Ладья Авалона - Ксения Данилина

Глава 4

Было около одиннадцати часов утра, когда Вика подошла к небольшому скверу, прилегающему к территориям школы и детского садика. День разгорался жаркий, полный запахами цветов и предвкушением лета. Голуби топтались на дорожке, ожидая съедобных подачек. Упитанная кошка вольготно раскинулась в пыльной ямке под кустом, изредка, когда голуби особенно шумели, открывая глаз. Вика кинула им семечек из пакета и присела на одну из скамеек. Ей было видно, как из садика вышли несколько женщин с детишками, но все они были не той, кого ждала юная арфистка. Наконец, спустя добрых минут пятнадцать, вышла и Лариса Данилина. Вика изумленно вскинула брови — на фотографии, которую в бумаги вложил Светлый, Данилина производила впечатление яркой, уверенной в себе женщины, красивой несколько необычной красотой. Живописный беспорядок волос, умелый макияж, ухоженная фигура, лицо довольно несимметричное, но очень живое и эмоциональное. Вика подумала сначала, что ошиблась, но у вышедшей на улицу женщины была точно такая же, как на фотографии, крупная родинка над верхней губой. Данилина, которую сейчас видела Вика, производила впечатление крайне измученной жизнью женщины. Ее лицо поблекло, посерело, глаза припухли, под ними пролегли глубокие лиловатые тени, на лбу пролегла горестная, немного нервная складочка. Не накрашенная и плохо причесанная, она казалась жалкой, а ее одежда была подобрана вразнобой. Даже носки на ногах были разного цвета. Она плелась по улице, будто на пределе возможностей, прикрывая глаза так, будто с закрытием век обрывалась ее жизнь. За руку она вела мальчонку лет пяти, аккуратно одетого в чистенькую курточку и джинсовые штанишки. Ребенок послушно шел рядом и горько плакал. Почти поравнявшись с Викой, малыш вдруг споткнулся, но мать тут же одним плавным движением, будто предвидя, подхватила его под руку и, опустившись рядом с ним, крепко прижала стриженную головку к груди. Озадаченная Вика шагнула к ним.

— Я могу чем-то помочь? — растерянно спросила она. — Что случилось? — обратилась, приседая, к мальчику, который повернул к ней заплаканное личико. — Кто тебя так обидел? Дети? Или может быть, воспитательница строгая? — это уже к матери, которая окинула случайную помощницу испуганным и потерянным взглядом.

— Н-нет, нет, — Лариса быстро взяла себя в руки и погладила сына по голове. — Воспитатели здесь замечательные… Просто… в семье проблемы.

— А-а, — понимающе протянула Вика, не отрываясь от испытывающих глаз ребенка. Эти внимательные карие глаза затягивали. Таким когда-то был Игорь, а она этого не видела. Он тоже ходил в сад, играл с детьми, переживал свои маленькие радости и печали, и у него был дом, куда его вела не родная, но любящая женщина. А вот ее, Вики, рядом не было. Пока ее собственный сын постигал мир, она бесцельно тратила годы на пустую возню, которая окончилась ложью, пустым самодовольством и разбитой на серпантине машиной. Дура, какая же дура… Слезы подступили к горлу и Вика, не справившись с чувствами, судорожно всхлипнула. Лариса с каким-то истерическим сочувствием коснулась ее плеча:

— Что с вами?

— Я… мне.. — Вика заставила себя подавить горечь и стыд и, опустив глаза и часто моргая, вымученно улыбнулась. — Не могу видеть детей… Мой малыш… — и она только скривилась и махнула рукой. Данилина мигом обняла ее, поглаживая по спине:

— Боже, какой ужас! Держись, хорошая! Ну, не плачь… Все еще будет! Ты ведь такая молодая!

Но Вика уже никак не могла остановиться. Она обняла измученную женщину и рыдала у нее на плече, желая поведать, что все намного ужаснее, что она сама, своими руками расписалась в том, что единственное родное существо ей не нужно, что оно стоит у нее на дороге, не пуская ее дальше, а она слишком слаба духом и себялюбива, чтобы взять его на руки и идти вдвоем. Что «малыш» уже почти взрослый человек, и что у нее уже ничего не будет.

Наконец, застыдившись и взяв себя в руки, она отстранилась. Никита уже не плакал, а с удивлением смотрел на эту странную незнакомую тетку. Лариса устало улыбнулась:

— Держись, мы должны быть сильными. Жестоко, конечно, но никто не поможет, если ты сама себе не поможешь… Я это хорошо знаю, — она глянула на ребенка и светло улыбнулась ему. — Но у меня есть мой сынок, и не справляться я не могу.

— Плохой отец? — предположила Вика, утирая слезы бумажным платочком.

— Да, — вздохнула Данилина. — Скорее его отсутствие… Вернее, не совсем так, но, — и она, засмеявшись своей путанице, только махнула рукой. — Может, в кафе? Тут недалеко, вам нужно успокоиться, да и я не отказалась бы от кружечки кофе — с утра еще не ела, да и ребенка покормить надо. Вроде бы сад должен облегчать жизнь, а выходит наоборот — пока отвезешь с утра, пока обратно дойдешь, успеешь всего-ничего, а там уже беги обратно…

— Мой парень умер, — зачем-то сказала Вика, не подумав, что эта информация вовсе не совпадает с жизнеописанием настоящей Трисс. — И я ребенка потеряла от стресса…

Лариса немного помолчала, а затем сказала:

— Не понимаю, зачем жизнь так нас испытывает. В одном дает, в другом отнимает, — Вика видела, что ей необходимо выговориться, поэтому услужливо молчала. — Может быть, потому что люди могут быть хороши лишь в чем-то одном? Один хороший муж, но не умеет работать. Другой любит работать и хорошо зарабатывает, но зануда и тупица. Другой прекрасный собеседник и друг, но плохой любовник. Третий хороший отец, но ни к чему больше не годен… Или потому, что в разное время мы видим в человеке разное? Ценим разное? — она глянула на Вику, словно спрашивая, можно ли ей еще говорить и, получив вежливый кивок, заговорила дальше. — Мы когда только встретились и стали жить вместе с Мишкой, я была на седьмом небе от счастья. У нас все было идеально — мы прекрасно проводили время, постоянно были какие-то интересные поездки, бесконечные разговоры о самых разных вещах, все чудесно в постели, и в работе у него все было хорошо. Я видела, как ему нравится делать свое дело, он творчески вообще ко всему относился. А потом, как я забеременела, все изменилось… Он как будто на мне крест поставил! А ведь я держала себя в форме и не зацикливалась, знаете как бывает у некоторых, на быте и детской теме… А он начал отдаляться. Потом как-то первый год пролетел в заботах незаметно, а когда я глаза раскрыла — рядом был совсем чужой человек, — она опять помолчала, и Вика тоже молчала, ожидая продолжения.

Они подошли к небольшому кафе в окружении пышных лавровишен, и заняли столик на улице под тентом. Бойкая девчоночка в фартуке приняла у них заказ. Данилина в задумчивости терла лоб, будто пытаясь себя разбудить, а Никита спокойно сидел на стуле, болтая ногами и оглядывая незнакомку. Она подметила, что мальчишка с интересом изучал медальон, который Трисс носила на шее — небольшой, круглый, посеребренный, в виде головы волка.

— Увы, я не могу тут поделиться опытом, — Вика печально пожала плечами. — Мы с Димой тоже мечтали о ребенке, он был так рад. Мне казалось, он будет и дальше любить меня, но… — она замолчала, предлагая Данилиной продолжить, и та продолжила свою историю:

— И я уже не знаю. Они все меняются, так или иначе. Кто-то перешагивает рубеж и взрослеет, кто-то терпит «опасный» период и начинает ладить с ребенком старшего возраста. Кто-то молчит и не показывает виду, а потом ты узнаешь, что его, оказывается, все не устраивает, он несчастен и виновата во всем ты и твой ребенок… Я не могу такого сказать про Мишку, но… Я сейчас вспоминаю и вижу, что он просто пытался себя сломать — начать новую жизнь по новым правилам, жизнь, знаешь, «взрослого» мужчины. Наверное, и я виновата, что не догадалась, не заметила, что он не готов. Для него жизнь — что-то творческое, в поисках, в эмоциях, во впечатлениях… А какие, согласись, впечатления с женой, которая сидит дома? Я надеялась, когда Никитка подрастет, мы снова сблизимся, ведь можно делать все то же, что и раньше, но уже втроем. Вот он так не думал. Вечно за играми, со встречами, с друзьями, с теми, кто может подорваться и поехать куда-нибудь на концерт. Он уезжал, даже по работе, а я бесилась, ревновала. А потом поняла, что мы абсолютно разные, что у нас больше нет общих тем, что мы друг другу не интересны. Но стоило мне начать с ним разговор, он уверял меня в любви, хотя это были пустые слова — ну какая любовь, если он совершенно мной не интересовался? Да, я не летала, как его бездетные подруги, в другие страны, не играла больше с ними в онлайн-игрушки… Но ведь жизнь с ребенком — это не всегда деградация! Я стала читать больше, смотреть фильмов, мы с ним, — она слегка кивнула на малыша, получившего свою тарелку борща и пирожок, — постоянно чем-то занимались, играли, придумывали… Мне кажется, я сильно изменилась. Ребенок во мне открыл какие-то другие каналы, что ли… А вот Мишка этого не видел. И знаешь, мне было так больно, что я живу, во мне живет целый мир, но никто не видит этих изменений, что все, чем я занимаюсь — быт, хозяйство. Я нашла подработку, но даже после этого он не стал со мной внимательнее.