На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями - Михаэль Штайдль

кислородной маски за ушами пациентки. С этого момента она будет получать два литра кислорода в минуту через носовые ходы.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает Майк.

Пациентка тихо стонет, у нее дрожат веки.

— Боюсь, — говорит она.

— Не беспокойтесь, у нас все под контролем. Вам совсем скоро станет лучше. Я останусь здесь. Хорошо?

Пациентка ограничивается кивком. Майк одним нажатием включает монитор, который позволяет зафиксировать в базе, какие процедуры совершались в отношении пациента. Стук по клавиатуре перемежается с сигналами монитора наблюдения, пока Майк вводит текущие показатели.

Я выхожу из кабинета, сажусь на свободное место на «островке» и хватаю записную книжку.

— Черт, вот дерьмо! — дает кто-то волю своим чувствам за моей спиной.

— Ну бывает, — отвечает Жан-Пьер, чей легкий французский акцент я легко узнаю. — Перелом. Видишь линию, которая проходит сквозь кость? Играть при этом в футбол? Невозможно.

Я поворачиваюсь и узнаю 15-летнего парня, который в отчаянии смотрит на диагностический экран рентгена. Рядом стоит мужчина средних лет, вероятно, его отец.

— Финал через две недели, — жалуется мальчик. — К этому времени можно что-нибудь сделать? Операцию или что?

— Конечно, можно что-нибудь сделать, — отвечает Жан-Пьер. — Можно поберечь ногу. Только не две недели, а чуть больше. К сожалению.

В момент, когда мечта о финальном матче разбивается вдребезги, я вижу, как Майк подходит к медицинскому посту.

— Ее состояние стабилизируется, — отвечает он на мой вопросительный взгляд. Затем садится, ухватывается за край стола и одним махом подтягивается на рабочем кресле к экрану. — А теперь займемся текущими делами.

Майк просматривает карту больницы на экране и проверяет, где есть свободные койки. Как только находит место в подходящем для пациента отделении, он тянется к телефону: «Слушай, мне нужно место в мужской палате. Я вижу, что у вас в шестой палате что-то освободилось…» Чуть позже он на связи с другим отделением: «Я бы хотел положить даму в двухместную палату, ей нужно находиться под наблюдением главврача. Это возможно?»

Пациентов вскоре размещают. Все места в стационаре вновь заняты. Приемная все еще переполнена, скорая привозит «пополнение», в основном пожилых женщин и мужчин с жалобами на сердце и пищеварительными расстройствами.

Майк ни секунды не сидит без дела. Когда он не на телефоне, то контролирует работу в процедурных кабинетах, устанавливает катетеры, приносит контейнеры для сбора анализов, опустошает медицинские судна, обменивается информацией с коллегами, общается с родственниками больных или подсказывает своей коллеге Свенье, когда можно привезти следующего пациента. Разочарование, которому Майк дал выход в начале смены, исчезло. Он бодр, сконцентрирован, скор.

Его энергия заряжает все отделение. Кажется, все думают на два шага вперед, никто не жалуется, не медлит, все собраны и работают в тесной связке, сообща. Иногда Майк падает в рабочее кресло, хитро улыбается мне и довольным голосом говорит: «Вот и настало это время. Мы в потоке[8]».

С некоторыми задачами даже я справляюсь играючи, например с тем, что касается отправки проб в лабораторию. Для этого я покидаю лечебную зону и прохожу сквозь приемное отделение к дверям, за которыми находится пункт отправки анализов.

В руках у меня три пробирки с образцами крови с надписями и штрихкодами — все они принадлежат одному пациенту. Цвет указывает на то, какой показатель необходимо измерить в данном образце: оранжевый для определения значений электролитов, состояния печени, поджелудочной и щитовидной железы и маркеров воспаления, красный для общего анализа крови, зеленый — свертываемости.

Никаких посторонних звуков извне, только стук моих шагов. Суета и оживленность в «туннелях» больницы сменяется полной тишиной, словно в тумане, в них брезжит остаточный свет.

Ночь застала меня врасплох: я даже не заметил ее приближения. Отделение неотложной помощи сейчас представляется мне как светящийся пульсирующий островок в океане мрака и тишины.

За полуоткрытой дверью дежурит женщина, которая обычно оформляет пациентов при приеме в стационар, а в ночные смены отвечает за пропуск в больницу. Она на мгновение отворачивается от монитора, кивая мне. Я ставлю пробирки в цилиндрический держатель, запечатываю их пенопластом, закрываю его и ставлю в одну из ячеек. Мне не нужно указывать пункт назначения на образцах: устройство распознает тип контейнера и автоматически отправляет его в лабораторию. Я жду, пока он исчезает, а затем ищу дорогу обратно по ночному «спящему» коридору. Вскоре автоматическая дверь открывается, и вот я ослеплен светом отделения неотложки, в которой, кажется, день никогда не подходит к концу.

Но и здесь порой становится спокойнее. Примерно в половине первого приемное отделение пустеет. Молодую женщину с анафилаксией перевели в палату, где она будет находиться под наблюдением по меньшей мере одну ночь. Майк говорит с неврологом о страдающей от головокружения пациентке из второй палаты.

О юных «жертвах» батута уже позаботился Жан-Пьер. В данный момент он накладывает шов на лоб мускулистого полностью татуированного мужчины, который вечером был замешан в драке. Кроме них в процедурных кабинетах никого нет.

Я бросаю взгляд на монитор на стене.

— Если так и дальше пойдет, здесь может больше не остаться пациентов, — делюсь я своими мыслями со Свеньей, которая вместе со мной на медпосту.

— Не говори так! — одергивает она меня.

— А почему нет? Я имею в виду, посмотри, Жан-Пьер сейчас закончит со швом и пациентку из второй палаты выпишут…

— Прекрати! Не нужно продолжать. Можешь смотреть на экран и думать, что душе угодно. Только ничего не говори. Хорошо?

— Хорошо.

Сначала я в недоумении. А секундой позже понимаю, в чем дело. Это суеверия. Горе тому, кто бросает вызов судьбе, кто имеет смелость заявить, что с этого момента настанет спокойствие.

Звонит телефон. Свенья берет трубку, смотрит на экран и говорит почти шепотом: «Внешний звонок». Отвечает.

Я всей душой надеюсь, что это не тяжелый неотложный случай. Возможно, я спровоцировал новую волну пациентов своей дурацкой болтовней.

— Ага, — говорит Свенья, морща лоб. — Ясно, жжение? Как будто муравей укусил? Так… И это после секса?

Майк и невролог замолкают словно по команде. Если не считать пиканья монитора, в один момент воцаряется полная тишина. Похоже, разговор заинтересовал все отделение.