. Однако, господин нунций и легат не забыл выправить через Рим надлежащие верительные грамоты от самого Папы Павла, ибо нет на свете ничего более убедительного чем багровая печать наместника св. Петра и его корявая подпись. После трех недель тряски в седле через осеннюю Европу я вслед за каретой святых отцов прогрохотал по мосту через Влтаву-Мольдау и въехал в этот город, ставший моим проклятием и радостью.

Если Париж — город непрекращающегося хвастовства, ветреных заигрываний и затаенной готовности в любой миг бросить вызов и ответить на таковой, то в Праге, свернув за угол, ты либо угодишь в карнавальную толпу, либо врежешься в очередной крестный ход, либо попадешь в стычку между верными католиками и не менее верными Чешскими Братьями — так зовутся местные протестанты. Город, который никогда не засыпает, всегда настороже и всегда прекрасен, хотя красота его обманчива и сродни позолоте, скрывающей под собой... Что? Этого я пока не знал. Но человек, побывавший в Праге и рассказывавший мне об этом городе, бросил непонятную фразу: «Только здесь ощущаешь, как пронзительна легкость бытия, и как оно проскальзывает у тебя меж пальцев». Теперь мне начинало казаться, что понимаю смысл сего высказывания.

Мы приехали ранним утром, и теперь карабкались вверх по узким улочкам, к главенствующей над городом крепости, которую, как нам уже объяснили, называют Градчаны — Верхний Город. С холма на холм, то вверх, то вниз под любопытствующими взглядами обывателей, уставшие лошади выбивают дробь из мелких камешков мостовой. Кажется, я даже слышу летящий нам вслед шепот: «Инквизиция налетела, аж из самого Парижа... Никак жечь кого будут?.. Опять небось студиозусам не повезет... А вдруг прикажут кабаки закрыть?.. Может, они из-за фон Клая приехали? Неплохой человек был, по сравнению-то с остальными... Мартиниц, наверное, уже вертится, как карась на горячей сковороде... Поделом ему!»

Долгий путь наверх завершился у вычурных кованых ворот старинного здания на Градчанской улице — главному пути ведущему сквозь невообразимую кутерьму построек к Пражскому Граду и далее: через Малостранскую площадь, мимо Новой ратуши к Карлову мосту. Наше появление вызвало сдержанный переполох, сменившийся хлопотами по устройству гостей из блистательного Парижа, перетаскиванию имущества из карет в отведенное нам жилище, составлению письменных уведомлений о нашем прибытии, которые надлежало отправить господам наместникам, и еще тысячей и одним делом. Однако беготня не помешала мне выкроить мгновение, чтобы выяснить, где находится венецианское посольство и сходить глянуть на него. Оно оказалось неподалеку, в соседнем квартале Малой Страны, на Влашской улице. Там расположилась довольно большая итальянская колония с лавками, дорогими заведениями сомнительного предназначения и массой мастерских художников.

Барочный особняк, именуемый «Лобковицким дворцом», стоит напротив Итальянского госпиталя, над входом трещит полагающийся синий флаг с золотым львом. И никаких злокозненных еретиков поблизости пока не видно. Меня заинтересовали болтавшиеся на огромной деревянной доске бумажки, оказавшиеся копиями последних указов наместников, а в углу скромно приютилось объявление, сообщавшее, что в Нижнем городе каждый вечер дает представления театральная труппа под названием «Таборвиль», приглашая всех желающих. Значит, театр у них все-таки есть и кое-что в доносах соответствует истине...

С этими обнадеживающими известиями я вернулся к Мак-Даффу, узнав, что в скором времени нам предстоит нанести официальные визиты всем сильным мира сего, и начнем мы, как нетрудно догадаться, с посольства Венецианской республики. Видно, частые упоминания о нем в доносах сделали свое дело — отец Мюллер весьма заинтересовался его обитателями. Мы все помнили слова из доноса неизвестного «доброжелателя» — посол Алессандро делла Мирандола может быть не тем, за кого себя выдает, а может быть и вообще (страшно подумать!) вампир, демон под людской личиной и еще один черт знает что именно, но скорее всего просто ловкий авантюрист (как любой итальянец), вызвавший недовольство соперников, кои решили расправиться с неугодным при помощи разящего меча грозной инквизиции. Ложные доносы в нашей практике встречались часто, а в просвещенном XVII столетии хватать человека по первой же глупой цидульке как-то не принято (что иногда ужасно мешает работе)...

 Придется начинать следствие и в точности выяснять, какие тайны скрывает в себе венецианский особняк. Опять гора бумажек и нескончаемые пинты дорогих чернил изведенных на столь любимую герром Мюллером бюрократию! Тьфу!

Приехавший с нами недотепа Краузер (поживши на дармовых хлебах инквизиции, он, похоже, уже зачислил себя в штатные осведомители) улизнул еще по прибытии в город, пообещав вернуться, как только узнает что-нибудь интересное. Подозреваю, помчался разыскивать свою таинственную Марысю Маштын или как там ее.