Стихотворения - Лев Мей

Не видали…

В корню калмычок.

Две дон'ечки дрожат на пристяжке;

У задка сел с кнутом паренек.

И в санях, и во всей-то запряжке

Ничего показного на взгляд.

Сам наезник, быть надо, в харчевне…

Знать, в ночном побывал он не раз,

Да и вырос в глуши на деревне,

Что с дружками ему на бегу

Надо выпить пар с двадцать чаечку?

Так и есть: вон лежит на снегу

Рукавица по кисть в оторочку.

Так и есть вон он сам и в дверях

У харчевни! Лег'ок на помине!

Астраханка на черных бровях,

А дубленка на серой овчине.

Ждут звонка… Чу!.. Никак и звонят?..

Чу! В судейской самой прозвенели…

Тройки чинно сравнялися в ряд -

И последний звонок.

Полетели.

На дугу, на оглобги, гужи,

На постромки все в раз налегая,

Понеслись, что весну стрижи,

Дружка дружку шутя обгоняя.

Только новая все отстает

Больше, больше и вовсе отстала,

А с наездника, как поворот,

Шапка н'аземь грехом и упала!..

А он что же? Он тройку сдержал,

Поднял шапку, на брови надвинул,

У парнишки-то кнут отбрал,

Стал на место, как крикнет и стигнул…

Боже, господи! Видишь во дню,

А не то, чтобы ночью, с постели:

Словно вихорь завился в корню,

А в уносе-то вьюги-метели!

Закрутили весь снег, понесли

В изморозной сети, без догони,

До столба, до желанной дали…

Донеслися и фыркнули кони…

И далеко ж умчались они

Ото всех, хоть и все догоняли

И догнали, что ласточку пни,

Да и то запыхались - устали…

А они?.. На - возьми - подавай

Хоть сейчас ко крыльцу королевне.

А наездник?

Прости, брат, прощай!..

Знать, пирует с дружками в харчевне.

(Петербург, 13 февраля 1862 года)

Мороз (посвящено кому - то)

Голубушка моя, склони ты взоры к долу,

Взгляни ты на окно: какие там узоры

На стеклах расписал наш дедушка мороз

Из лилий, ландышей и белоснежных роз.

Взгляни, как расписал он тайно иль не тайно,

Случайно говоря, а, может, не случайно,

Хотя бы например, вот это бы стекло?

Взгляни: перед тобой знакомое село,

Стоит оно себе пожалуй на пригорке…

(Май 1862 года)

Антологические стихотворения.

Цветы

(Посвящается графу Григорию Александровичу

Кушелеву-Безбородко)

Пир в золотых чертогах у Нерона,

Почетный пир для избранных друзей…

Сам кесарь созвал дорогих гостей

На празднества в честь муз и Аполлона.

Сам кесарь муз избрал средь гордых жен

И юных дев блистательного Рима:

Особый день был каждой посвящен,

И каждая была благотворима.

Уж восемь раз решали первенств'о

Для новой музы брошенные кости,

И восемь раз ликующие гости

Меняли пир, меняли божество, -

И вот настал час для Мельпомены,

Для остальной красивицы-камены.

Триклиниум… От праздничных огней

Горят богов изваянные лики,

Горит цветной помост из мозаики,

Горит резьба карнизов и дверей,

И светятся таинственные хоры.

На раздвижном высоком потолке

Озарено изображенье Флоры -

В венке из роз, с гирляндою в руке:

Склонившись долу светлыми кудрями,

Богиня на послушных облаках,

С улыбкою весенней на устах,

Проносится над шумными гостями,

И, кажется, лилейные персты

Едва-едва не выронят цветы…

И кстати бы! давно пируют гости;

Давно в крат'ерах жертвенных вино

Пред стауи богов принесено

И р'озлито рабами на помосте;

Давно и навык и талант прямой

В науке пиршеств поваром наказан;

Давно и пес цепочкой золотой

К тяжелому светильнику привязан…

А все еще пирующим венков

Рабыни на чело не возлагали

И пышных лож еще не устилали

Живым ковром из листьев и цветов;

Но каждое покрыто было ложе

Иль тигровой, иль барсовою кожей.

Среди чертога ложа с трех его сторон;

Одно из с серебряною сенью: -

С приличной для пирующего ленью,

Возлег на нем сам Нерон-Аполлон.

Он в одеяньи светоносца бога,

Алмазами горит его венец;

Алмазами осыпанная тога

На олимпийский шита образец

Из белонежной, серебристой ткани;

Ни обуви, ни пояса на нем;

Резной колчан сверкает за плечом;

Лук и стрела небрежно сжаты в длани.

У ног его Соффоний-Тигелин,

Наперсник и всемощный властелитель.

За дочерей Германика когда-то

В Калабрию он выпровожден был

И рыбаком дни жалкие влачил,

Пеняя на решение сената;

Сетями хлеб насущный добывал;

Привык к труду, незнаемого с детства,

И вдруг - отец богов ему послал

Нежданное, богатое наследство!

Купивши право снова въехать в Рим,

Явился он средь мировой столицы,

Завел коней, возничих, колесницы

И отличен был Нероном самим.

Коварный, ловкий, наглый и пригожий,

Он образцом был римского вельможи.

Эпикуреец, баснословный мот,

Он Эбобарба изумил недавно

Своею роскошью и выдумкой забавной:

На пруд Агриппы им был спущен плот,

Уставленный трапезными столами

И движимый десятками судов;

Придворные, одетые гребцами,

Под звуки лир и голоса певцов,

Вздымали мерно весла золотые

И медленно скользили по воде;

Когда ж на тихо-дышащем пруде

Заколыхались сумраки ночные,

В густых садах зажглися фонари, -

И длился пир до утренней зари.

По берегам стояли павильоны;

У их порогов с пламенем в очах,

С венками на заемных париках

Гостей встречали юные матроны.

Бессильны кисть и слово и резец

Для этих жриц и избранниц Гимена…

И вот уже двурогий свой венец

Сронила в море сонная Селена…

Но Тигеллин в пирах незабывал

На гласных дел, ни тайных поручений…

Теперь, под гнетом смутных впечатлений,

В триклиниум к Нерону он восстал:

Но понемногу стал повеселее, -

И скромно улыбается Поппее.

В этот день Поппея ездила с утра

По форуму; пред нею рабы бежали;

Испанские мулы ее теряли

Подковы из литого серебра;

Чернь жадная квандригу окужала

Кричала: "vivat! ", простиралась ниц…

Потом Поппея ванну заказала

Из молока девятисот ослиц;

Потом на пир заботливо рядилась:

Бессценныи мирром тело облила,

Бесценный жемчуг в косы заплела,

И вечером в триклиниум явилась,

Прекрасна - неизменно молода,

Как томная вечерняя звезда.

Под складками лазурного хитона,

Прозрачного, как утренний туман,

Сквозит ее полуразвитый стан,

Сквозит волна встревоженного лона.

Гибка, стройна, как тонкая лоза,

С приемами застенчивой девицы,

Поппея на стыдливые глаза

Склонила белокурые ресницы.

Казалось, эти детские уста

Одни приветы лепетать умели,

И в этом взоре девственном светлели

Одна любовь, невинность, чистота…

Но кто знавал Поппею покороче -

Не верил ни в ее уста, ни в очи.

Давно ли на Октавию она

Бессовестно Нерону клеветала

И скорбную супругу заставляла

Испить фиал бесчестия до дна?

… Пронеслась гроза,

И прошлое давно уже забыто было,

А в настоящем - новая беда!

В созвездии младых красот тогда

Взошло другое, яркое светило…

Досужий Рим, в честь новой красоты,

Жег фимиам похвал и робкой лести

И рассыпал поэзии цветы.

Сам кесарь с юной римлянкою вместе

Любил бывать, любил ей угождать,

К Поппее охлаждаясь понемногу;

Но та свою душевную грозу

Старалася от кесаря скрывать:

В ней зависть, гнев и ревность возбудила

Последняя камена - Маскимилла.

На первом ложе, в первой стороны

От ложа осеннего Нерона,

Ты возлегла красавица-матрона,

Богиней цветоносной красоты!

Пурпурная туника Мельпомены,

Не удержась на мраморе плече,

Слилась с него на девственные члены,

Весь трепетный твой стан изоблича.

Твоя коса венцом трехзвездным сжата;

Но, кажется, мгновение - и вот

Она алмазный обруч рвет

И раздробится в Иверни агата

О дорогую моза'ику плит…

Соперница Киприды и Харит,

Одной рукой ты уперлась на маску,

Другой - ритон с фалернским подняла;

Сама любовь лукаво расплела

Твоей котурны узкую повязку;

Сама любовь глядит в твоих очах,

Пылает на зардевшихся ланитах,

Смеется на коралловых устах…

Недаром в избалованных квиритах,

В изнеженцах Неронова двора

Ты пробудила дремлющие силы,

Недаром у порога Максимиллы

Они толпятся с ночи и до самого утра,

Недаром все сильнее и сильнее

Кипит вражда ревнивая в Поппее!

Не перечесть поклонников твоих,

От бедного плебея до вельможи!

Глава разгульной римской молодежи,

Законодатель пиршерств удалых,

Богач Петроний все дворцы и виллы,

Все земли, всех невольниц и рабов

Отдаст за взгляд приветный Максимиллы

И сам пойти в любовники готов;

Но Максимилле нужен не повеса:

Красавица взыскательна, горда -