Бог войны - Мэтью Стовер

Головы, что были по бокам, оказались вдвое больше любой из тех, с которыми Кратос имел дело до сих пор. Но даже они не шли ни в какое сравнение с центральной головой, размеры которой были поистине исполинскими. Глаза ее горели зловещим тускло-желтым светом; нависнув на изогнутой шее над мачтой, она могла бы за раз проглотить корабль целиком. Боковые головы то мерно покачивались, то вдруг набрасывались, как гадюки, на вооруженных копьями моряков, застигая их врасплох.

— Ты что, бог? — раздался голос за спиной у Кратоса. — Похож. А нам бы бог пригодился.

Спартанец обернулся. Из-за штурвала, обмотанного якорной цепью, на него глядел одним глазом прятавшийся там человек. На месте второго глаза был рубец, напоминавший шрам, который пересекал бровь самого Кратоса. Взгляд моряка постоянно блуждал, как будто тот никак не мог решить, куда смотреть.

— Где твой хозяин? — спросил Кратос.

— А что тебе, собственно, от него нужно?

— Чтобы подчинился. — Спартанец окинул палубу презрительным взглядом. — Теперь это мой корабль. Как вы его называете?

— «Плач богов», — ответил моряк. — Думаешь, тебе удастся его захватить?

— Я уже его захватил. Отныне он принадлежит мне и называется «Возмездие».

— Да посмеются боги над тобой, если не покарают за высокомерие!

Этот человек что, сошел с ума? Да как он смеет проклинать Спартанского Призрака? Но, посмотрев на грязную тунику моряка и заметив неподалеку пустой винный бурдюк, Кратос понял, что бедняга слишком пьян, чтобы разглядеть, кто перед ним.

— Так где твой хозяин? — повторил Кратос. — Я не намерен повторяться.

— Вон там, у мачты, — махнул пьяный трясущейся рукой. — С ключом на шее. Видишь?

— Который стоит коленях и молит о пощаде? — Губы Кратоса презрительно скривились.

— Молится, — поправил его моряк. — Просит Посейдона уберечь судно от гидры.

— Его мольбы услышаны.

Пьяный вытаращил глаза:

— Ты собираешься спасти нас?

— Не вас, корабль.

Кратос обернулся, готовый вступить в бой, но в этот момент гигантская центральная голова ринулась к основанию мачты и, щелкнув челюстями, заживо проглотила коленопреклоненного — вместе с ключом. Поднявшись ввысь, она издала победоносный рык, от которого паруса разорвались в клочья.

Спартанец и не думал падать духом — у гидры такая длинная шея, что моряк не скоро попадет к ней в желудок.

Все три головы находились друг подле друга, поэтому он не мог атаковать их по очереди. Если напасть сразу на центральную, придется обороняться от двух других. Если начать с какой-нибудь из боковых, то он окажется беззащитным перед чудовищных размеров челюстями самой большой головы. Ничего другого не оставалось, как прикончить разом все три.

Кратос рванул вдоль палубы, будто выпущенный из баллисты. Ближайшая голова кинулась к нему, желая смахнуть за борт, но спартанец перепрыгнул через шею монстра, рубанув ее клинком. Оружие застряло в сочленении между черепом и рогом, цепь натянулась, Кратоса сильно дернуло вслед за ней так, что он скрутился вокруг шеи гидры. Сделав полный оборот, он соскочил ей на голову, мгновенно выхватил второй клинок и точными ударами вонзил оба меча глубоко в глаза твари. Брызнуло липкое содержимое глазных яблок, голова, потеряв зрение, беспорядочно задергалась из стороны в сторону.

Внезапно небо почернело — словно ястреб размером с дом, к спартанцу устремилась центральная голова. Он ждал. Гигантская пасть распахнулась слишком широко, в ее намерения явно не входило сорвать его с ослепшей боковой головы, которая извивалась все более неистово, стараясь сбросить оседлавшего ее человека. Все произошло именно так, как предполагал Кратос: огромные челюсти захватили боковую голову целиком и сомкнулись вокруг нее; зубы, похожие на таранные клинья боевой галеры, вонзились в непробиваемую чешуйчатую шею, стараясь откусить голову вместе с тем, кто был на ней.

Кратос прекрасно знал, насколько прочна чешуя гидры. И у него было достаточно времени, чтобы проскользнуть между громадными зубами, пока чудовище мотало головой, словно волк, вцепившийся в бедро оленю и пытающийся оторвать кусок мяса. Спартанец всадил гидре клинок в нижнюю десну, выбрался наружу и повис на цепи. Как только удалось зацепиться вторым клинком за чешую в основании головы, он тут же рывком высвободил первый меч. От острой боли чудовище заревело, и полуизжеванная боковая голова рухнула в море.

Он продолжал рубить шею гидры сразу под черепом. Оставшаяся боковая голова то и дело, словно змея, набрасывалась на спартанца сзади, пока не напоролась носом на клинок Хаоса. Она дернулась назад, но зазубренный меч крепко засел в ноздре — никогда еще Кратос не слышал такого пронзительного вопля. Тем временем центральная голова, поняв, что попытки укусить человека бесполезны, со всей силы ударилась шеей о мачту, желая раздавить его о могучее дерево.

В глазах у Кратоса потемнело. Гидра навалилась на него всем своим весом, мачта, как и его кости, угрожающе затрещала, но сломалась первой, издав оглушительный грохот.

Центральная голова снова взмыла вверх, боковая же отчаянно пыталась освободиться, но клинок застрял у нее в носу подобно крючку: чем сильнее она вырывалась, тем крепче он впивался. Другой меч так же надежно засел в горле у средней головы. Клинки Хаоса невозможно было сломать; не существовало и силы, способной порвать цепи, соединявшие их с руками Кратоса. Поэтому, когда одна голова стала тянуть в одну сторону, а другая в другую, между ними оставалось только одно уязвимое звено: сам Кратос.

Чувствуя, что его вот-вот разорвет пополам, он вскричал от нестерпимой боли. Мышцы на могучих плечах надулись, но даже его исключительная сила не могла противостоять титанической мощи гидры. В другой ситуации он бы погиб, но гидра была чудовищем Ареса. Одна только мысль, что он может пасть в борьбе с порождением своего врага, наполнила Кратоса гневом. Даже более чем гневом. Более чем яростью.

Это был божественный гнев.

Совсем как в тот миг, когда он вошел в арку, указанную Посейдоном, спартанец почувствовал, что кости горят огнем, сжигая его изнутри. Кратоса окутала яркая вспышка, погружая все вокруг в тусклую голубизну, и по цепям пробежали к клинкам Хаоса разряды молний. В тот же миг горло гидры, в которое был вонзен один из мечей, взорвалось, как запечатанный горшок, который забыли снять с огня, и огромные куски дымящейся плоти разлетелись в разные стороны.

То, что произошло со второй головой, выглядело еще зрелищнее: от взрыва осколки костей ударили изнутри в глазные яблоки, вытолкнув их наружу, и пронзили ганглий, служивший ей мозгом. Шея обмякла, и Кратос полетел с высоты прямо на корабль.