Викинг и дева в огне - Галина Емельянова

просто в миг, за один удар сердца. Тут же каменщики подбежали, подняли архиепископа и вынесли во двор. Северин от чужой помощи отказался. Спина болела от удара, но ребра были целы, дышалась свободно. Когда он, отряхиваясь, вышел на улицу, владыка уже отпевал погибшего монаха. Немолодой человек, он стоял на коленях, среди каменной крошки, кусков штукатурки, и читал заупокойную молитву. Не было ни кадила, ни свечи, священник приложил к губам несчастного свою золотую панагию, и замолчал.

Когда его попытались поднять, он отрицательно покачал седой головой в белом клобуке, с вышитым крестом. Прошло еще несколько мгновений.

Наконец он махнул выжившему монаху, тот помог подняться, с другой стороны владыку поддержал Северин.

— Господь через тебя посылает знамение, что это дело всей моей жизни, строить храмы на этой суровой земле. Выше и красивее, чем Киевские. Для того и спас. — Владыка перекрестился, глаза его смотрели не на тех, кто рядом, а будто сквозь время, в будущее. — Я буду молиться за тебя, варяг. Русские добро помнят..

И пошел к простой телеге, на которую положили завернутое в холстину тело. Владыка ушел вниз по мостовой, держась за края телеги, и долго слышалось, как он поет молитву, а монах ему подпевает.

Северин, вдруг подумал, что это даже лучшая смерть, чем в бою. Мученическая. Отец Нектарий говорил, что такие, воины Христа, сразу попадают в Рай.

Рай…А есть ли он? Но надо просто верить. Верить и жить дальше.

Глава 7. Нежданная радость

Наконец — то погоды встали хорошие, на полях крестьяне сеяли озимую рожь, освященными в церкви зернами, собранными на хлебный Спас. Солнце еще по-летнему яркое, но уже по-осеннему холодное, светило, но не грело. Дороги основательно подсохли, потому собрались в поход за данью. Перед дальней дорогой пусть и в свои земли, но оберег не помешает, рассудил Северьян и отправился к реке. На полпути он услышал пронзительный крик. Это ведь голос Васяты?!

— Отдай, это мое, даренное!

— А ты брешешь! Брехло брехло! — кричал другой отрок.

Варяг свернул от реки к деревне, и за кустами, на поляне, увидел четверых ребятишек. Двое, Васята и незнакомый отрок, дрались, а другие их подбадривали. В пыли валялся подаренный воином нож.

— А ну, стоять! — Голос у Северин вроде и не громкий, но такой, что у врагов мороз по коже, а тут мальчишки.

Он подбежал, и, расцепив руки дерущихся, развел мальчишек в стороны. Васятка был весь в пыли, из носа текла кровь, его противник, на голову выше, стоял с исцарапанным лицом.

— Эй, ты, — Воин показал на самого младшего. — Подбери нож, Ваське отдай. Это я подарил, запомнили?!

Малец подчинился, опасливо глядя на воина.

— А чо, мы ничо, — пробормотал он. Поклонившись воину, подтягивая штаны, троица удалилась вниз по тропинке к деревне.

Васятка, вытащил из онучи кожаный чехол, и спрятал нож, потом зажал пальцами нос, и громко задышал ртом.

— Пошли, — Северин схватил отрока за шиворот, и так, не отпуская ворота, притащил к реке. Там он сел на корточки и стал обмывать водой кровь с Васькиного лица.

— Больно, — захныкал тот.

— Терпи, что, как баба, ноешь.

Наконец кровь перестала капать.

Северин выпрямился и, хмурясь, чтобы скрыть улыбку, приказал: «Рубаху снимай, пока кровь не присохла, стирай».

Васька отшатнулся от друга, и не подчинился. Смотрел в землю, шмыгая носом.

— Сымай говорю! — И Северин дернул отрока за плечо.

— Сам сымай, — очень похоже передразнил мальчишка, и продолжил. — Мордофиля — дурак, да еще и чванливый

От неожиданности воин отвесил Ваське подзатыльник. Тот пошатнулся, но не упал. В огромных васильковых глазах сразу высохли слезы. С головы слетела соломенная шляпа, и из-под нее выпала длинная коса — русая, медовая.

Северин опешил, Васятка, а вернее Васа убежала куда-то в камыши, и затаилась, а он только через некоторое время пришел в себя.

— Девка!! — прошептал воин. Как там, и на старуху бывает проруха. Что за проруха варяг не знал. Да и не важно. Так вот, что его тянуло к этому ясноглазому отроку. Думал, что как к младшему брату, а тут вон оно что.

— Вася, Вася! — закричал он восторженно- радостно. — Иди сюда, не обижу. Оберег- то где? Обещал, обещалась!

А Василиса сидела в зарослях, и, зажав рот ладонью, сдерживала рыдания.

«Позорище какое. Вдруг прознает кто она, да батюшке нажалуется, тогда точно плетей не миновать. Срам, срам», — лихорадочно неслись в девичьей голове мысли одна страшнее другой. Может сигануть в речку, к ним, к водяным девам, песни петь, хороводы водить, умереть и вся недолга.

— Душа моя, свет Василиса! — радостно кричал Северин. — Так я оберег жду!

И впервые она услышала, как смеется варяг. Отрывисто, гортанно, похоже на клекот хищной птицы.

«Душа моя! — наконец поняла главное Васа. — Душе погибнуть, за ради песен да плясок?! Да и холодно там на дне речном, сыро. Не то, что в батюшкином дому за пяльцами». Девушка перекрестилась, и пошла вдоль берега, зная потаенную тропку до родного дома.

Глава 8. Василиса

Рано потеряв матушку, Васа росла, как трава в поле. Правда кормилица ее баловала, сама себя шире, баба хотела и сиротку откормить до упитанного поросенка. Но как в народе говорится: не в коня корм. Унять Васиного непоседливого характера не могли. Где коня подковывают тут и боярышня, все выспрашивает, высматривает. Чуть ли не головой в горнило лезет. Хотя к огню и относится опасливо.

А потом не на поводу жеребца ведет, а скачет по полям. Приказала няньке сшить себе портки и рубашку, как у мальчишек деревенских, и сигает с ними, то в ночное коней пасти, то на рыбалку.

Сладу с младой не было. После обеда, объевшись пирогов, кормилица Лукерья засыпала в тенечке боярского терема, а девчонка, вопреки запретам, уже с ребятишками в лес по ягоды убежала.

В город вернулись та же напасть, что удумала, егоза! Подкоп вырыла и опять отроком