СвиноБург - Дмитрий Бортников

Два безумных короля в башне, мы смотрели вдаль! Туда, где степь переходит в небо. Мы так замирали, а по нашим спинам топтались голуби. В конце концов надоедало все время их спихивать! Мы расстилали матрас и лежали на животе... Почему дети строят себе шалаши, домики, роют пещеры, сооружают воздушные замки?

Среди воркования, перьев и дерьма, высыхающего на глазах, мы лежали, обнявшись и молча. Так и засыпали обнявшись, когда надоедало пялиться в окно. Действительно, два чокнутых короля в башне, полунемые, мы лежали, крепко обняв друг друга.

Меня не надо было долго упрашивать.

--- Давай, Фриц! --- Про Хагена! ---

И Витька закрывал глаза.

Хаген, Хаген... Женитьба. Ухищрения. Соревнования. Предательство и превращение... Я начинал с любого места. Все, что придет в голову! Главным героем был Хаген! Я ощущал такую свободу! Не было ни оригинала, ни копии. Ошибки не существует! Ты можешь танцевать с любого места!

Зеленые-зеленые чащи с тенями, такими тяжелыми! Из них можно шить плащи! И гора, в самом сердце которой скрыто сокровище! Дракон жадности и бесстрастие...

«Черт... Ну и ну... — приговаривал Витька. — Этот Хаген! Ну и гадина же он!»

Я круто менял курс. Оказывалось, по моему раскладу, что Хаген — настоящий отец Зигфрида! Это все меняло. Витька разевал рот. «Слушай! А чё он предает своего сына?! А?! Ну, если он его отец?»

«Откуда я знаю, Витьк?! Откуда?!. В легенде об этом ничего нет. Это — тайна!»

Витька говорил: «Да». И присвистывал.

Потом мы, притихшие от переживаний и заката, лежали еще немного, пока у одного из нас не начинало урчать в брюхе. Мы всегда что-нибудь с собой приносили. Мы быстро жрали, как щенки, а потом принимались дразнить голубей. Бросали им камешки, катышки керамзита, а они принимали их за куски хлеба и клевали тупо, и клевали, пока нам не надоедало.

Это было в сентябре, после общего лета в деревне. Витька рассказывал о кораблях. Чем они отличаются друг от друга. Всякие эсминцы, крейсера, миноносцы...

Я слушал его, он говорил взахлеб, показывал, как они стреляют, приносил вырезанные корабли из «Советского воина» и разъяснял, как, где и откуда они стреляют. А торпеды! Это был его конек. Стоило мне сказать «торпеда», Витька даже про член свой забывал! Это была подлинная страсть. Он вырезал корабли из любой деревяшки. Если б я был доской, я бы не попадался ему под руку! Он сидел такой задумчивый, такой строгий. Страсть делает нас удивительно серьезными.

Иногда он вдруг опускал руки и сидел так часами. Он видел с нашего чердака море! Стоило мне пошевелиться, как он начинал орать. Он даже однажды дал мне в нос! Я подумал, он знает о том, что я влюблен в его мать. А что и подозревать, если я сам ему сказал как-то, что она как горная фея! Витька насторожился. Он так посмотрел на меня... В нем мелькнул его папаша! А меня было уже не остановить! Я сказал, что если б был твоим отцом, Вить, то никуда бы не уходил! Никуда и никогда... Я бы связал руки наши с ней жгутом! Посадил бы ее на плечи! И никуда не отпускал! Тут Витька мне и заехал в пятак! И сам от этого обалдел. Потом он заморгал и опустил голову. У меня из носа текла кровь. Я сидел, сжавшись в комок, слезы текли и сопли, а Витька сопел от обиды и злости.

--- Да ладно, Фриц --- Не обижайся ---

Он хмурился. А потом расхохотался. Черт, все эти его переходы... Они мне стоили полстакана крови!

--- Ты был бы хорошим батей! --- Мы с тобой ходили бы ставить капканы на хорьков! --- Ты бы меня не бил --- А?! --- Бил бы или нет?! --- А этот меня отлупил, когда у него оторвался палец! --- Нехуй бухим подходить к станку! --- Он примчался домой, я гляжу — палец-то висит! — А он орет и бегает по квартире! --- «„Скорую"! „Скорую"! Сучонок ебаный! Чё вылупился!» --- Они приехали и отрезали прямо дома! --- Батя выпил спирту, и они ему отхуячили в кухне — Он орет: «Давай сюда! Над раковиной!» — Хотели укол делать, а он орет: «Не надо!» --- «Быстрей-быстрей-быстрей! Отрезайте! Не могу его видеть!» --- Рука у него стала такой смешной! --- Я его тогда и перестал бояться --- А он припизднутый, меня послал похоронить этот палец! --- Уже бухой был в стельку! --- И грозит мне этим пальцем! --- И ржет --- И я тоже смеялся --- А потом в сараях его закопал --- Ну, там --- Возле свиней — Где мы курили --- Ну --- А когда развернул его носовой платок --- Дай, думаю, лизну --- И лизнул там, где кость выглядывала --- Он такой бледный --- Как сосиска! --- И вкус такой --- Хуй поймешь --- Меня потом вырвало! --- Вот так вот --- Ну чё вылупился?! --- Не веришь? ---

Я верил. Я знал, когда он врет, а когда нет. У него такой вид, когда он не врет, так губы дрожат! И лицо кривое становилось.

--- Я бы тебя никогда не бил, — сказал я. — Никогда, Витьк ---

--- Даже когда я из дома смылся?! ---

--- Да --- Даже тогда ---

--- А ты бы со мной разговаривал? ---

--- Да ---

Во всем этом уже чувствовалась разлука. Мы часто молчали, надувшись друг на друга.

Закаты в сентябре были такие... Нас тянуло куда-то! Мы не могли усидеть на месте! Чесались, как полоумные! Даже срали на чердаке от лени и тоски!

Хотелось реветь. Но мы уже стеснялись друг друга! И солнце в те дни в степи садилось так кроваво...

Я уже узнал Игоря. Он был в армии. На меня уже брызнула кровь! И я тогда уже увидел щемящую красоту, когда тяжко падает бык... И скользит медленно, как черный айсберг, по склону, и останавливается, и умирает, закинув курчавую, слепую от смерти морду... Игорь идет к нему, обнаженный по пояс... Кровь и вода обтекают его ступни, проникают между пальцев, пенятся...

Я уже видел все это. Стоило только закрыть глаза, я снова и снова это переживал...

Я все дальше и дальше отходил от Витьки. У нас стало меньше общих тайн. А потом и те, что были, забылись...

Я не мог рассказать ему ни об Игоре, ни о дяде Георгии. Я молчал и ждал, пока жизнь сама поставит точку.

-------------------------

-------------------------

Старухи подыхали пачками. Пушечное мясо, колосящееся поле для своей подружки с косой! Как легко отскакивали под ее косой их головы, нашпигованные идеями и мусором! Они изводили всех подряд! Начиная от котов и заканчивая воздухом! Они думали, что никогда, никогда, никогда не наступит их время! Когда собирай манатки — и вперед, и с песней! Для других — пожалуйста! Во всех видах! «Этот захлебнулся водкой!», «Алкаш! Туда ему и дорога!», «А этот, он был точно ненормальный! Всегда. Он так вежливо здоровался! А оказалось — наркоман!»

Потом они собирались в пачку, купюр эдак десять, и отдавали концы. Как птицы осенью, они сбивались в стаи и улетали. Тихо так толпой отчаливали на лодке. Должно быть, невесела была у них прогулочка!

Все как одна картофелина, они пустили отростки в скамейку. Они никак не хотели покидать свои насиженные местечки.

Нам с Витькой казалось, гроб всегда был один и тот же. Их просто свозили кучкой и вываливали в яму!

«А что, на всех ведь не напасешься», — так они приговаривали.

Они склеивали ласты оптом. Всегда оптом. Даже уплывая по реке смерти, они хотели быть в компании товарок.

Я приезжал, уезжал, взрослел, кончал один класс, другой, и ряды их редели, как зубы. Оставшиеся в трансе сидели еще какое-то время после похорон. А потом они смыкали ряды. Сдвигали задницы, как солдаты в строю.

Они знали все. Они были повернуты на идеях. И политика — это еще не самое страшное. Весь мир был говно! О! Они бы превратили его в ад, если б годков поубавить! В еще больший ад, в еще более вонючее место!

«Этого я бы повесила!», «Точно! Стоит!», «А этот-то, этот?! Сука! Предатель! Предал свой народ!», «Точно, пиздорванец!», «А этого надо посадить на пенсию!», «А молоко! Я хочу молока! Имею право! Всю жизнь горбатилась! Я имею право!», «Я бы их всех!!!», «Ха-ха-ха!», «Раньше так нельзя было!», «Это точно, они все разбаловались! В мое время так вилять задом?!», «Посмотрите! Это не зад! Это куриная гузка!», «А как она накрасилась!», «Это еще ничего, индеец индейцем! А ведь без рейтузов! Глянь!», «Точно! Трусы-то какие! О стыд!!! Стыд!!!», «Да у нее ни титьки, ни письки и жопа с кулачок! А все туда же...», «Да ладно, трусы! Они теперь должны трахаться!!! Тра-ха-цца! Ей прямо в подъезде заворачивают!», «Ох, грех-то какой!!! Они теперь склеиваются где попало!», «Я начала красить губы, когда похоронку получила! Нас было тридцать вдов! И один горбатый! Нам всем хотелось пожить! Пожить!..» Эти старухи были настоящие радикалки. Из них бы получилась настоящая «Седая бригада»!

«Э-э-х... Сил нету...» — прикидывались они. «Просила невестку ногти мне постричь, так та забыла!», «Не переживай. В гробу уместишься и с такими! Тоже мне невеста Божия!»

Они ржут как дьяволы, эти невесты Христовы. Их мужья смылись быстренько по могилам. Кому раньше повезло, кому позже. Терпели они, терпели, а потом раз — и все. Кто как смог, тот так и «зажмурился».

Ну а они?.. Слезы, сопли и ведра компота — все как положено. Молитвы, пердеж, певчие, вонь ладана и оладьи с медом. Весь подъезд потом неделю вонял. И не успевает проветриться, как бац, хлоп — и еще одна «боты закусила», в ящик сыграла. Или муж не выдержал.