Викинг и дева в огне - Галина Емельянова

— Меня, воина охранять?! — Северин хмыкнул.

— Ты не смотри, что я такой несуразный, меня Оглобля кличут, я силушкой не обижен.

Он надел на голову шапку и подошел к частоколу, выдернул из забора кол и, заслонив собой Северина, стал чего-то ждать.

И дождался. С крыши дома, будто летучая мышь, спрыгнул человек и в свете луны блеснул кинжал. Такой длины оружие варяг встречал у ишпанцев. Меньше меча, но в ловких руках..

Додумать он не успел, Оглобля махнул дрыном, но как бы быстр он не был, нападавший оказался проворнее. Нож полетел в мужика. Воин, присел, и ударил парня под колени, тот растянулся во весь свой немалый рост. Клинок пролетел мимо. Затем тать молниеносно переместился в тень дома, и словно пропал, исчез.

— Мавр, что ли?! — удивленно подумал Северин, видевший воинов с черными лицами при дворе конунга. Используя тело Оглобли, как ступеньку для прыжка, варяг оттолкнулся и бросил нож. Кидал Северин кинжал, как бы сверху, метя в шею, даже в пылу боя он успел расслышать легкий звон кольчужных колец. Нападавший, не черт, а всего лишь человек из плоти и крови, и его шея ничем не защищена. Но противник опять оказался быстрее. Увернулся и вытащил что-то из-за пояса, оказалось шар с шипами на цепи, прикрепленной к древку. Раскручивая кисть руки, наемный убийца, а в этом теперь не было сомнения, приближался. Северин крикнул боевой клич викингов: «Один! Один!». Призывая своего языческого бога в свидетели битвы.

Меч его встретил врага, но кистень обмотал цепью оружие Северина и противник попытался вырвать меч из рук варяга.

Тогда Северин схватил острие меча ладонями, и вырвал свое оружие, а с ним и кистень, бросил все на землю и окровавленными руками сжал горло соперника. Варяг пребывал в боевом исступлении, не чувствовал боли, им владело только одно желание — убить врага.

Тот тоже вошел в раж, так они бы и задушили друг друга, но им помешал Оглобля. Тот очнулся и встал во весь свой не малый рост. Парень размахнулся дрыном, и раздался смачный треск. Череп разбился вдребезги, осколки костей, кровь и мозги разлетелись испачкав Северину лицо, бархатную рубаху и меховой жилет. Он отпустил горло врага и тот упал.

— Один!! — неистово закричал варяг, потом опомнившись, встал на колени и достал из-под рубахи крест, поцеловал и попросил прощения у Христа. Затем он отдернул повязку с лица поверженного врага, еще кровь не успела залить светлую кожу. Это оказался не мавр.

— Это Воронок, слуга бояр Сударовых, он у них для грязных дел. — Пояснил Оглобля.

— Отлетался, — прошептал Северин. Оглобля оторвал край своей рубахи, что был чище, и забинтовал руки своего нового господина.

Потом повел варяга в княжеское городище, там их встретила нянька.

«Вот теперь в моем доме двое соглядатаев», — проваливаясь в сон, подумал варяг.

Глава 14. Пожар

Боярин Федор Сударов убоялся мести варяга после неудачного на того нападения, а еще пуще князя, умевшего проводить дознания и сыск. Тут еще и тысяцкий к варягу благоволит. Пришлось споро скрываться в вотчине. Глухомань, леса, болота, правда зимой санный путь по реке, до самого озера. Пересидит зиму в тепле, да покое, а к Масленной и вернется в город. Хотя по ночам иногда не до покоя, вокруг выли волки, справляли свадьбы.

Зато здесь, можно дешевле рыбу морскую, да ткани, купить. Недалеко торговый тракт. Тиун-управляющий у боярина дока в таких делах.

Молодая жена благополучно разрешилась от бремени, родила, вот ведь прости, Господи, грехи наша, опять девчонку. Сколько не молился, сколько не жертвовал боярин церкви и нищим, не дал Господь наследника. Взял с собой и Вассу, и челядь, хотелось дышать полной грудью, лежать на печи, слушать, как гудит огонь в печи и пить медовуху.

«Васа было заупрямилась, но когда прикрикнул, согласилась. Да и кормилица-нянька с ней поехала, правда такую, чем прокормить, лучше росомахе на съедение отправить или рыси. А кому еще за дитем смотреть? Жена уже оправилась от родов, можно и ласкаться, хоть и пост, но это не большой грех, ведь венчанные. Пусть дочь привыкает и колыбель качать, и мудрость материнскую постигать. Ведь сама совсем девчонкой несмышленой осталась, когда мать потеряла». Так он думал, гладя шелковистую рысью шкуру, преподнесенную ему тиуном по приезде. Изба добротная, не терем конечно, но будут силы и здесь в глуши терем поставит. Бревнышко к бревнышку, пол не земляной, обтесанными досками выложен, ковры из Булгарии, и ногам тепло, и глазу приятно.

Неделю, как справили Сретенье Господне, всем семейством ходили на берег реки и просили солнышко. «Солнышко-вёдрышко, выгляни, красное, из-за гор-горы! Выгляни, солнышко, до вешней поры! Видело ль ты, вёдрышко, красную весну? Встретило ли, красное, ты свою сестру?»

Солнышко не выглянуло, знать будут еще морозы. Хотя птицы днем поднимали разноголосый гомон, мешая отдыхать после обеда. Федор Симеонович держал всех домочадцев в строгости. Вот и сейчас, переборол одолевавший его сон, позвал младшую дочь.

— Васька! — кликнул боярин. — Сделала, что тебе мать велела?

— Да, батюшка. — Девушка протянула маленькую рубашечку для младенца, с вышитыми по рукавам и вороту обережными крестами.

Все-таки дочь хоть и не красавица, но аккуратная и прилежная. В свете лучины переливались бусинки на очелье, атласной голубой ленте, да медью золотились височные кольца и девичья краса — коса.

— Ну и славно. Иди, к тиуну азбуку повтори, да счет. А то такую неказистую, да еще без царя в голове, кто замуж возьмет? — и зашелся в смеха, заколыхавшись огромным животом.

Василиса пошла в женский закуток, отделенный от батюшкиной опочивальни небольшими сенями. Делили они его вместе с кормилицей. Та после смерти матери стала, как родная. Вассе, как боярышне, на перинах спать положено, но девушка уступила их Лукерье. У той кровать, просто лавка, да одеяла и подушка одна, а засыпать легко, не потеешь. В закутке все не только для отдыха, и лари плетеные из бересты, где нитки, чулки вязать, иголки, ножницы, в отдельном коробке — пуговицы, бусинки, обережные фигурки коней и уточек из меди. Девушка решила оттянуть время до занятий азбукой с тиуном. Стала переплетать косу.