Новая эра. Часть вторая - Наум Вайман

– Может быть со всеми?

– Может быть.

– Ты с ней спал?

– Спал.

– Правильно. Хорошо было?

– Ничего.

– Прекрасно.

– А ты чуть-чуть ревнуешь?

– Не знаю. Нет. Но когда она в тот раз приезжала, и мы недели две не виделись, я, помню, в черный загул ударилась. Такое вытворяла… Можешь считать, что из ревности.

Через некоторое время, уже в деревне, вернулись к теме ревности и свободы. Зашла речь о том, что глупо в чужие дела вмешиваться. Тут напомнил, в укор ей, как сказала мне: «Хочешь, я порву с Мики?».

– Ну, тогда… У меня отношение к тебе с тех пор… нивелировалось…

– Фу, противное слово…

– Нет, ты мне очень дорог, и совсем родной, и я от тебя без ума, но тогда ты был для меня всем, весь свет. А теперь, как ты говоришь, только сектор…

16.3. От Л:

про осла написано в «Зоар». Будешь слушать Моцарта – 21 кончерто, обрати внимание на анданте (5) часть v. c.d. и как эта тема разворачивается, повторяется.

То что стоит, то – остановилось, а всякая остановка – падение в далекое прошлое.

А когда идешь к врачу?

Сегодня сделал ЭКО10, врачь сказал: «Фантасти!» Окончательный итог через неделю.

А к чему это ты насчет «стоит»? Повнимательней со словом, как учили советских спортивных комментаторов, пытаясь отучить от любимых выражений: «Игра шла очко в очко», или: «Он овладел мячом…»

17.3

Когда в себя всматриваешься и не видишь ни острова Я, ни крепости Эго, одну суету уличную, мельтешение, понимаешь, что ты ничто. Сумма хаотических состояний на данный момент. Воистину соотношение неопределенностей. Хорошее название для какой-нибудь повестушки…

Ранк (в «Мифе о рождении героя») пишет: «родители – первые и самые сильные противники героя». Миф о герое начинается с «оставленности», будущий герой оставляется родителями на произвол судьбы.

Становление героя – семейный роман, суть которого бунт героя против отца. Ранк считает такой миф «параноидальной структурой».

Бунт против отца символизирует бунт индивидуации, отец – воплощение рода.

А меня никто не оставлял на произвол судьбы, а стычки с отцом… иногда были, но на бытовой почве, никаких восстаний, и знаю, что он любил меня. Может потому и героя из меня не вышло. И черт с ним, с героизмом, любовь отца дороже.

От Л: я же сказала, еще в Шореше, что вылечила тебя – теперь владей махом. Конечно же «фантасти». А насчет «стоит» – это цитата из дневника Белого

А ты хотел послать мне Московский дневник, забыл?

18.3. Матвею:

Я понимаю, что сегодня, после опыта недавней тоталитаристской стадности, немцев не принято считать «индивидуалистами», но я говорю о «германцах» и тут всё в рамках той схемы, которую я нарисовал в «Героизме и монотеизме». Попробую добавить к ней еще несколько штрихов (с духе Фрейда).

Кочевники-скотоводы Ближнего Востока (типа Авраама) были главами кланов и окружены женщинами. Они не знали мужских охотничьих и военных братств, в которых развивается совершенно другой эпос и эрос. Стремление поддержать авторитет отца-главы клана ведет скотоводов к монотеизму, к обожествлению Отца. Это обожествление Отца направлено прежде всего против сыновей, предупреждая их неизбежный бунт. В соответствующей культуре (иудаизм) «сыновья» «закрепощаются» за Отцом, лишаются права и возможности на бунт, на индивидуацию, на разрыв с родом, на самостояние, даже на самость. Женщины в такой культуре играют ничтожную роль, так как в быту их много и они легко заменяемы, а об обожествлении их не может быть и речи. «Эдипов комплекс» в таких обществах подавляется «религией Отца». И бунт против отца, это проявление эго, это бунт против рабской зависимости, в котором и сексуальная составляющая является формой общего стремления к освобождению и самостоятельности.

Охотники, выходя на охоту, как на войну, и на войну, как на охоту, объединяются в воинские мужские братства, в которых невольно поддерживается сильная сексуальная напряженность. Война и наслаждение от убийства заменяет наслаждение от любви, формируется другой психологический тип, который закрепляется в культуре «героизма». Женщина в такой культуре не присутствует в жизни постоянно, а является «отдыхом» и инструментом продолжения рода, ее бытовой статус гораздо выше, чем у пастухов, кроме того, в силу сексуальной напряженности в воинских братствах, женщина обожествляется. Поэтому в «героических» культурах так много женщин-богинь.

Воины-охотники, выходя на охоту, или на войну, освобождаются от авторитета отца, на войне другие приоритеты и авторитеты, и даже если отец – вождь, ему подчиняются, но он – первый среди равных, ибо все равным образом владеют оружием и рискуют жизнью. Поэтому воинские, или «героические» культуры – индивидуалистические. Герой-воин всегда покидает родовое гнездо, чтобы стать свободным, стать самим собой. Экспансия и завоевательные походы важны, как бунт против уз рода, как освобождение и самоутверждение.

Иудаизму тоже свойственна экспансия, но это экспансия «женская», она завоевывает не подчиняя, а «связывая». Поэтому «капитал» оказался для евреев подходящей формой экспансии. «Денежные потоки», это ток крови современной жизни, которая вся стала «экономической», и все в этой жизни «кровно» повязаны через капитал. Кто им владеет, тот владеет кровеносной системой современной жизни. И не случайно «капитал», «капитализм» антисемиты считали «еврейской затеей».

Антисемитизм (лучше – борьба с еврейством) – бессильная форма борьбы за другие «начала цивилизации», последнее трепыхание мужской, «героической» цивилизации.

Первая ходка, упоительно долго.

Потом отдыхал, раскинувшись, а она, склонившись, смотрела на Него и вела те же речи – почти ритуал.

– А знаешь, во мне еще все шевелится. Складывается, расправляется… Ты знаешь… ты… он прям касается самого нужного… ну откуда он знает… Мне так хорошо… Но почему-то такое чувство, что я вижу тебя в последний раз…

– Вдруг, после второго круга:

– А сколько раз ты с ней спал?

– Два раза.

– А вообще, сколько раз встречались?

– Вообще… четыре.

– А куда вы ходили?

– В театре были, на «Мастере»… нет, она тоже решила уйти. Не то, что не понравилось… Еще в Неве Цедек ходили, в дом Гутмана, она хотела посмотреть выставку Гутмана и Рубина… Где еще? В Яффо были.

– Значит пять раз, два раза переспал и три раза…

– Ну, погулять и переспать можно в одну встречу…

– Не важно. Вообще-то ты должен был мне сказать. Я бы дала тебе отпуск. А встречаться с двумя одновременно…

– Ого! Неужто ревнуешь?!

– Не знаю, если ты считаешь это ревностью. Но теперь я тоже должна пять раз, а уж за мной не пропадет.

– Почему пять?

– Ну ты же пять раз с ней встречался.

– Встречался только четыре.

– Нет, все равно, два раза переспал и три раза гулял. Ты чего сияешь, как медный таз?

– А мне нравятся твои подсчеты.

– Я вас избаловала. Своей верностью. Пора тряхнуть стариной. У меня есть пара приятелей, которые давно уже добиваются, надо их трахнуть. Это на первых порах, а там посмотрим.

– Ну-ну, эк тебя разобрало.

– Не, ну это нарушение неписаных правил. Если она приезжает, ты должен мне сказать. Получил бы свой отпуск. Я бы тоже нашла, что делать. … Я, когда пришла в школу, была самой молодой, всем было около сорока, и они мне казались старухами, ой, сейчас вспоминаешь этих училок с их проблемами, одна недоебанная, другая переебанная… там была одна историчка, мужа ее звали Павел, она его звала «Палюсинька», «мой Палюсинька», так она каждые три месяца абортировалась, а у нас была такая учительница литературы, она была невероятно некрасивая, какая-то каракатица, тем ни менее сменила трех мужей, что в ней действительно было, это – голос, удивительно сексуальный, и вообще, как она говорила! я к ней на уроки ходила слушать, потрясающе рассказывала, и вообще умница была, так она ей говорит: «Ты скажи своему Палюсиньке, чтобы он на хуй презервативчик надевал». А та: «Ой, Палюсинька презервативы очень не любит…»

Дал себе зарок по третьему кругу не ходить, но как-то невольно получилось… И потом уже подумал, что третий – лишний… И действительно, когда она одевалась, вдруг прочувствовал (или вдруг испугался?), что что-то не то, ушло это чудесное ощущение, что я здоров. Прилег.

– Ты чего? Тебе плохо?

– Не, нормально.

– Правда, тебе плохо?

– Да нет, все нормально, просто…

– Ну что? Что с тобой?

– Нормально, нормально. Так…

– В машине, по дороге обратно:

– Какой ты геротене11.

– Ага. От слова геронтология.

Расхохоталась.