Проклятая книга - Дарья Иволгина

Лучезарный свет погас, голос замолчал. Я был по-прежнему один в своей крохотной лесной келье. Но вдруг я услышал за порогом странное рычание. Я приоткрыл дверь и увидел вот это неприятное существо. Оно не колебалось ни мгновения — поднявшись на задние лапы, бросилось на меня и попыталось перегрызть мне горло.

Я с трудом отбился от него. Однако оно не отступало. Целый день длилось наше противостояние. Зверь прокусил мне руку, порвал кожу на горле. Я мог истечь кровью, но злобное создание не оставляло меня в покое. Наконец я огрел его поленом по голове и смог закрыть дверь, временно избавившись от своего непонятного врага.

И снова в моей келье затеплился свет. Некто невидимый присутствовал там.

«Что это было за существо? — спросил я. — Почему оно пыталось меня убить?» — «Ты еще не понял? — прозвенел голос. — Это твой главный грех, твоя гордость. Теперь она сторожит твой порог и готовится к новому нападению. Сражайся с ним не внутри себя, но снаружи. Так легче одолеть нечисть, ибо тебе будет яснее, насколько отвратителен этот зверь, доселе живший в самых потаенных недрах твоей души.»

«Но ведь я могу и не победить!» — испугался я. «Ты в любом случае мог не победить, — возразил голос, — но так, как теперь, тебе будет легче».

И голос замолчал навсегда. А я остался сражаться с моей гордостью. Я должен был убить ее… Но не смог. Вместо этого я приручил ее. Теперь она ходит за мной, как верный домашний зверь, и я не знаю, что мне делать. Я оказался хуже, чем предполагал изначально, когда только начинал свой подвиг пустыннического жительства. Я научился жить со своей гордостью в мире и дружбе. Не знаю, чему научит вас эта история.

С этими словами старик повернулся и заковылял прочь.

Молодые люди почувствовали себя такими усталыми, что заночевали прямо на обочине дороги. Они развели костер и дежурили по очереди, опасаясь стариковой гордости. Кто знает? Может быть, эта зверюга не такая уж и ручная!

Ближайшей целью царя Иоанна стал город Дерпт. Туда было направлено большое российское войско, конница с пехотой, и более ста пушек, и осадных, и полевых. Возглавлялось войско знатнейшими воеводами — князьями Иваном Мстиславским и Петром Шуйским. Главнокомандующим в этой войне был Адашев, который полагал, что незачем растрачивать силы русские на совершенно ненужную России завоевательную войну. Впрочем, царю Иоанну понравилось брать города и покорять народы. После славнейшего взятия Казани все казалось ему нипочем, а с не которого времени Иван Васильевич не терпел никаких возражений. Как топнет ногой — так разом и голова с плеч. И, в душе оставаясь все так же против этой войны, Адашев добросовестно командовал армиями. Царь не сможет, по крайней мере, упрекнуть его в неповиновении. Назначение на этот пост воспринималось Адашевым как проявление государевой немилости. Впрочем, так оно и было.

После памятной болезни, когда государь едва не отошел ко Господу (а случилась роковая болезнь вскоре после падения Казани), многое изменилось. Тогда, пока царь болел и не знал, останется ли жить и править страной или покинет земное отечество ради небесного, бояре не захотели присягать малолетнему царевичу и предложили назвать наследником престола одного из знатнейших бояр. И Адашев поддержал последнее решение. Царь выздоровел, необходимость в немедленном назначении наследника отпала — но Иван Васильевич не забыл ничего.

И этим воспользовались дворцовые интриганы. И вот Адашев командует в Ливонии, под зорким оком незримых шпионов, которые докладывают царю о каждой его недовольной гримасе…

Полки перемещались медленно. Мимо тянулись темно-зеленые берега реки Эмбах. Плоская грудь реки несла на себе корабли, груженные тяжелыми огнестрельными снарядами. Воевода князь Барбашин с двенадцатью тысячами легкой кавалерии унесся далеко вперед — занять дорогу к морю.

Последняя мера представлялась необходимой, поскольку, согласно слухам (а на самом деле — шпионским донесениям) магистр Ливонского ордена Вильгельм фон Фирстенберг отправил богатую орденскую казну в Габзаль — для безопасности.

Сам же магистр находился в крепости Феллин, которая представляла собой главное защитное укрепление Ливонии. Взятие Феллина было объявлено главной задачей русских войск. Но на пути к Феллину лежали Дерпт и Нарва.

После долгой скачки Барбашин и татарские конники — теперь российские! — решили отдохнуть в тени деревьев. И в пяти верстах от Эрмиса, в жаркий полдень, войско расположилось для сна.

Барбашин намеревался продолжить поход позднее, когда жара спадет. Он привык щадить людей и коней и не подвергал их испытаниям, которые казались напрасными.

И настала тишина. Только всхрапывают кони, да негромко переговариваются люди — те, которые еще не заснули; кое-где пьют воду или, развернув тряпицу, извлекают из нее завтрак — кусок хлеба, кусок вяленого мяса, горсть сушеных яблок.

Где-то поблизости был неприятель. Где? Никто не знал и не трудился узнавать. Лагерь русских охранялся — но не слишком усердно: так, чтобы не нарушать обычая, выставили несколько караульных. Не от презрения к немцам — те уже доказали, что могут представлять собой грозную силу. Просто были уверены в том, что ливонцы не решатся атаковать врага, который превосходит их во много раз.

Может быть, куснет какой-нибудь дозор… Но это можно не принимать в расчет. Вероятнее всего, немцы будут, скрываясь в лесах, следить за передвижением конницы Барбашина, но в битву так и не вступят.

И вдруг все изменилось — в один краткий миг. Из леса с громкими криками вылетели тяжелые ливонские конники. Их было всего пятьсот. За ними бежало еще несколько сотен пехотинцев. Ландмаршал Филипп Бель, отважный и гордый, возглавил эту безнадежную атаку.

Для чего?

Ответ очень прост: Филипп Бель был рыцарем.

Он был воспитан в убеждении, что рыцарская честь превыше всего.

А это убеждение имело далеко идущие последствия. Конечно, ливонское рыцарство ставило своей целью прежде всего служение Богу и Деве Марии. Каждый день в орденских замках неизменно начинался с Литургии, а сами рыцари читали ежедневно богородичный антифон.

Вообще ливонцы уподобляли свою жизнь непрестанному служению Богородице (так, зимние кампании ордена обычно начинались на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, а летние — либо с Успения Богородицы, либо с ее Рождества). Все это Так. Но ливонцы, как всякие латинские рыцари, были горды.

Им не было знакомо чувство тишины и смирения, которое культивировалось в лучших из восточно-христианских полководцах — таких, как Александр Невский.

Александр родился князем — и принял эту участь так же смиренно, как принял бы ее, родись он в крестьянской избе. Княжеское служение — трудное. Ни разу не обнажил Александр Невский оружия ради того, чтобы завоевать вечную славу в рыцарских анналах.

Отчаянная храбрость, заранее обреченная на поражение последняя атака и гибель со славой — вот все, что могло спасти честь ландмаршала Беля. Поэтому он решил умереть, но не погубить своей чести.

Неожиданность нападения не дала ливонцам большого преимущества, на которое они так рассчитывали. После короткого замешательства российские всадники начали обороняться и в конце концов окружили ливонцев и начали их истреблять. В конце концов около сотни рыцарей и несколько их командоров были взяты в плен.

Филипп Бель очнулся от забытья и обнаружил, что лежит не в чистом поле, между лесом и поляной, где остались бы черные круги от костров, что жгли конники царя Ивана; нет, он находился в небольшой комнате с низким потолком и каменными стенами. Он осторожно ощупал свое ложе. Хрустнула солома. Его уложили на тюфяк, укрыли простым одеялом. Раны перевязаны.

Бель застонал — не от физической боли, но от душевной. Он узнал эти стены — не саму комнату, но тип кладки: вероятнее всего, он находится в Дерпте. А это означает, что он в плену и Дерпт взят русскими. Мысль об этом причиняла ему настоящие страдания. Одна из главных святынь ордена — устав — также находится теперь в руках неприятеля. Устав находился в каждом из ливонских замков и прочитывался за трапезой вслух трижды за год. Так было установлено с начала основания ордена. Теперь чтение устава прекращено.

Бель внезапно понял, что скоро прекратит свое существование и Ливонский орден. Он осознал себя одним из последних рыцарей-ливонцев. Хотя бы это могло спасти его гордость. По крайней мере, он сделал все, что мог..

Более трехсот лет назад несколько рыцарей — все, что осталось от разгромленного ордена Меченосцев, — присоединились к Тевтонскому ордену. Тевтонцы служили прежде всего Пресвятой Деве-Марии Тевтонской, Богородице германцев, Которая не оставляла своих воинов, превращая дикарей — в рыцарей, грубых германских воинов — в доблестных и УЧТИВЫХ.