Каждый десятый - Юлий Дунский

…Пленные колчаковцы, матросы, перешедшие на нашу сторону, и сгорбившийся под этим новым ударом судьбы капитан покидали борт «Ермака Тимофеевича». По трапу, перекинутому с кормы, они гуськом переходили на плот. Последними из команды перешли кочегар с механиком. Оба зябко сжились на непривычном осеннем ветру.

На палубе остался только маленький отряд Мизинчика.

— Не пойду я никуда! Не пойду! — упрямо твердила Саня. — Я хочу с вами!

— Да пойми, это же смертельное дело. Ты плавать умеешь? Нет? Ну и кончен разговор. Иди, не задерживай люден! — сердился Мизинчик.

— А я добре умею плавать. Я тут останусь, — твердо сказал Степан Байда. Святополк мягко подтолкнул его к трапу:

— Иди, Степан. Нельзя ей одной.

— Так давайте я пойду! — бесстыдно попросился дед Алеха. — Буду ее всяко охранять и вобче…

Мизинчик брезгливо посмотрел на него:

— Ну иди, иди… А ты, Степан, оставайся.

… Степан Байда работал в машинном отделении за двоих: кормил ненасытную топку чурками, шуровал длинной кочергой, поглядывал на манометр.

Наверху, за штурвалом, стоял Святополк. «Ермак Тимофеевич» быстро сближался с бронепароходом. К Святополку подбежал Мизинчик с картонной коробкой в руках.

— Эти, что ли?

Глянув мельком, Святополк кивнул:

— Да, детонаторы… Втисни их между ящиками и передней стенкой. Чтобы весь удар на них пришелся.

Мизинчик понес коробку в трюм, — туда, где стояли наготове ящики с динамитом.

Команда с бронированной махины видела, конечно, приближающийся пароходик. Но тревоги это не вызвало — только недоумение: что могла сделать такая скорлупка против брони и тяжелых орудий?

А на «Ермаке Тимофеевиче» велись последние приготовления. Святополк, сняв с себя ремень, намертво закрепил штурвал в нужном положении. Из машинного отделения поднялись на палубу Степан и Мизинчик. Укрываясь за останками палубной надстройки, все трое взяли по спасательному кругу (Степан надел свой на шею, как хомут) и, когда до бронепарохода оставалось саженей пятьдесят, прыгнули в холодную, обжигающую, словно кипяток, воду.

Вот теперь на бронированной барже забеспокоились. «Ермак Тимофеевич» явно шел па таран. Бронепароход попытался отвернуть в сторону, застучали пулеметные очереди. Даже орудия перестали бить по мосту: надо было расстрелять в упор нахальное суденышко.

А «Ермак Тимофеевич» — замызганный, закопченный, со сбитой трубой и разрушенной рубкой — упрямо лез вперед…

… Издали, с плота, Саня и дед Алеха видели, как с каждой секундой сокращалось расстояние между двумя судами, как пароходик ткнулся носом в бронированный борт баржи. Ударил нестерпимый, рвущий уши гром, и на миг ничего не стало видно, кроме стены воды и огня.

Девушка заплакала и прижалась лицом к плечу деда Алехи. Он растерянно гладил ей спину, повторял:

— Ничё, ничё… Выплывут. Сколь всего было, и ничё…

… Ошеломленный, задыхающийся, как рыбина, оглушенная динамитом, Святополк вынырнул на поверхность бурлящей воды. Неподалеку отплевывался и откашливался, цепляясь за спасательный круг, Степан. А Мизинчика нигде не было, красно-белый спасательный круг плясал один на воде. Святополк оглянулся: в черном дыму, в белом горячем тумане тонул бронепароход. Секунда, и он лег на дно; только жерла орудий да труба торчали над взбаламученной водой. А рядом виднелась сломанная мачта «Ермака Тимофеевича».

— Ось вин! — закричал Степан, и Святополк увидел совсем рядом голову Мизинчика. Но в тот же миг голова снова ушла под воду. Опустив свой спасательный круг, Святополк нырнул и вытащил командира на поверхность. В лице у Мизинчика не было ни кровинки. С трудом шевеля губами, он выговорил:

— Достало меня. Поранило… Спасайте теперь, ребятки…

По счастью до берега было недалеко. Поддерживая с обеих сторон своего командира, Святополк со Степаном выбрались на песчаную косу. Мизинчик остался лежать на песке неподвижно — потерял сознание. Святополк посмотрел на него и зажмурился: лучше бы не видеть… Ниже правого колена у Мизинчика была только разодранная окровавленная штанина, а ноги не было. Песок в этом месте темнел, напитываясь кровью…

А по мосту, которому теперь ничего не угрожало, катились орудия, повозки с боеприпасами, полевые кухни. Проехал заляпанный грязью автомобиль начдива. Наступление развивалось.

В палатке полевого лазарета возле койки Мизинчика стояли Святополк, Степан и дед Алеха. Здесь были собраны послеоперационные: кто-то тихонько стонал, кто-то спал, похрапывая во сне, кто-то просто лежал, глядя в брезентовый потолок. Обогревали палатку две раскаленные докрасна «буржуйки».

— Эх, не пофартило, — говорил Мизинчик непривычно тихим и жалобным голосом. — Как не пофартило! Это тебе, Святополк, все равно — руку, ногу. Лишь бы голова уцелела. Ты вон какой головастый… А мне бы лучше голову оттяпало. Чего я умею? Единственно — только воевать! А если крестьянствовать, так не люблю я этого, и опять же, без ноги, не гожусь никуда…

Он зажмурился, чтобы сдержать слезы, но одна все-таки выкатилась на щеку.

Никто не стал утешать Мизинчика, доказывать, что ему найдется дело. За долгий путь от виселицы до своих они стали друзьями, а друзья в таких случаях не должны врать.

Раздался быстрый стук каблуков, шелестение ткани. Все четверо поглядели — и не сразу узнали в подошедшей девушке Саню. На ней было красивое городское платье до земли, шелковая косынка скрывала коротко стриженные волосы; и даже личико Сани казалось красивым и взрослым.

— Это здешние сестры меня нарядили, — объяснила девушка. — Я ведь остаюсь тут, при лазарете.

— Милосердной сестрицей? — уважительно спросил дед Алеха.

— Да, вроде. Пока помощницей… Это для меня дело знакомое.

— Яка ж вы у нас красавица, — грустно сказал Степан Байда. Даже Мизинчик, несмотря на горе и боль, подтвердил:

— Ну чисто жар-птица.

В палатку вошел врач в забрызганном кровью халате, сразу закричал на посетителей:

— А ну, вон отсюда! Посторонние вон!

Святополк, Степан и Алеха пошли к выходу. Но на прощанье каждый успел дотронуться до вцепившейся в край одеяла руки Мизинчика. Дед Алеха сказал за всех:

— Хоша Сибирь большая, а сердечко чует: встренемся еще.

Они вышли, а Саня осталась. Она поправила Мизинчику подушку, потом присела на краешек койки.

— Еля! Я сама попросилась, чтобы здесь остаться.

— Ты же воевать хотела, — напомнил Мизинчик слабым голосом.

— А теперь не хочу. Я хочу с тобой вместе… И сейчас, и всегда.

Мизинчик поглядел на нее с удивлением.

— Не понимаешь? Какой ты! Ну совсем ничего не видишь… Я же тебя люблю. Хочешь, я пойду за тебя замуж?

Девушка говорила весело, как о деле простом и легком, по смотрела на Мизинчика испуганными, ждущими глазами. Помолчав, Елька невесело спросил:

— Пожалела?

— При чем тут пожалела? — Саня даже обиделась. — Я давно тебя люблю, почти что с самого начала! А ты и не смотрел в мою сторону… Знаешь, как обидно было?

— Так ведь смотреть было не на что, — неуверенно улыбнулся наконец Мизинчик. — А теперь смотрю. И вижу… Только куда мне жениться? Я на деревяшке и до церкви-то не дошкандыбаю.

Девушка обрадовалась, засмеялась тихонько.

— Какая еще церковь? Ты же партийный… У нас будет гражданский брак.

Она прижалась лицом к его ладони, лежащей поверх одеяла, потом поцеловала эту большую, беспомощную теперь руку.

— Ты что? Ты что? — испугался Елька. — Так никто не делает,

— А я буду.

«Мерседес-бенц» начдива стоял неподалеку от лазарета. Начдив специально вышел из автомобиля, чтобы поговорить с тремя героями вчерашней переправы.

— Не знаю уж, как вам это удалось, но молодцы! — говорил он громко, так, что слышали все кругом. — Настоящие красные орлы! Всем вам объявлю благодарность в приказе.

— Товарищ начдив! — начал Святополк. — Кто по-настоящему орел, так это Мизинчик… то есть, Коромыслов Елисей. Он…

А дед Алеха тем временем отделился от них, чтобы потолковать с одетым в черную кожу военным, который сидел в машине начдива.

— Товарищ комиссар! Чикин мое фамилие, Чикин Алеха. Я есть заместитель нашего командира. По военной части… Прошу записать куда следовает, что я…

— Да я не комиссар, шофер я, — перебил военный в коже. — Тебе, товарищ Чикин, надо к адъютанту. Вон он в красных галифе. Воду пьет.

И дед Алеха побежал к адъютанту.

Попрощавшись за руку со Святополком и Степаном, начдив двинулся было к машине, но остановился:

— А вы в какой были части, товарищи?

— Сводный Тобольский полк, товарищ начдив, — ответил Святополк. Начдив одобрительно кивнул.

— У вас там все такие герои?

— Та ни, — улыбнулся Степан Банда. — Каждый десятый.