Гротенберг. Песнь старого города - Александр Деворс

и вовремя — с необыкновенной для больного человека резвостью она подскочила и взвилась в воздух. Одежды теперь больше напоминали ободранное тряпьё. Черты лица плотно обтянули череп, а глаза вспыхнули мертвенным огнём. Её пальцы с длинными ногтями заострённые, словно клинки, блеснули в свете луны, какстальные лезвия. Видимо, зараза делала из людей не просто больных, а монстров, хорошо оснащённых для кровавых пиршеств. И это чудовище привыкло убивать легко, играючи справляясь с жертвой.

Только и Сегель не был наивным горожанином или добровольным обреченцем, явившимся на заклание. Пальцы привычно сжали рукоять меча, всё тело напряглось, как взведённая пружина, и сдаваться он не привык.

Они ударили одновременно, будто почувствовали этот момент. Когти скользнули по лезвию, высекая из закалённой стали целый сноп слепящих искр. Чудовище, явно не ожидавшее сопротивления, отскочило назад. И Сегель, несколько ослеплённый этим невиданным фейерверком, успел проморгаться перед новой атакой.

Теперь он действовал рассчётливо и хладнокровно, как всегда в бою отметая посторонние мысли. Взгляд привычно вычленял слабые стороны врага. Но он, уже изрядно поднаторевший в сражениях с разного рода нежитью и нелюдью, даже предположить не мог того, что случится дальше.

Стоило закончить бой, как можно скорее. Он поднырнул под тонкой рукой, пропуская монстра себе за спину, и вогнал лезвие глубоко под рёбра, пытаясь пробиться дальше к сердцу. Только он не учёл, что это уже мало походило на человека. К его удивлению, плоть была мягкой, будто студень. Его и меч легко разрезал ткани, с хлюпающим звуком.

Чудовище взвыло от боли или от досады, и развернулось, раздирая собственную грудную клетку, даже не пытаясь соскользнуть с меча. Монстр ринулся на Сегеля так резко, что он не успел отреагировать и завалился на спину.

Позвоночник жалобно хрустнул, одарив хозяина жгучей болью, но хотя бы выдержал и не сломался. Зато меч был вырван из руки и отлетел куда-то в сторону. И мир будто опрокинулся вместе с ним, замерев на грани сознания. Давно он не находился в настолько жалком состоянии!

Самое мерзкое положение валяться на спине, когда твой противник совершенно не скован в своих действиях. «Госпожа» лишь выгнулась, как ни в чём не бывало, заставляя рассечённый бок соединиться, будто и не было раны.

Мир ещё вертелся в глазах Сегеля, а существо, как ни в чём не бывало, прогнувшись в спине, хрустнув суставами, выгибая их в другую сторону, нависло над наёмником.

Он нашарил на поясе небольшой мешочек с само воспламеняющимся порошком, и бросил его в лицо женщине. Пламенная вспышка озарила парк, обугливая кожу, и по волосам монстра заструился магический огонь. Оглушающий визг заполнил немое пространство. Но даже превратившись в факел монстр не прекращал попыток достать его. Когти со скрежетом били по камням. И будь эти клинки хотя бы немного короче или длиннее – как знать, возможно, атака чудовища оказалась бы успешной. Но ослепшая на время «госпожа» лупила невпопад.

И Сегель ударил механической рукой, отбрасывая прокажённую подальше от себя. Откатился в сторону, вскочил на ноги.

Тяжело дыша, он огляделся, пытаясь найти меч, но в ночном полумраке ничего не мог разобрать, всполохов гаснущего огня было недостаточно. Тварь каталась по земле, гася пламя в ещё никак не желавших застывать кровяных лужах. Воды она либо опасалась, либо потеряв ориентацию в пространстве, не могла найти. Зато кровь чуяла.

«Госпожа» потеряла всякую схожесть с человеческой природой. Теперь – это был зверь, исходящий от бешенства зверь. Тряпьё на нём истлело, обнажая тощее, обтянутое палёной, всё ещё дымящейся шкурой тело. Миазмы вони, источаемые ей, душили не хуже болотного газа. И отмечая, как тварь поднимается на четвереньки, Сегель понял, что искать оружие некогда. Наёмник отпрыгнул, позволяя твари приземлиться ровно туда, где он мгновенье назад был сам, и, выхватив клинок, подаренный Пустым, стиснул его обеими руками. Он чувствовал, как внутри клинка пульсировала какая-то энергия, но понятия не имел, как её использовать, и может ли он использовать её вообще? Как запасной вариант оставалась ещё пистоль, только надежды на её эффективность не было. Если не удалось сильно навредить мечом, то поможет ли пуля?

Сегель развернулся, соизмеряя длину прыжка монстра, силы к которому возвращались с невозможной скоростью. Как только враг взвился в воздух, ринулся навстречу. Клинок Пустого попал точно в то место, где должно было находиться сердце, ведь, как учили священники, именно там обитает и душа.

Показалось, что само время на мгновение застыло. Застыл и Сегель, и «госпожа», выгнувшись от оттока переполнявшей её тело силы, как перетянутая струна, сминающая дуги лука. Яркий луч, ударивший в небо, расколол, казалось, пространство – мир жадно присосавшись к этому источнику стал жадно впитывать в себя источаемую энергию.

Сколько длилось это действо – никто из людей не видел. Не заметил этого и Сегель. Для него всё продолжилось только тогда, когда безвольной куклой с клинка соскользнуло тело «госпожи», возомнившей себя равной божествам. Он даже не подозревал о том, что всё уже кончено. И, воспользовавшись моментом, мужчина, перехватив удобнее освободившееся оружие, отсёк голову монстру, окончательно и бесповоротно лишая его возрождения.

Она покатилась по мостовой, а от того, насколько легко лезвие прошло через плоть, Сегель повалился кубарем на землю, тяжело дыша. Быстро перевернулся со спины на четвереньки, и замер всего на пару секунд. Рука монстра дёрнулась — клинок обрушился на грудную клетку. Раз, два, три,бил и бил, пока последние признаки жизни, как ему казалось, не покинули сущность. Он откатился назад, вытаскивая клинок, но всё ещё смотрел на то, что было когда-то женщиной.

Тварь больше не двигалась, а лезвие клинка теперь, кажется, светилось ещё ярче, вбирая частицы проклятия, обратившие эту несчастную в одержимого монстра. Мужчина позволил себе тяжело выдохнуть, и расслабиться, прислонившись лбом к влажным от недавнего дождя камням. Холод приятно прочищал голову. И его не волновало, что неведомо когда, прошедший очищающий дождь так и не смыл ни кровь жертв,