Новелла о туманном лодочнике - Сергей Болотников

Они пахли дымом. Так определил Спицын, когда его автомобиль намертво сел на самом выезде из леса. Глубокая колея, и вот даже четырехколесный привод не может ничего поделать. Подергавшись пару раз, он плюнул на это дело. Взял ружье, повесил к поясу талисман и пошел пешком. Все его тело молило об отдыхе, пусть даже самом кратком. Самом маленьком, чуток прилечь и все, и хорошо. Вот только дойдет он до жилья. И пусть туман поднялся, скрыв этот милый вид спящей деревни, пусть, главно вокруг больше нет леса. А уж на поле то он сориентируется. Тяжело ступая, он побрел сквозь туман. Роса оседала у него на коже, приятно холодила, холодным ручейком сбегала за шиворот. Запах дыма, запах тумана, запах росы, может быть, запах раннего утра. — Может у утра быть запах? — спросил сам у себя Спицын и ухмыльнулся. Потом вспомнил о Коршунове, оставшемся в лесу и ухмылка исчезла. Талисман больно бил по ногам. Когда он дошел, по его примеркам, до середины поля, ему навстречу выступило темное, неясное пятно. Массивное, высокое, до боли знакомое. Спицын остановился. — Нет! — сказал он, тихо — нет, не сейчас. Hе сейчас… Лодочник спокойно смотрел на него, легкий утренний ветерок шевелил складки его черной одежды. Лица из-за тумана было не разглядеть. — Не сейчас… — и туман отозвался глухим эхом. Фигура шевельнулась, взмахнула руками, и огромное, черного дерева весло загребнуло туман. Острых форм челн, тоже едва видимый развернулся, и поплыл прочь, удаляясь от Спицына. — Куда! — Крикнул тот, — стой же! — он стащил с плеча ружье. Лодочник удалялся. Греб он вроде не часто, но двигался потрясающе быстро. Фигура его в тумане мутнела, теряла очертания. Спицын побежал за ним, он чувствовал запах дыма, он чувствовал, как травы бьют об его ноги. — Сто-о-ой!!! — заорал он, теряя над собой всякий контроль. Силуэт пропал, удалился за пределы видимости. Спицын упал на колени, он плакал, прижимая к груди ружье, как совсем маленького ребенка. Слезы катились из глаз, сознание меркло. Силуэт появился вновь, и теперь он приближался. Вся истерика мигом слетела с человека. Не давая силуэту подойти вплотную, он поднял ружье и выстрелил. Приклад толкнул в плечо, грохот болью отозвался в голове. В тумане заорали, один раз, явно агонизируя. Тело глухо стукнуло о землю. Спицын поднялся, и, держа ружье у плеча, крадучись подошел ближе. Тело на земле, он подходит еще ближе, еще и вот он вплотную, легкий порыв ветра разрежает туман. Hа земле лежал Коршунов. Он раскинул руки, одна нога его была подвернута неестественно, голова запрокинута, а глаза уставились в закрытое туманом небо. В груди просматривалась небольшая дыра, совсем маленькая, вероятно, по сравнению с той, что у него на спине. Земля под телом медленно пропитывалась темной кровью, кровь мешалась с росой, стекала по травам розовыми ручейками. Коршунов выглядел отдохнувшим. Ветер дунул еще, и туман покорно отошел, явив четкую и окончательную картину трупа безвольно раскинувшегося на земле. — Что ж ты так, Коршунов, — произнес Спицын, и обернулся к лодочнику, который неторопливо выплыл из тумана позади него. Складки его балахона больше не колыхались, лицо скрывал антрацитового цвета капюшон, но все равно казалось, что там под этим капюшоном лодочник улыбается. Охотник поднял дробовик и начал стрелять. Сцепив зубы, он раз за разом нажимал на курок. Пули влетали в лодочника и растворялись в его всепоглощающей темноте. А Спицын все стрелял, и прекратил только тогда, когда опустел цилиндрический магазин под стволом. Лодочник улыбался. Там, под плащом. Спицын отшвырнул дробовик и сдернул с пояса талисман. Как учили, поднял его, и направил острыми кончикам рогов в темную фигуру на остроносом челне. Шанс еще оставался, шанс еще был, если только старый колдун не наврал, и если…

В трехстах километрах оттуда. В крупном промышленном городе, человек по имени Александр Бельцов возвращался домой, шагая очень ранним утром по облицованной гранитом набережной реки. Было еще темно, и город спал, и даже фонари на улицах еще не погасли. Какое то шевеление на реке привлекло внимание прохожего. Он остановился, подошел к парапету, и вгляделся в серую ленивую воду. То, что он увидел, наполнило его ужасом и заставило податься назад. Прочь от реки. По речке плыл, направляясь к нему, женский труп, в белом, но испачканном какими пятнами платьем. Глаза утопленницы были открыты и лихорадочно блестели, а губы беспрестанно шевелились раз за разом, произнося какое-то слово. Бельцов вскрикнул от ужаса, когда проплывающий труп заглянул ему в глаза, а потом кинулся бежать прочь от парапета в глубь города. Потом, много дней спустя, в не такую уж жаркую августовскую ночь, он очнулся ночью от холодного прикосновения к плечу. Открыл глаза, испуганно включил свет, но никого не обнаружил, и только на плече нашлись сероватые отпечатки чужих пальцев ощутимо пахнущих речной тиной. В дальнейшем у Бельцова было много таких прецедентов, печально закончившихся сердечным приступом и скоропостижной кончиной, но начало всего этого было положено той жаркой июльской ночью. Той, что в народе зовут топлой.

— Сгинь!! — заорал Спицын, целя талисманом в лодочника — Сгинь тварюга!!! Сгинь. Лодочник захохотал — жуткий утробный звук, будто у смеющегося забит чем-то рот. Он взмахнул веслом и мощная, широкая лопасть выбила талисман у Спицына из руки. Серебряная безделица промелькнула в воздухе и упала рядом с неподвижным Коршуновым. Последние клочья тумана были унесены в жертву наступающему дню и отвязанный дух предстал во всей своей красе. Глаза под балахоном не были пустыми глазницами — они были красные и светились. Глядя на эти, похожие на угольки, глаза Спицын закричал. Закричал громко в который раз за эту суматошную ночь. Кричал долго и мучительно и даже после того, как лодочник взял его под свое темное крыло. Поблекшая круглая луна, холодно взирала как пропадает охотник. Его крики становились все тише, все более хриплыми, руки бессильно взмахнули пару раз и повисли. Потом он исчез, как растворился и лодочник. Осталась лишь луна и мертвый Коршунов, отвлеченно смотрящий в синее небо. Потом и луна скрылась за горизонтом. День уверенно вступал в свои права.

Мы здесь. Мы все здесь, все ютимся в нашей скромной обители. Сегодня на стало на одного больше. Мы не знаем имени этого человека — он слишком потрясен, чтобы что-то говорить. Возможно, он так и не оправится. Да это и не важно, в принципе. Мне это совсем не важно. Важно только, что я все еще тут по-прежнему остаюсь тут, хотя и метаюсь в свой темнице, и иногда беззвучно рыдаю. Я ненавижу лодочника. И я не хочу говорить, не буду говорить. У меня здесь ест свои друзья, в моей скромной телесной кельи. Они все тут — неподвижные тела людей — все разные, кто-то может говорить, кто-то не может. Кто-то видит, а кто-то нет. Мы все тут разные. Мы наделенные дарами по прихоти лодочника. И у нас тоже есть свои маленькие друзья — это маленькие могильные мышки и белесые червяки. Мы завидуем им, завидуем им в этом живом-неживом пансионате под деревенским кладбищем. Это так плохо ощущать себя не живым, не мертвым. По крайней мере, мыши и черви свободны. И они могут уйти отсюда, когда захотят. Я не дышу, но я мыслю и ненавижу. Мое тело неподвижно, но мыслями я шевелюсь в нем. И потихоньку рву стены моей странной темницы. Я был первый, кто охотился на лодочника. Это было давно, очень давно. Так давно, что я уже почти не помню это время. Знаю лишь, что наверху теперь все по-другому. И потому что я был первый, лодочник разрешил мне смотреть. И теперь я смотрю. Смотрю, как он убивает. И с каждым днем моя ненависть растет. Эта ненависть сильнее меня, и я позволяю ей копиться. Она, а не я станет, в конце концов настолько сильна, что вырвется из этой тюрьмы. Я очень надеюсь на это. Я коплю силы. Я ослабливаю путы. Мой день когда нибудь придет, и пусть это будет не сегодня и не завтра. Он будет. А когда я вырвусь — я убью лодочника. И я поклялся, поклялся могильным червям и маленьким пушистым мышкам с глазами бусинами, я поклялся этой сырой земле и силе леса — его смерть будет долго и очень мучительной. Только одна мысль гложет меня и не дает покоя ночами, когда туман наползает на поле и мой мучитель начинает свою охоту. Лодочник, он ведь тоже когда-то был среди нас. Он тоже копил гнев, и ярость. А потом он вырвался, он был силен. И убил прошлого лодочника. А вместо того, чтобы дать нам свободу, сам стал этим лодочником. Эта мысль грызет меня, но мне наплевать. Если он смог, смогу и я. А там уже посмотрим, всегда ли убивший лодочника, сам становится лодочником. Посмотрим. Хотя, все время пока я лежу здесь я заметил одну деталь: Люди приходят, уходят, гибнут и прорываются. И только лодочник почему-то всегда остается.