Викинг и дева в огне - Галина Емельянова

не дома, а у Любушки. Молодой, горячей и до любовных утех охочей вдовой. Муж ее гонял плоты с рубленым лесом, так и не выплыл из-под бревен. Пустоцветом оказалась молодуха. Дородная, волоокая, с черными густыми волосами, она если не разожгла в варяге любовь, но утешить по-бабьи сумела. Года три они уже хороводились. И хозяйка вдова хорошая, и если бы понесла, то может он и женился бы.

Но в этот раз все пошло вкривь и вкось. Баба его обнимает, телом жарким прижимается, а он как закроет глаза, так и видит ясные очи Василисы. Невинные губы, тонкую, девичью шею.

Мужские дела справил быстро, и отвернулся к стене. И привиделся Северину сон.

Лежал он на волчьих шкурах в родовом доме. В центре горел очаг, кругом отец, мать, старшие братья и сестры, шумные племянники и племянницы, но все они, как тени, сквозь них видно море. Будто дом не из дерева, а из слюды, что здесь славяне в окна ставят. Посмотрел впереди себя, Вася сидела на его корне жизни, покачиваясь вверх вниз, на груди ее и руках, переплетались узоры змей, рыб и рун. И вдруг одна из змей ожила, высунула алое жало и стремительно бросилась прямо девушке в лицо. Ужалила и исчезла, а Вася, стала таять как снег, весной, и только что в них обоих жар горел, стучал в висках огнем, а тут же холодом и болью обдало все чресла. Застонал Северин и проснулся. Рядом Любава, раскинула руки и ноги, пышет здоровьем и женской силой.

— Постылая, — вспомнил он когда-то услышанное во пиру слово.

Стал надевать рубаху, портки. Женщина даже не пошевелилась. Оставил рубленое серебро, и ушел домой.

Уже на утро Северин начал искать тех самых мальцов, что были при драке. И нашел. Трое неразлучных друзей, поднимая пыль, шли по дороге из деревни к реке, несли удочки, и плетеные кошелки. Подозвал самого смелого, мальчишку звали Заяц, по церковному Мишаня.

— А вы идите, он догонит. — Махнул он рукой рыбакам. — Ты Васю знаешь, она мне за ножичек оберег обещала, не приходила?

— Я ничего не знаю, дяденька, — заканючил малец, а сам хитро так косится на воина.

— Ну, а чья она дочь хоть укажешь? Да я с честными помыслами.

— Не приходила, она в бане две недели сидела, первую кровь уронила. Это же она кровь в драке уронила, отчего в баню потом? — недоумевал Мишаня.

— Так, а чьего рода, имя отца? — Воин тряхнул бестолкового отрока за плечи.

— Боярина Сударова, младшая дочь.

Мужчина вынул из калиты, висевшей на поясе, самую мелкую монету — векшу, и отдал мальчишке.

— Новости будут, ко мне прибегай. Еще отсыплю.

Глава 11. Торжище

Пришел Миторофанов день, шестого студня, замерзли реки, открылся санный путь. Все торговые гости с севера, Юга и Запада и Востока ехали на знаменитые Новгородские торжища. Славен Великий Новгород своими торговыми палатами, купеческим людом и своим, и заморским. Ввозили зерно, сельдь, янтарь. А сами продавали пушнину, воск, кожи. Купцы приезжали даже из далекой Сицилии, где города стояли у самого теплого моря. Шумит торг, жизнь на нем бурлит. Все чинно: лавки с железом отдельно, со снедью отдельно. Ткани да безделушки бабьи, свое место на торгу заняли. Здесь все что душе угодно от простого крапивного полотна, мелочи для шитья, ниток для вязания, до шелка и бархата. В ряду далее торговали украшениями, тут самое разное увидеть можно. И горючий камень — янтарь, и жемчуг речной, а кому серебра на оплату не хватит, так есть просто стеклянные бусы из дальних краев, и пуговицы из меди, серебра. иголки, да калита для гривен, из кожи, меха и бархата. Купцы зазывали покупателей, каждый норовил другого перекричать. Дружинник князя, да еще из его ближнего круга, старший над всем гриднями, всегда желанный покупатель.

Северина встречали зазывалы, где-то даже заморские купцы. Он ходил по непривычным для себя рядам. Раньше оружие смотрел, или книги по ратному делу. Хоть читать не умел, но и по картинкам учиться можно. А там еще нарисованы чужие земли, моря. Торговались купцы, до хрипоты, до битья сопаток правда не доходило, этим корчмы славились, куда после удачной сделки пойдут и продавец, и покупатель.

А Северьян искал подарок для Василисы.

А на прилавке бусы жемчужные, из алатыря(янтарь), солнечного камня дарованного свейским морем. Ожерелья и подвески из голубого матового калаига(бирюзы), недорогой лал(шпинель), цвета от розового до фиолетового, от зеленого до черного. Глаза у варяга разбегались от такого изобилия, но решиться на покупку, он пока не готов.

Ходил по рядам, а Солнце уже на вторую половину неба поплыло, когда Северин увидел на прилавке странствующего монаха, то, что поразило его и удивило. Он принял, правда, за бусы четки, но камни были удивительно красивы.

Одни бусины, будто неведомые алые ягоды, или капельки девичьей крови на брачном ложе. Другие, синие, как глаза Василисы, что снились ему теперь каждую ночь.

Купец, немолодой византиец, сразу учуял интерес гостя и цену назвал баснословную.

— Золотой браслет или распятие. Я же вижу тебя насквозь викинг, ты можешь себе это позволить. — Говорил по-свейски почти похоже.

Северин его понял.

— Или ты плохой воин, и у тебя ничего нет? Разве не грабили твои предки, и ты, наших монастырей и домов. Не убивали святых отцов? — Чем дальше монах говорил, тем распалялся все больше. Глаза его, черные, навыкате, покраснели. Скобленное, безбородое лицо, пошло алыми пятнами

Северин положил руку на гарду и слегка вытащил меч из ножен.

— Я приму от тебя смерть язычник, и попаду в рай! — Фанатик воздел руки к небу, полы рукавов сдвинулись и открыли взору волосатые, толстые руки. Плащ, подбитый мехом, упал с жирных плеч.

Варяг развязал тесемки на вороте рубахи и вытащил кипарисовый крестик.

— Ты видно перепил своего фряжского вина, купец. Я крещен, и не убивал монахов. Но если ты скажешь еще хоть слово о моих предках, я отправлю тебя в ад.

Если бы воин проявил хоть каплю гнева, наверное, монах не так испугался бы, этих, сказанных ровным