Волчье счастье - Паоло Коньетти

Грустно, да? — произнесла она. Глаза у нее блестели. — Что собираешься делать? Сразу вернешься в горы?

Я не тороплюсь. Хочешь, выпьем где-нибудь кофе?

Нет, я на работу. И так уже опоздала. Вдобавок нам ведь нечего сказать друг другу. Пока, Фаусто, пока.

На прощание Вероника поцеловала его в губы. Развернулась и быстро зашагала прочь. Фаусто никуда не спешил. Он смотрел, как Вероника шла по улице, а потом под портиком растворилась в толпе.

Вряд ли я снова окажусь в центре Милана в ближайшее время, подумал он и решил прогуляться, прежде чем ехать обратно в горы. Он почти забыл, как выглядят кафедральный собор, широкая мощеная площадь и памятник Витторио Эммануэле на коне, строгие дворцы девятнадцатого и двадцатого веков, которые гармонично оттеняли причуды готической архитектуры. Вспомнился Хемингуэй и его рассказ о Милане, который Фаусто много раз читал, — как он там назывался? «В другой стране». Центр города расчерчен каналами, возле моста старушка продает жареные каштаны, и американец, который прошел через войну, по пути в госпиталь покупает у нее кулек горячих каштанов и кладет себе в карман. Стоит октябрь, а может, ноябрь. На улице перед магазинами подвешены лисицы и олени, они покачиваются из стороны в сторону, и ветер взъерошивает шерсть, солдаты пересекают площадь, направляясь в кафе «Кова»[11], расположенное рядом с «Ла Скала», там столько девушек, горящих патриотизмом. Фаусто вспомнил начало рассказа: «Осенью война все еще продолжалась, но для нас она была кончена»[12]. Эти строки врезаются в память. Вот бы прочитать их Сильвии там, в комнате. Фаусто привык произносить их вслух, поставленным голосом, несколько лет он цитировал эти фразы на своих лекциях, пытаясь донести до студентов, что речь идет об исцелении, о залечивании ран, нанесенных войной, о стремлении поделиться тяжелым опытом, о невозможности исцелиться полностью и возможности обрести покой. А сейчас он приглядывался, каким предстает у Хемингуэя Милан 1918 года. Тогда в центре города продавалось мясо диких животных. Он не стал бы рассказывать Сильвии о ранах, об исцелении и тем более о чувстве опустошенности: война продолжается, но пусть воюют другие, а мы будем бродить по улицам с жареными каштанами в кармане и угощать девушек в кафе. Размышляя так, Фаусто поймал себя на том, что у него пересохло в горле. Он миновал Галерею с приятным ощущением оттого, что до сих пор помнит все улочки Милана, и зашел в «Кова», которое теперь находилось не возле театра «Ла Скала», а на Монтенаполеоне, рядом с бутиками, популярными среди жен русских миллионеров. А может, этих женщин содержали любовники? У барной стойки Фаусто заказал себе шампанское — в честь удачного завершения дел. И подумал: «Он только что развелся и продал квартиру, сейчас десять утра, и он пьет шампанское». Бармен, наверное, привык к странностям русских и, не поведя бровью, подал Фаусто бокал.

13. Провинциальная больница

Возвратившись в Фонтана Фредда, Фаусто заглянул в магазин за продуктами и там услышал, что с Санторсо произошел несчастный случай. Подробностей никто не знал, было известно лишь то, что все случилось в горах и за Санторсо выслали вертолет, однако ходили слухи, что он остался под лавиной. Фаусто расспросил продавца в газетном киоске, а потом наведался в бар, но все говорили намеками, строили догадки, недоумевали, почему этот тип вмешивается и зачем вообще этот повар остался в поселке, когда сезон давным-давно закончился. Фаусто и вправду было не безразлично, что произошло с Санторсо, — возможно, из-за всего пережитого им в тот день в городе; нужно попробовать узнать что-нибудь. Вертолет кружил над одним и тем же местом.

Он поехал в больницу, расположенную в пятидесяти километрах от Фонтана Фредда, прямо у подножия горы. Это был современный госпиталь, хорошо оборудованный и с просторной парковкой. Еще не выйдя из машины, Фаусто понял, что имя Санторсо здесь вряд ли вообще слышали. Ему уже доводилось бывать в стационарах, и он сказал, что пришел навестить своего дядю, которого привезли на «скорой помощи», — скорее всего, он в ортопедическом отделении, — и назвал фамилию, которую в Фонтана Фредда носил каждый второй. Фаусто не промахнулся. Луиджи Эразмо Балма, третий этаж.

В палате он увидел Санторсо, он же Луиджи Эразмо Балма, с перевязанной головой. Руки тоже были в бинтах — до самых локтей наложены плотные повязки, пухлые, как боксерские перчатки. Он не спал — точнее, не просто не спал, а был настороже.

О, кого я вижу, сказал Санторсо.

Луиджи!

Как тебя сюда занесло?

Занесло. Я искал тебя.

Искал меня?

Что с тобой стряслось?

Оба почувствовали неловкость. Санторсо откинулся на подушку, которая была у него за спиной, Фаусто посмотрел на его соседа по палате — старика, рядом с которым сидела на кровати женщина средних лет. Она тоже смотрела на Фаусто, а потом тактично отвела взгляд и сосредоточилась на своем отце, или, возможно, он не был ей отцом.

Вот уж угораздило, сказал Санторсо. С ноги соскочила лыжа, и я решил спуститься за ней, вместо того чтобы оставить ее там, внизу, куда она соскользнула. Склон был крутой, я слезал, хватаясь за уступы, и посыпались камни.

Где это было?

Знаешь, где Валнера?

Конечно.

А тот хребет, с которого спускаются лавины?

Знаю.

Я был как раз там, куда никто и носа не сунет.

Значит, ты упал?

Нет, удержался. Но если бы упал, было бы лучше.

Санторсо попытался взмахнуть забинтованными руками, посмотрел в потолок и сказал:

Как только я понял, что спускается лавина, сразу прижался к скале. Голову кое-как уберег, а от рук ничего не осталось.

Вот черт.

Словно их переехал трактор. Хорошо хоть, перчатки были толстые.

Перелом?

Даже не знаю, сколько там переломов.

А что с головой?

Голову не жалко, она всегда была никчемной.

В глазах у него по-прежнему был страх, который так и не отступил. Санторсо был еще слаб и, когда говорил, задыхался. Волосы торчали клочьями, борода спутана, загорелая шея — и эти белоснежные бинты. Очнувшись от удивления, он обрадовался приходу Фаусто. Рассказывая о случившемся, Санторсо, казалось, обретал силы.

А ты далекий путь проделал, чтобы найти меня.

Я сомневался, стоит ли приезжать, потом все-таки решил ехать… Никто толком не мог мне ничего рассказать.

Неудивительно! Они там считают, меня уж нет в живых.

Многие считают.

Меня будто камнями побили.

Почти так и есть.

Могуч ветер, да, Фаус? Помнишь тот день, когда мы ездили с тобой в лес?