Негласная карьера - Ханс-Петер де Лорент

Дата зачисления на должность учителя – 1976 год. Да, в ту пору произошло несколько досадных проколов. К сожалению, часть прессы уже вышла из-под контроля. Рюдигер хорошо помнил тогдашние приступы ярости у Беренда.

– Эти мозгляки согласились брать на государственную службу даже активных коммунистов. Те организуют кампании протеста, разглагольствуют о запрете на профессию, а либеральные газетенки с удовольствием их печатают.

В сенате шли ожесточенные дебаты. Пятерым экстремистам отказали в приеме на работу. Свободные демократы, партнеры по коалиции, публично выразили свое недовольство.

– Вот сволочи! Гляди-ка, Померанец, двадцать один коммунист претендовал на должность в госучреждениях.

И только пятерых завернули. Но ведь шестнадцать субчиков разойдутся учителями по школам и займутся там подрывной работой. Тогда надо просто закрывать нашу контору.

Поммеренке разделял возмущение шефа. Двадцать одно заявление за один только раз! Двадцать один коммунист!

Беренд рассказал о совещании начальников отделов, на котором он, по его выражению, дал шороху.

– Штофферс распространялся о трудностях в борьбе за власть, о реалистическом подходе и трезвом взгляде. Детский лепет. Вот до чего мы докатились с нашими уступками, – бушевал Беренд.

– В пятьдесят шестом мы разогнали этот красный сброд, – вторил ему на совещании Кестер. – Разгромили их партбюро, конфисковали материалы, многих пересажали. Чувствовался размах. Пяток коммунистов был для нас – тьфу!

По словам Беренда, Штофферс являл собою жалкое зрелище. Именно тогда и Феликс Бастиан был взят на государственную службу с испытательным сроком. Потом испытательный срок продлили, зато теперь речь идет о пожизненной службе. Пожизненной!

Новые директивы рекомендовали забыть «грехи молодости». Какая чепуха! Достаточно заглянуть хотя бы вот в это «дело». Тут зафиксированы годы и годы. Кто пошел по этой дорожке, уже не свернет. Такие люди не меняются со дня на день.

Вскоре после поступления новых директив из сената прибыл референт:

– Мы надеемся, что многие из тех, кто в студенческие годы строил из себя революционера, образумились. Если угодно, новые решения взывают к их здравому смыслу и набранному жизненному опыту. Это амнистия глупостям затянувшегося переломного возраста.

Поммеренке до сих пор только качает головой. Знали бы они, с кем имеют дело. Сидя в кабинете, не поймешь людей.

Рюдигер старается представить себе, о чем думал Бастиан, читая директивы к новому положению о приеме на государственную службу. Наверняка ни секунды не собирался бросить политику. Он ведь не сомневается в своей правоте. Наоборот: считая, что государство служит интересам капиталистической системы, такие, как Бастиан, даже ждут по отношению к себе репрессивных мер. Это лишь закаляет их. Особенно сейчас несмотря ни на что.

Рюдигеру все это хорошо известно. Недовольно морщась, он изучал материалы. Пригодиться из них может только то, на что не вышел срок давности. В любом случае факты нужны экстраординарные.

Он перелистиул еще несколько страниц. Кандидат в депутаты бундестага? Уже неплохо. Поммеренке делает выписки, закладывает листком бумаги страницы.

Ему попадается на глаза «письмо соседям».

«От Феликса Бастиана, учителя, тридцати трех лет.

Дорогие соседи!

Почему я, коммунист, выставил свою кандидатуру на выборы в бундестаг?…»

После донесений о встречах Бастиана с избирателями идет подборка газетных полос. Феликс вместе с товарищами начал выпускать в своем районе газету «Шип». Аналитический отдел собрал статьи Бастиана и проработал их. Поммеренке делает для себя кое-какие пометки.

Записав название газеты, он приписывает целый ряд вопросов. Кто стоит за газетой? Кто ее финансирует? Какова роль Феликса Бастиана в выпуске газеты? Зарегистрированы ли ее конфликты с органами безопасности?

Итак, одна папка просмотрена. Нужно поручить аналитическому отделу отобрать из материалов «Шипа» наиболее подходящие.

Следует подготовить цитаты, которые можно будет использовать для прессы. Слава богу, четыре года назад удалось установить кое-какие связи с местными газетами. Юрген Петцольд, отвечающий в аналитическом отделе за прессу, дал ему тогда две-три фамилии из каждой редакции. С журналистами обычно можно договориться. Поммеренке находил с ними общий язык без особого труда. Как правило, первый же человек из списка Юргена охотно шел на контакт.

Конечно, придется ограничиться самыми надежными газетами. Нельзя рисковать, ибо левые газетенки только и ждут возможности увеличить свой тираж за счет сенсационного разоблачения связей между приличным издательством и «конторой».

– Коммунисты и террористы – самая выигрышная тема, – говорил Удо Бальзен, с которым Поммеренке не утратил контакта за четыре года; тот регулярно звонил, просил подсказать сюжетик, советовался, когда стоит добавить в статью перчику. Удо благодарил тем, что поставлял аналитическому отделу свежий фотоматериал.

Это также считалось в «конторе» заслугой Поммеренке. Благодаря ему из четырех газет регулярно поступали снимки митингов, собраний, демонстраций.

Бальзен использовал свои знакомства, чтобы выполнить кое-какие просьбы Поммеренке, а тот, в свою очередь, подкидывал журналисту сенсационный материал, если «контора» решала подключить прессу.

Они встречались почти каждый месяц в кафе неподалеку от Дома прессы, и Поммеренке сообщал Бальзену новости, передавал кое-какие документы. Поначалу Рюдигер предупреждал, чтобы информация оставалась доверительной. Но Бальзен был в таких делах не новичок и никогда не называл источник.

Обязательно позвоню Бальзену, когда вернусь из Кёльна, решил Поммеренке и записал в календаре на понедельник: «Бальзен. Пригласить пообедать?»

Рюдигер закрыл «дело» и отложил его к стопке остальных папок. Он обещал Барбаре вернуться сегодня пораньше. Он закурил еще одну сигарету и опять почувствовал легкую головную боль. Рюдигер надел пиджак, закрыл кабинет и отправился домой.

8

Когда Рюдигер ушел из гимназии, контакт с Феликсом не прервался. Они встречались теперь у Вегенеров даже чаще, чем прежде. По каким-то не вполне понятным причинам квартира стариков Вегенеров превратилась в своеобразный международный клуб. Международный, потому что сюда зачастили иностранные стажеры, которые приезжали по обмену и преподавали в гимназии, где остался Феликс.

Обычно стажеры были студентами-германистами; их приглашали вести занятия по английскому или французскому языку, чтобы ученики слышали живую речь. Будущим германистам и самим хотелось получше узнать страну, людей, их быт. Они старались завести знакомство с немецкими семьями, а уж более немецкой пары, чем старики Вегенеры, трудно себе представить.

Бабушка подкармливала стажеров, причем бесплатно, так как Вегенеры были по-настоящему хлебосольны. Стажеры же, получавшие не больше тысячи марок в месяц, не пренебрегали радушным гостеприимством Вегенеров.

Все началось, пожалуй, с дружбы между Феликсом и Дейвом, который приехал как раз в тот год, когда Рюдигер ушел из гимназии, чтобы совершить, так сказать, обходной маневр на пути к своей будущей карьере.

После годичного эксперимента с иностранными стажерами среди преподавателей гимназии имени фон Штейна разгорелся спор. Одни утверждали, что живой носитель языка лучше всего привьет ребятам навыки устной речи. Другие ссылались на отрицательный опыт прошлого учебного года. Имелся в виду преподаватель французского месье дю Пен.

Двадцатилетний Шарль дю Пен, щуплый и застенчивый, уже по чисто физическим данным никак не соответствовал той суровой реальности, с которой ему пришлось столкнуться. По своему малому росту (один метр пятьдесят пять сантиметров) он годился разве что в шестой класс, но и там не слишком бы выделялся. Занятия же он вел у старшеклассников. Раз в неделю дю Пен давал в каждом классе урок разговорной речи.

«Пен» означает по-французски «хлеб». Но ребята быстро переименовали дю Пена в Крошку, подразумевая, видимо, хлебные крошки.

Учителя нередко побаиваются своих учеников, однако стараются это скрыть. На беду Крошки, его страх был слишком заметен. Вобрав голову в плечи, он как бы крался по школьным коридорам и из-за этого казался еще меньше ростом. Когда Крошка входил в класс, на лице у него появлялось такое выражение, будто он просит извинения за свое наглое вторжение.

Сначала Крошка лишь присутствовал на уроках другого преподавателя. Потом ему предоставили полную самостоятельность. Каждый его урок превратился в забаву – конечно, только для ребят.

Вторым недостатком Крошки был его тихий голос.

– Что он сказал?

– А разве он уже говорил?

– Открывай пошире рот, Крошка!

Но после того как Крошка написал на классной доске свое первое слово, все остроты сосредоточились вокруг доски. Это было невиданное зрелище. И ребятам не терпелось пережить его вновь и вновь. Они поднимали доску вверх до упора. Крошка вставал на цыпочки, вытягивался во весь свой маленький рост и воздетой рукой выписывал огромные буквы. Класс бушевал от восторга.