Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа - Ольга Петерсон

Но вот, досыта наигравшись, встал под вечер третьего дня Вяйнямёйнен и снова, вступив с товарищами на судно, пустился по пенистым волнам в Похъёлы. Им было тогда недалеко от этой мрачной отчизны колдунов, где людям жить не приходится, потому что там на них смотрят как на врагов. Вскоре завидели путники берег, еще скорей причалили к нему и, подкинув под днище вальки, мощной рукой вытащили корабль на берег. Потом вошли они в дом старой Лоухи, вошли, ей не кланялись, ни с кем из бывших с ней не здоровались.

— Что хорошего скажете, добрые молодцы? Зачем пожаловали? — начала было ласково Лоухи, думая задобрить их одними словами.

— Мы пришли к тебе не по–пустому слова тратить, пришли требовать, чтобы ты поделила с нами сокровище Сампо, чтобы для нас разбила пополам его пеструю крышку, — смело отвечал Вяйнямёйнен.

— Не делет на троих одной курицы и беличью шкуру не рвут на три части! — злобно сказала на это Лоухи. — Моему Сампо хорошо и у меня в той медной горе, в которую я его посадила!

— Ну, коли ты не хочешь делить по доброй воле, так силой его у тебя возьмем.

На эти слова озлилась страшная ведьма, заметалась во все стороны словно угорелая, кликнула верных своих подданных, собрала без числа войска всякого, и с мечами, и с копьями, и с простыми кольями.

Не смутился старый Вяйнямёйнен, не испугались и товарищи его, подошел мудрый певец к своим кантеле, взял их в руки не спеша и заиграл так же, как и накануне, когда все плакали от умиления. И что же? Едва послышались чудные звуки кантеле, едва успели они разнестись по окрестности, как и руки у всех врагов Вяйнямёйнена опустились, и оружие из них выпало на землю, все жадно слушали: кто смеялся, а кто плакал, и заслушались, наконец, волшебной игры. День–другой проходит, они оторваться не могут от звуков, все тянет их еще и еще послушать, но уже нет в них прежнего внимания, уже усталость берет свое, и тяжело слипаются веки глаз, часто мигают ресницы, все лицо невольно искривляется зевотой. Не долго еще нужно было поиграть Вяйнямёйнену, чтобы все они заснули. И действительно, один за другим, кучами повалились воины Лоухи друг на дружку, и кто где упал, тот там и захрапел, даже ведьма, несмотря на все свое знание в чарах, не могла противиться дивной силе Вяйнямёйнена и заснула вместе с другими. Вскоре вся Похъёлы обратилась в спящее царство, от одного конца ее и до другого разносилось ветром только тяжкое храпение множества людей, погруженных в непробудный сон, — все было тихо; ничто не двигалось…

И вот направились наши герои к той медной горе, в которой, за девятью дверями, за девятью замками, хранилось бесценное Сампо. Первая дверь была заперта не замком, а крепким словом могучей волшебницы Лоухи: ее–то и было труднее всего отпереть. Но мудрый певец финнов подошел к ней, тихо пропел какую–то песенку, и двери обрушились сами собой. Все другие отворил кузнец, смазав сальцем их края и петли, чтобы двери не запели, чтобы петли не скрипели. Войти внутрь горы первый вызвался Лемминкяйнен.

— Уж я вам все справлю как следует, — говорил он, — я вам вынесу Сампо как есть, и с пестрой его крышкой!

— Ступай, — сказал ему, посмеиваясь, Вяйнямёйнен.

И вошел в гору Лемминкяйнен; однако, сколько ни бился, сколько ни напрягал сильных рук, сколько ни упирался в землю крепкими ногами самонадеянный удалец, Сампо не двигалось с места, даже пестрая крышка его не шевелилась. И не диво! Ведь оно в горе пустило корни в глубь земли на девять сажен. Пришлось Лемминкяйнену пуститься на хитрости. В большой плут впряг он громадного вола, которого Лоухи откармливала для свадьбы своей второй дочери. Славный был вол, жирный и гладкий, рога у него в сажень длиной, а морда и втрое длиннее, само собой, что и сила была в нем большая. Его–то заставил Лемминкяйнен выпахать из земли глубокие корни Сампо; и действительно, вскоре Сампо в горе заколебалось, и свалилась с него пестрая крышка…

Тут, уж не раздумывая долго, и Вяйнямёйнен, и Илмаринен подскочили к Лемминкяйнену, втроем взвалили на спины бесценное Сампо и бегом пустились с ним к берегу. Вот они его бережно уложили на дно своего судна, вот прикрыли крышкой, как было прикрыто оно прежде, в горе, вот, наконец, отвалили от берега — и снова пошли плескаться пенистые волны о крутые бока их быстрокрылой ладьи.

— Куда же мы теперь повезем Сампо? — спросил Илмаринен.

— Я знаю куда! — отвечал ему мудрый Вяйнямёйнен. — Туда свезем его, на тот гористый, покрытый вечными туманами остров, на котором растут дремучие, девственные леса, на котором ни разу не бывала нога человеческая и не стучали мечи! Там будет ему спокойно, там может оно навеки остаться!

Сказавши это, Вяйнямёйнен встал со скамейки и, весело взглянув в тот край, где лежали родные, дорогие ему берега, обратился и к морю, и к ветрам, и к ладье своей:

Быстрокрылый мой челночок,Повернись лицом к отчизне,А спиною к злой чужбине!Надувай мой парус, ветер!Погоняй скорей нас, море!Помогай и нашим веслам,И в корму толкай сильнее;Сокращай нам путь далекийПо своей равнине гладкой!

Так плыли они по шумящему морю, и все, казалось, благоприятствовало им: и погода, и ветер попутный, и быстрый бег легкого судна. Но вот вздумалось Лемминкяйнену послушать песен Вяйнямёйнена, и стал он просить его:

— Спой нам что–нибудь веселое, мудрый Вяйнямёйнен!

— Не годится петь веселые песни на волнах неверного моря, — отвечал тот, — ведь берег родимый еще далеко, ведь мы еще не знаем, что с нами будет.

— Как? Неужели тебе не хочется петь? — возразил мудрому певцу ветреный Лемминкяйнен. — Теперь, когда исполнилось наше общее желание, когда мы овладели наконец дивным сокровищем, которое никто уж от нас не отнимет, теперь тебе не хочется петь? Я тебя не понимаю: видно, ты уж очень состарился!

— Да можем ли мы сказать, что никто у нас не отнимет Сампо? Я еще не радуюсь, потому что петь от радости можно тогда, когда дело окончено, когда уж знаешь наверное, что тебя ожидает. Я запою, когда увижу перед собой двери родного дома, а теперь и тебе петь не советую.

Не послушался Лемминкяйнен умного совета, затянул нескладную песню, заголосил во все горло, да так еще нестройно, бестолково, что и слушать было противно после дивных песен старого Вяйнямёйнена. И вот заслышала его дикую песню на море цапля, заслышала и полетела да на лету еще и сама от испуга стала испускать дикие, неистовые вопли, которые далеко разносились ветром во все стороны. На беду, цапля эта полетела прямо в Похъёлы, и от ее–то жалобных воплей проснулась там сначала сама Лоухи, а потом и все ее подданные. Прежде всего Лоухи бросилась к себе в дом, видит — все на своем месте, ничто не тронуто могучими врагами. Потом побежала она к той медной горе, в которой было спрятано бесценное Сампо. Приходит к горе и видит, что все замки посбиты, все двери поразломаны, а от Сампо и следа не осталось. Тут–то пришла она в страшную, неописуемую ярость; долго не могла она ни слова вымолвить, потому что на сердце ее кипела самая жгучая злоба; наконец обратилась она с мольбой к богам, стала просить, чтобы они ниспослали похитителям Сампо всевозможные бедствия, чтобы непроницаемый туман окружил их, чтобы острые подводные камни рассекли днище их судна, чтобы бурные ветры сбили их с пути и заставили много дней сряду носиться без помощи и надежды по неприветному морю. После того она поспешно стала собираться в погоню за Вяйнямёйненом, велела изготовить для этого особое судно, велела вооружиться всем, кто только был в состоянии носить оружие. И вот всемогущий бог Укко, исполняя просьбу злой ведьмы Лоухи, сначала наслал на путников такой туман, какого никогда еще никому и видеть не случалось. Все скрылось от глаз их, все покрылось сплошной белой пеленой: не было возможности двинуться ни взад, ни вперед. Но Вяйнямёй–стала заливаться в судно вода. Перепугались все спутники Вяйнямёйнена; завопил, заплакал Илмаринен, стал пенять на себя, что решился вверить жизнь свою зыбкой ладье и пуститься в дальние странствования по коварному морю. Один Вяйнямёйнен не потерялся; быстро починил он судно, забил новыми досками все дыры и мужественно ожидал новых бед.

Вот наконец нагрянула на них буря; все небо затянуло черными, свинцовыми тучами, ветры со всех концов Вселенной стали дуть с ужасающей силой, поднялись высоко пенистые гребни гордых волн, послышались свист и шум… Молнии разрывали небо на части, на минуту все обливали ослепительно ярким светом, от которого наступавшая после того темнота преграждала путь нашим странникам. И все бы это ничего. Да на беду, одна из волн, плеснувши через край ладьи, увлекла за собой в воду волшебные кантеле Вяйнямёйнена, и чуть только они коснулись поверхности моря, как водяные целой толпой выскочили со дна морского, бросились на кантеле, стали их вырывать друг у друга и, наконец, утащили в бездонную глубину… Тут уж и Вяйнямёйнен не выдержал, заплакал.