Стихотворения - Лев Мей

Красавица взыскательна, горда -

Ей нужен муж совета и труда -

Могучий дух и воля Геркуллеса.

А вот и он, вот северный Алкид,

Сын Альбиона дальнего, Генгит,

Когда на берег непокорной Моны,

Удобное мгновенье излучив,

Светоний, темной ночью, чрез пролив,

Победные направил легионы,

И римляне в глубокой тишине

К отлогому прибрежью подплывали, -

Весь остров вдруг предстал пред них в огне:

Столетние деревья запылали

И осветили грозные ряды

Британцев. С распущенными власами,

Как фурии, с зажженными ветвями,

С речами гнева мести и вражды,

В рядах носились женщины толпою

И варваров воспламеняли к бою.

При зареве пылающих дубов,

При возгласах друидов разъяренных,

Посыпался на римлян изумленных

Дождь камней, стрел и копий с берегов.

Смутился строй воителей могучих;

Но крикнул вождь - и вмиг все берега

Они внесли орлов своих летучих

И ринулись на дерзкого врага:

Тогда-то в встречу сомкнутому строю,

Со шкурою медвежей на плечах,

С дубиной узловатою в руках,

Предстал Генгит, всех выше головою,

И римлян кровь ручьями полилась,

И дорого победа им далась.

Британцев смяли. Ранами покрытый,

Генгит упал на груду мертвых тел

И взят был в плен, и нехотя узрел

И Тибр и Капитолий именитый.

На первых играх вождь британский был,

При кликах черни, выведен на арену

И голыми руками задушил

Медведя и голодную гиену.

Затем его позвали во дворец,

Одели в пурпур, щедро наградили,

Толпой рабов послушных окружили

И подарили волей, наконец:

Как птица, ждал он ветерка родного,

Чтоб улетеь в свою отчизну снова,

Но… Максимилла встретилась ему, -

И полюбил дикарь неукротимый,

И позабыл про Альбион родимый.

Суровый, равнодушный ко всему,

Что привлекало в городе всесветном,

В приемной у красавицы своей

Он сторожем бессменным, безответным

Встречал толпы приветливых гостей.

К нему привыкли, звали Геркулесом -

Он молча улыбался каждый раз

И не сводил с кривитки юной глаз.

И вот, в укор искателям-повесам,

Он предпочтен и полюбился ей

Отвагою и дикостью своей.

Однажды кесарь новую поэму

Читал у Максимиллы; тесный круг

Ее друзей и молодых подруг

Внимал стихам, написанным на тему:

"Can'ace parturiens". Он читал

И с каждою строкой одушевляляся;

Под льстивый шепот сдержанных похвал

Гекзаметр, как волна, переливался…

Вдруг, на одной из самых сильных фраз,

Раздался храп заснувшего Генгита!

Приличье, страх - все было позабыто, -

И громкий хохот общество потряс:

Заслушавшись стихов поэмы чудной,

Британец спал спокойно, непробудно.

В душе Нерона вспыхнула гроза:

Он побледнел: виски налились кровью,

Под бешено-нахмуренною бровью

Метнули искры впалые глаза,

И замер на устах оледенелых;

Но быстрый гнев еще быстрей затих.

"Живи вовеки! - молвит Максимилла, -

Напрасно, кесарь, рассыпаешь ты

Пред варваром поэзии цветы:

В нем мощь убила плоти сила… "

Нерон смеялся, варвара обнял

И тут же всех присутствующих звал

К себе на пир…

Давно пируют гости;

Давно в кратерах жертвенных вино

Пред статуи богов принесено

И р'озлито рабами на помосте;

Давно и навык и талант прямой

В науке пиршеств поваром показан;

Давно и пес цепочкой золотой

К тяжелому светильнику привязан…

Нерон дал знак - и с озаренных хор

Певцов лидийских цитры зазвучали,

И стройный гимн пронесся в пирной зале.

Блеснул победно Максимиллы взор,

И, от бессильной зависти бледнея,

Потупила глаза свои Поппея.

Клир воспевал царицу торжества,

Любимицу младую Аполлона,

Сошедшую на землю с Геликона.

Пропетый гимн придворная молва

Приписывали кесарю негласно,

И, как ни скромен автор гимна был,

Но дружный хор приветствий шумных ясно

Венчанного поэта обличил.

Нерон едва приметно улыбался

И лиру приказал к себе принесть:

Сам Аполлон, прекрасной музы в честь,

Хвалебный гимн пропеть намеревался.

Все смолкло, гений тишины

Слетел с чертог на первый звук струны.

Нерон запел… Отчетливый, могучий

И гибких голос кесаря звучал,

Гремел грозой, дрожал и замирал

В мелодии менявшихся созвучий.

В них слышалась кипучая молва

И мощный отзыв непреклонной власти,

И робкая, покорная мольба,

И плач, и смех, и тихий шепот страсти…

Певец умолк, а все еще вокруг

Ему внимали в сладком умиленьи…

Но миг один - и все пришло в волненье, -

И весь чертог заколебался вдруг

Под непрерывный гул рукоплесканий,

Восторженных похвал и восклицаний.

В разгаре пир. Меняются чредой

Неслыханно-затейливые блюда;

Финифтью расцвеченная посуда

Везде блистает грудой золотой;

Прельщая вкус и удивляя взоры,

Обходят избалованных гостей

Заветные пат'еры и амфоры,

Бесценные и редкостью своей

И нектаром, заботливо храненным:

Спокойное фалернское вино

Библосским искрометным смятено,

Библосское - фазосским благовонно,

Фазосское - коринфским вековым.

Шумнее пир, смелее разговоры,

Нескромней смех, живей огонь очей…

Одни в толпе ликующих гостей,

Потупили задумчивые взоры

Поппея и Соффоний-Тигелинн;

На их челе сомнение, забота

И тайный страх… Но Рима властелин

Софонию шепнул украдкой что-то,

А на Поппею бросил беглый взгляд -

И лица их мгновенно просветлели…

Меж тем тимпаны, трубы и свирели

И струны лир торжественно гремят,

И резвый рой менад гостей забавит,

И хор певцов царицу пира славит, -

Красавицу, богиню из богинь…

Уж з'а полночь… Гостей не потревожа,

Поппея тихо поднялась из ложа

И, скрытая толпой немых рабынь,

Скользнула незаметно из столовой.

Но видел все внимательный Нерон:

Он также встал, нахмуренный, суровый,

И также вышел из чертога вон,

Безмолвно опершись на Тиггелина,

И двери затворилися за ним…

Переглянулись с ужасом немым

Все гости по уходе властелина…

Вдруг затрещал над ними потолок,

И Флора уронила к ним цветок.

Упала пышнолиственная роза…

За ней другая, третья… словно вязь

В перстах лилейных Флоры расплелась,

И, волею богов метаморфоза

Свершилась очевидно: с высоты

Вниз полились дождем благоуханным

Мгновенно оживавшие цветы.

Поражены явлением нежданным,

Вскочили гости, слов не находя,

Чтоб выразить всю силу изумленья,

Но - минул краткий миг оцепененья,

И мерный шум цветочного дождя

Покрыли оглушительные крики:

"Живи вовеки, кесарь наш великий!

Да здравствует божественный Нерон!

Благословленны дни его благие!.. "

Ликуют снова гости молодые,

И снова смех и чаш веселый звон

Триклиниум умолкший огласили.

Недавний страх и ужас далеки.

Их ярких роз и белоснежных лилий

Свиваются пахучие венки;

Плетутся вязи блинные фиалок,

Нарциссов, гиацинтов, васильков…

"Менад сюда! Канатных плясунов!

Вина, вина! Кто пить устал, тот жалок!

Придумывай скорей, аржимагир,

Чем заключить достойнее наш пир! "

Все девять муз украшены венками;

На всех гостях гирлянды из цветов;

Все ложа, пол, весь длинный ряд столов

Усеяны, усыпаны цветами…

Пора рабам дать отдых и покой:

Генгит вскочил и ложе с места сдвинул

И пса толкнул могучею пятой:

Рванулся пес, светильник опрокинул

И цепь порвал… И вот рабы ушли,

Ушли рабыни, плясуны, менады…

Кой-где погасли пирные лампады…

Веселый смех и крики перешли

В невнятные слитые разговоры;

Замолкнул клир и потемнели хоры…

И падают, и падают цветы,

И сыплются дождем неудержимым…

В лугах и злачных пажитях под Римом

Три дня их сбросом были заняты

Селянки загорелые и дети…

И падают, и падают цветы,

И зыблются, как радужные сети,

Спущенные на землю с высоты.

Их сотня рук потухших хор кидает

Корзинами, копнами: аромат

Вливает в воздух смертоносный яд;

Клокочет кровь и сердце замирает

От жара и несносной духоты…

И падают, и падают цветы…

Напрасен крик пирующих: "Пощады!

Мы умираем! " Падают цветы -

Пощады нет: все двери заперт'ы;

Везде погасли пирные лампады…

В ответ на вопль предсмертный и на стон

В железных ветках завывали звери,

И за дверями хохотал Нерон.

Еще мгновенье…

Растворились двери -

Великодушный кесарь забывал

Обиду, нанесенную поэту…

Впоследствии, припомнив шутку эту,

Позвал на пир гостей Гельобогал;

Но тем гостям плачевный жребий выпал:

Помешанный цветами их засыпал…

(1855)

Фринэ

"Ты, чужеземец, ревнуешь меня к Праксителю напрасно:

Верь мне, мой милый, что в нем я художника только любила, -