Соблазн. Проза - Игорь Агафонов

Сява Елизарыч призывал встречаться еженедельно, по субботам – дням службы в часовне, потом происходило чаепитие там же с прихожанами, после чего, уже в доме или беседке Надежды (мыс Надежды, иронизировал Тимофей), записывались Сявины разности о себе любимом – винегрет, который ещё надобно переварить: известная шутка, бытующая в определённой среде литературных профи. А тут Сява Елизарыч позвал внеурочно – на встречу с владыкой Феодосием, каковой привезёт мощи святых из Сергиева-Посада.

Владыка обещал приехать в полдень среды, но задерживался. Сява несколько раз ему звонил, переговаривался, потом связь прервалась.

– Батарейка, должно, села

– Что ж у него в машине зарядника нет? – Тимофей, измаявшись в пустом ожидании, следовал неотступно за Сявой. Задавал ему время от времени приходящие в голову вопросы о жизни своего подопечного, делал в блокноте пометки. А тот отвечал рассеянно, иногда тоном, предполагающим «отцепись». И бродил кругами – то к часовне, где подолгу стоял у калитки и смотрел на поворот дороги, то во двор к мастеровым, работавшим на возведении гостевого павильона, бассейна, реконструкции бани, голубятни и прочего – присматривал вроде оком матёрого строителя, но тут же удалялся, если появлялась Надя. Ей, как сообразил Тимофей, принадлежала инициатива в обустройстве усадьбы. А в доме он то и дело подходил к монитору камер наружного наблюдения и, в задумчивой оцепенелости и опершись рукой о инкрустированный слоновьей костью столик, подолгу смотрел на экраны, точно гость мог прибыть не только на площадку у ворот, но и откуда-нибудь с тылу – из лесу, так что Тимофей даже чуть было не спросил: «Он случайно не на танке едет?»

Сява дёрнул плечом – он тоже устал ждать, и вопросы Тимофея стали его раздражать настолько, что он перестал это скрывать.

– Пойдём, я поставлю тебе кино, – сказал он сухо. – Тебе на этот раз понравится.

Проводив в гостиную своего литературного регистратора, как теперь неизменно величали Клепикова, и, включив ему фильм, Сява удалился на кухню, где Надя готовила стол к приёму высокого гостя.

В противовес тем дискам, которые Тимофей смотрел раньше, сегодняшний, в самом деле, оказался много лучше. Досмотрев его до титров, он пошёл побродить по дому. Когда в самом начале знакомства его водили здесь, как на экскурсии, он мало что запомнил в деталях, теперь решил восполнить пробелы. Поднялся по широкой лестнице на второй этаж – остановился посреди широкого холла: четыре двери вели… Ближняя дверь в кабинет Елизарыча, где запомнилась икона Святой Елизаветы. Глядишь на неё чуть сбоку – лицо скорбное, анфас – благостное, сосредоточенно спокойное. И вообще много интересного там – всё сплошь раритеты, дорогие, даренные и купленные в вояжах по всему свету… но в кабинет, очевидно, Сява поведёт владыку, так что осмотреться ещё раз можно будет с ним заодно. Надо бы заглянуть за другие двери. Вторая комната – спальня с широкой кроватью под балдахином. Повсюду бюстики и цветные статуэтки кошек. Скорее всего, будуар Надежды. Тимофей вспомнил её рассказ о том, что последний её кот скончался от разрыва сердца. Был он страшно нелюдим, с приходом гостей всегда прятался. А как-то вышел на улицу и тут из-за угла вывернул трактор, и кот до смерти испугался… и окочурился.

Третья – тоже спальня, но попроще – скорее всего для гостей. Четвёртая дверь – в зимнюю оранжерею… А это что? Кресло? Да. Но какое! Тимофей осмотрел дисплей компьютера, вмонтированный в подлокотник, иные причиндалы, провёл ладонью по спинке и сиденью, нащупал ролики-валики… А, понял – массажное кресло! О, японское. Дорогое, небось… И, спровоцированная будто, шевельнулась сладкая мысль о деньгах за рукопись…

Шум с первого этажа заставил Тимофея отвлечься: что там, не владыка ли, наконец, нагрянул? И он поспешил вниз…

У проёма дверей в кухонный зал затормозил, услышав приглушённые голоса и звуки, напоминающие подобие чавканья. С любопытством заглянув, увидал на столе большое блюдо с арбузом и большие ножи… Хозяева перекусывали, не спуская глаз с окон, чтобы, по всей вероятности, не прозевать гостя.

«Как, интересно, называется этот столик?.. Островок?» – порхнула у Тимофея несвоевременная мысль. Он поспешно отступил за косяк, будто чего испугавшись.

– У тебя же есть своя тарелка, – догнал его голос Нади. – Зачем ты из общей черпаешь?

– Н-ну! – нукнул по-ребячьи Сява, но примолк – видимо, подавив в себе протест, а может, поперхнувшись…

Тимофей вышел во двор.

– А мне, стало быть, стакана воды не предложили… – глянул на часы. – За шесть (!) часов ожидания.

И вдруг все мелочи, которым он раньше не придавал значения, разом всплыли в памяти, как мусор в помойном сосуде с жидкостью, задетый нечаянно и едва не опрокинутый. Взгляд его на супругов нацелился с напряжённой зоркостью, стал пристрастней. Вот он Сява Елизарыч – смеётся когда, зубы вперёд выпячивает и губа верхняя у него приподымается при этом, обнажая дёсны – щерится как бы, готовясь укусить… А Надюша? Подбородочек и покатый лобик сходятся в остренький, чуть горбатый носик, роток небольшой, но тоже с острыми зубками («Как у пираньи, однако, ёлки-палки!» – ахнул мысленно Тимофей. – Как же я раньше-то не разглядел, не разобрался?»), маникюр безупречен – что на руках, что на ногах. Формы складного тела всегда обтянуты блузкой и юбкой… Однако чего-то всё же не достаёт в её облике и фигуре. И осенило: лисьего роскошного хвоста. «Ну, хоть бы тогда чернобурку на плечи накинула, что ли!.. Стра-анный, странный конгломерат, ей-ей: рыба-пиранья и кусачий зверёк. И смех её под стать муженьку – самодовольный!»

Вспомнил также, как в первый приезд попотчевали его крыжовником прямо с куста – с названием «мечта детства» и вишней с ветки (также то есть немытыми), отчего Тимофея позже распучило. И бульон с бараниной за обедом, хоть и понравился ему очень, праздником живота не стал. Оказался, что называется, не уместен после плодовых. А он, Тимофей, ещё хотел узнать: «Что за специи использованы?» – польстить хотел, видишь ли.

И, удивляясь тому, что так сильно задет невниманием хозяев, Тимофей медленно пошёл по усадьбе, оглядывая всё вокруг уже неприязненно-хмуро.

Мимо боковой стены дома с запасным выходом – к вольеру с двумя рыженькими небольшими добродушными лайками – лают, как приветствуют, накручивая хвостами… «Так и не узнал, что за порода».

– Я на корточках сижу, я на Бобика гляжу. До чего же, до чего же, до чего же он хорош. Нет, не то…

Две остренькие любопытные мордочки смотрели на Тимофея весёлыми карими глазками и будто чего-то ждали.

– Хорошо. Тогда так. Зрит и слышит Миша Машу, Маша варит Мише кашу… А, вот оно что!

При имени Миша хвостом вильнула собачка справа, при имени Маша – слева…

– Что же это, ёлки-палки, такое?..

Этот вопрос был, скорее всего, уже не к собачкам.

Мимо голубятни… «А-а, вот откуда метафоры о благородных голубях и сизарях… И про собачек также… Отсюда, отсюда метафорит. Всё, что под носом – в дело пустить… Не пропадать же добру. Как там у него?.. Сколько не давай сизарям, всё будут копаться, друг друга клевать… Иное дело – благородные… Уж не в князья ли ты пробиваешься, Сява?.. Интересно, с прицелом на благородное потомство? Или самому ещё титул надобен?..»

У гостевого дома метров на шестьдесят квадратных – этаком павильоне с передней стеной сплошь из стекла, под шатром векового дуба, рабочие выкладывали разноцветным песчаником стенки и ступеньки бассейна. За бассейном аляповато сиял колодец в виде огромного фаянсового заварного чайника, из него, очевидно, в бассейн будут накачивать воду.

Тимофей поздоровался с молодым татарином, с кем уже был знаком…

У реставрируемой бани другой татарин выводил трафаретным половичком лиловый узор на площадке перед дверью. Тимофей хотел расспросить его о технологии действа, но тут из дома вышли князь с княгиней. «Ну что, перекусили?» – ощерился мысленно Тимофей.

За хозяивами увивался мужик-увалень, с физиономией уголовника.

– Вот видишь, Игорь, – сказала ему Надя, – и рви, сколь хошь.

И тот рьяно принялся выдирать пучками душицу и складывать её в пакет.

– Да у неё сроки прошли, – заметил Сява. – Траву всякую в определённой срок собирают…

– Пусть рвёт хоть под корень, мне легче будет грядку убирать, – отмахнулась Надя и отошла к увитой плющом беседке, села на качели.

«Да, не любит твоя жёнушка, чтобы ей указывали. Она сама предпочитает указывать…» – усмехнулся Тимофей. Что любопытно, за всё время общения с Двушкиными Тимофей ни разу не видел в доме родственников Надежды Никитичны и не услышал ни одного слова о них. «Э, да ты, знать, предпочитаешь, чтобы и твоя собственная родня не путалась под ногами…»