Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

государствах морально сомнительных есть нормы права, которые морально нейтральны: пешеход, переходящий ночью пустую улицу на красный свет, ни в коем случае не совершает моральную ошибку — в отличие от кого-то, кто гоняет по ночным пустым улицам города на своей машине, так как есть риск, что он собьет кого-то, не заметив его.

Мораль и право, таким образом, связаны друг с другом, но далеко не равнозначны. Действие правовых норм, их власть над акторами, сохраняется, даже если фактическое правоприменение и лежащие в ее основании законы явно аморальны. Сталинские показательные процессы были легальны с правовой точки зрения, даже если мы считаем их морально нелегитимными. Таково основополагающее различие между легальностью и легитимностью.

Мораль артикулирует правила, которые устанавливают конкретно, какие поступки являются запретными, какие — надлежащими, а какие — дозволенными. Таким образом можно абстрактно выделить две крайние точки, два полюса, и моральную середину. Бесспорно морально запретное — это зло. Так, от злых поступков необходимо воздерживаться при любых обстоятельствах. Бесспорно морально надлежащее — это добро. Центр этого морального спектра — это дозволенное. Поскольку дозволенное — не добро и не зло, оно просто дозволено, я называю его нейтральным (от лат. ne-uter, «безразличное», «ни одно из двух»). Нейтральное располагается не по ту сторону добра и зла, но, так сказать, по эту сторону, не являясь ни тем, ни другим. Добро как крайняя точка на моральной шкале, то есть бесспорно надлежащее, в этом смысле не является дозволенным, потому что нечто дозволено, если это можно делать или воздерживаться от него. Но от добра нельзя воздерживаться. Оно есть морально необходимое — то, чему нет никакой действительной альтернативы. Суть добра такова, что любая альтернатива ему хуже его самого.

Разумеется, не все человеческие поступки очевидно и однозначно добры, нейтральны или злы, так как это всего лишь три центральных ориентира в моральном спектре. Поэтому, чтобы охватывать пространство морального более общо, далее я буду говорить в основном о морально надлежащем, дозволенном и неприемлемом.

Морально надлежащее — это то, что до́лжно делать в данной ситуации (но не автоматически в любой ситуации)[43]. Морально дозволенное — это все то, что можно делать в данной ситуации, хотя делать это не до́лжно или не обязательно. В любой ситуации дозволено многое, не имеющее морального значения. Морально неприемлемое — это то, от чего в данной ситуации (но не автоматически в любой ситуации) до́лжно воздерживаться [44].

Одним из центральных понятий этой книги являются ценности. В целом, ценности — это критерии оценки. В особом случае универсальных, касающихся нас как людей возможностей действия существуют моральные ценности: в той мере, в которой мы, применяя ясные критерии, морально оцениваем фактически совершенные или возможные в свете фактов действия, мы прибегаем к моральным фактам. Оценивание действий в свете того, попадают ли они в область добра, нейтрального или зла, опирается на моральные и неморальные факты и с помощью фаллибельного притязания на знание (falliblen Wissensanspruch) определяет их в одну из этих ценностных областей.

Притязание на знание фаллибельно, то есть подвержено ошибкам, если в нем утверждается нечто, что вполне может быть ложным, и нет никаких необходимых оснований для его принятия. Большая часть притязаний на знание фаллибельны, так как мы никогда не знаем всех обстоятельств, чтобы быть совершенно уверенными в наших суждениях. Я считаю, к примеру, что Ангела Меркель сейчас в Берлине. Но я вполне могу и заблуждаться.

Чем сложнее действительность, о которой мы хотели бы нечто выяснить, тем вероятнее, что даже наши самые подкрепленные притязания на знания в итоге окажутся ложными. В моральных вопросах все так же, так как и в них речь идет о том, как устроена действительность. Мы хотим выяснить, что мы должны делать в сложной ситуации, а не произвольно определить варианты действий.

Моральные ценности универсальны. Они касаются всех людей, везде и во все времена, даже если не всем людям это обязательно всецело ясно. Поэтому мы можем заблуждаться относительно ценностей. Из того, что они универсальны, не следует, что каждый всегда осознает их.

В первую очередь, моральные ценности отличаются от экономических. Экономические ценности измеряются на бирже, в валютах и банками. Они выражают результаты переговорных процессов, взаимосвязанных с производством товаров и товарообменом. Экономические ценности не имеют универсального и вневременного значения. Кроме того, в области экономики действуют отчасти очень аморальные правила игры, так как выгоду и прибыль обыкновенно достигают, целенаправленно причиняя другим людям убытки или по меньшей мере утаивая от них выгодную информацию.

В благом обществе с помощью политических мер, выраженных в правовом регулировании, стремятся к правильной иерархии между моральными и экономическими ценностями, так что, к примеру, правовое государство в идеальном случае заботится о том, чтобы производство товаров и товарообмен не нарушали минимальных моральных стандартов. В таком случае этика стоит выше приращения экономической стоимости, и аморальный экономический рост считают хуже рецессии. Так, торговля людьми запрещена в Германии и во многих других странах, более того, у нас есть минимальная оплата труда, всеобщее медицинское страхование, как и другие социалистические меры, нужные чтобы не все и вся подчинялось правилам рынка. Когда, напротив, правят лишь экономические ценности, мы оказываемся в аморальной, дурной форме общества — такую отчасти можно наблюдать в США, но в деталях ее можно обнаружить и в Германии, а присмотревшись повнимательнее — в конечном счете всюду. Прежде всего, в США доллар значит больше, чем здоровье людей, которые попросту не могут обеспечить себя медицинской помощью.

Конечно, экономические ценности необходимы для воплощения моральных ценностей, на что, в частности, указала американский философ Марта Нуссбаум [45]. Мораль и экономика не обязаны и не должны друг друга исключать. Но это предполагает, что в просвещенном обществе постановка экономических целей подчиняется моральным принципам. Морально неприемлемые экономики безусловно должны отвергаться — это обстоятельство, которое в идеальном случае отражается в построении экономических теорий и их политическом воплощении в рыночной экономике.

Известное высказывание из «Трехгрошовой оперы» Бертольта Брехта «Сначала хлеб, а нравственность — потом»[46], тем самым, истинно лишь наполовину: моральные притязания могут быть реализованы только в том случае, если мы создадим экономические предпосылки для них, так как мы не можем требовать от людей в целом, чтобы они при любых обстоятельствах вели себя как герои. Наоборот, задача экономики в том, чтобы создать условия, при которых моральные поступки были бы возможны и без героизма, то есть совершенно обыденны и доступны для всех людей.

Однако из этого следует, что экономика должна преследовать