Галаор - Уго Ириарт

МАМУРРА: Немедленно брось оружие, Валтасар.

ДИОМЕДЕС: Господин, я… Я был Диомедесом, был Валтасаром, я… я…

МАМУРРА: Вперед, Ксанф!

Ксанф поднялся на дыбы – никогда он не казался Галаору таким огромным и таким огненно-рыжим, – грозно заржал и бросился на врага.

КСАНФ: Пой, рапсод, обман, серебряный хлыст, сердце для мышей!

ДИОМЕДЕС (твердо): Я Диомедес-созидатель, и я убью Галаора, уничтожившего мои чудесные творения. Я…

Диомедес не закончил: Ксанф обрушился на него и отбросил мощным ударом копыта на панцирь улитки. Мамурра с трудом поднял Галаора и посадил его на Ксанфа. Потом сам сел сзади него и воскликнул:

– Вперед, Ксанф! В сады!

Ксанф взлетел на панцирь улитки и перепрыгнул через развалины стены туда, где прежде был сад.

КСАНФ: Солнце над костями жертвоприношения.

Солнце над рогатой башней

Утреннее солнце сияло над обугленными руинами чудесных садов. Галаор обратился к дону Мамурре:

– Поедемте к конюшне, дон Мамурра. Я там припрятал одного Верблеопардатиса.

Дон Мамурра ласково поторопил Ксанфа.

Завидев Верблеопардатиса, Галаор не смог сдержать восторженного крика:

– Он жив! Он жив!

МАМУРРА: Осторожнее, Галаор!

Словно ожившая скала, взметнулось перед ними железное чудовище с огромным рогом на лбу и, страшно взревев, бросилось прямо на них. Видавший и не такое Ксанф ловко увернулся, и чудовище проскочило в двух шагах от него, яростно мотая головой и едва не задев всадников длинным рогом. Дон Мамурра направил Ксанфа в сторону Верблеопардатиса. Военная машина, развернувшись, устремилась за ними.

МАМУРРА: Галаор, пересаживайтесь на башню с рогами, а этого саблерогого быка оставьте мне.

Галаор вскочил на Верблеопардатиса, вцепился ему в загривок, высвободил из ножен меч и перерубил путы. Животное принялось прыгать, брыкаться и трясти шеей, пытаясь сбросить всадника. Галаор бросил меч и обхватил шею живой башни обеими руками. Верблеопардатис поскакал бешеным галопом. Галаор болтался на его шее, изо всех сил стараясь не разжать рук.

Мамурра обнажил свой гигантский меч. Железное чудовище неслось прямо на Верблеопардатиса. Меч дона Мамурры обрушился на оскаленную пасть чудовища, и оно повернулось к дону Мамурре. Тот издал воинственный клич и пришпорил Ксанфа.

Конь мчался во весь опор, седая грива дона Мамурры развевалась, словно штандарт.

Разъяренное чудище настигало Ксанфа. Дон Мамурра отыскал взглядом удаляющегося Верблеопардатиса с болтающимся на его шее Галаором.

– Удачи тебе, Галаор! – крикнул он.

КСАНФ: Кабан, Геркулес, Геркулес, разрушь ветер!

Дон Мамурра почувствовал, как рог чудовища касается его ноги. Он молниеносно развернул коня и крепче сжал рукоять меча. Чудовище бросилось на дона Мамурру, но наткнулось на его огромный меч, перекувырнулось, рухнуло оземь и забилось в агонии. Дон Мамурра медленно приблизился к нему.

– Это злоба твоя тебя погубила, – объяснил он издыхающему чудищу.

Потом посмотрел по сторонам: кругом пустота и тишина. На месте замка – груда камней, на месте садов – обугленные пни и выжженная трава. Никого и ничего. Галаор наверняка был уже далеко. Дон Мамурра улыбнулся и медленно двинулся вперед.

Боги, сброшенные на землю

Медленно ехал дон Мамурра, покидая те места, где еще так недавно цвели чудесные сады. Он не направлял коня, и тот шел туда, куда хотел. Они поднялись на гору, и оттуда дон Мамурра еще раз окинул взглядом свои владения: жизнь там еще слабо теплилась лишь в нескольких маленьких облачках дыма, да и те скоро рассеял легкий ветерок.

КСАНФ: Терпеть поражение… Большой конь, огромный, словно дерево; спокойны в чреве твоем солдаты и щиты; корабль, который не скачет, не кусает… Нападай, скачи меж стариков, кусай, бей копытом; копья, захлебнувшийся крик. Ливень на улицах вожделенного города: ливень серебра. Ливень каменных и деревянных голов, ливень огня и плача. Круши, на земле статуи, дети – мягко… Хрусти, бей, дави… Кровь, страх, бег… Бегут, туники, рвать, наслаждение; победные крики и вопли ужаса, белая, мягкая, обнаженная плоть и в ней мечи… Единственное спасение для побежденных – не надеяться на спасение; вперед, вперед, взбирайся на груду мрамора… усталость, звон мечей… дым, дым, тишина: боги сброшены на землю…

МАМУРРА: Да, Ксанф, все как тогда, как в том городе, который ты взял с налета: снова рухнули стены, которые ты видел перед собой столько лет. Все рушится, всему приходит конец, друг мой.

Старик погладил шею коня и легонько похлопал по крупу – нужно двигаться вперед. Больше старый воин не оглянулся ни разу: было место, куда он хотел вернуться. Вернуться, увидеть его еще раз, и упасть, чтобы отдохнуло наконец его усталое тело.

Дон Мамурра улыбнулся: охотничий домик, над которым кричали ловчие соколы, стоял на своем месте. Он спешился, с волнением открыл скрипучую рассохшуюся дверь. Сердце его радостно забилось: все оставалось на своих местах. Он упал на постель, на те же самые лисьи шкуры, и заснул.

О снах

Яркий солнечный свет и веселые крики Галаора прервали сон дона Мамурры.

ГАЛАОР: Дон Мамурра! Дон Мамурра! Просыпайтесь, уже утро! Я принес вино и только что подстреленных перепелок. Вы ведь проголодались! Мы уже три дня ничего не ели. Дон Мамурра сел на постели из лисьих шкур. Дверь распахнулась, и появился весело улыбающийся Галаор. Он пришел не один: в проеме двери старик различил женский силуэт.

ГАЛАОР: Проходите. Здесь найдутся котлы и очаг. Эта женщина спасла мне жизнь, когда я впервые приехал в эти места, дон Мамурра. Она предупредила меня об отравленном роге. А сейчас она приготовит для нас этих изумительных перепелок.

МАМУРРА: Знаешь ли ты, Галаор, что греки когда-то верили, будто мы видим общие сны? Они считали, что когда мы засыпаем, то переходим в другой мир, общий для всех спящих, – мир захватывающий, головокружительный, мир, который подчиняется другим законам, совсем не похожим на те, по которым живут бодрствующие.

ГАЛАОР: Я не знал, что кто-то полагал, будто сон – дело коллективное. И то сказать: сны подчас такие бывают, что одному человеку с ними, кажется, сладить не под силу. И все же я держусь мнения, что всякий человек создает собственные сны, и никому другому они передаваться не могут.

МАМУРРА: Я с тобой согласен. Идея общего мира снов порождена грустью: мы чувствуем себя беззащитными перед собственными снами, а наши возлюбленные, засыпающие в наших объятиях, вдруг в одиночестве удаляются в неведомые края, где без нас испытывают ужас или блаженство. Мы жизнь готовы отдать за возможность сопровождать любимую в ее кошмарах и защитить от преследующих ее демонов, или за то, чтобы разделить с нею блаженство сладких сновидений.

Они продолжали беседовать, пока ноздрей их не коснулся запах жареного мяса – «аромат более приятный, чем самые изысканные духи», как высказался Галаор. Старуха внесла огромные дымящиеся блюда.

Галаор смотрел на перепелок, а дон Мамурра на старуху. Внезапно дон Мамурра вскочил на ноги. На лице его отразилось изумление, которое тут же сменилось радостной улыбкой.

МАМУРРА: Галаор, как ты сюда добрался?

ГАЛАОР: Дон Мамурра, вы опять?

МАМУРРА: Подожди, Галаор! Как ты нашел это место, затерянное среди лесов?

ГАЛАОР: Меня и на этот раз привели к вам, дон Мамурра. Мне показала дорогу эта женщина.

Дон Мамурра смотрел на старуху с тем же восторгом, с каким истинно верующий смотрит на икону.

МАМУРРА: Кто ты, девушка, такая юная и такая прекрасная? Эти волосы, облаком окутывающие твои плечи и руки, эти брови, прямые, точно стрелы, эти губы, два лепестка, изогнутые, как молодой месяц, это тело, которое сражает наповал даже не шелохнувшись, эти руки, нежные, словно два лебединых крыла, – чьи вы?

Мягкая и нежная, с глазами косули, юная, словно дождь, падающий на пруд, только что пришедшая в этот мир, – я встретил тебя много лет тому назад, потому что любил когда-то девушку, такую же, как ты. Ты еще плакала младенцем на нежных родительских руках, когда я сгорал в огне страсти, погружаясь в таинственное мерцание зрачков, таких же, как твои.

Смотри, здесь до сих пор хранится ее мягкая туфелька (старик наклоняется и поднимает туфельку), здесь лежит локон ее вьющихся волос. (Старуха надевает туфельку). Ах! Это твой размер! (Дрожащей рукой дон Мамурра поднимает локон и прикладывает его к волосам старухи). Возможно ли это? О Боже! Ты замедлила бег, Хранящая Тайну? Ты та же, что вошла со мною в эту дверь под крики ловчих соколов? Анна! Это ты! (Старик обнимает Хранящую Тайну, она пытается улыбнуться, но из глаз ее ручьем бегут слезы, и она прячет лицо в седой бороде старого воина.)

АННА: Это я, мой господин, твоя Анна. Перестань прижимать меня к себе, перестань воскрешать прикосновениями! Дай прижать тебя к своей груди, дай насмотреться на твою голову, которая снилась мне каждую ночь. О, говори, говори! Дай мне наслушаться твоим несравненным голосом…