Проклятая книга - Дарья Иволгина

Ворота Тауэра распахнулись, и из них медленно выехала процессия, в которой участвовали тысячи людей. Открывали ее королевские посыльные и гонцы; за ними — сержант, начальник караулов королевских покоев, и джентльмен-квартирьер. Следом шли слуги, джентльмены-привратники, сквайры из личной охраны и олдермены Лондона. Затем наступал черед государственных чиновников — капелланов и клерков Тайного совета, секретарей Большой и Малой печати, судебных приставов и судей, хранителя свитков… Их сменял цвет английского дворянства, рыцари и пэры, бароны и прелаты Церкви. За ними следовали высшие должностные лица королевского двора и государства, послы, придворные… И наконец появилась она.

На массивном помосте, который везли два сильных мула, под великолепным балдахином восседала на троне королева Елизавета в золотом платье и парчовой мантии, подбитой горностаем. За повозкой королевы гордо выступали два скакуна — белый, покрытый попоной, Для нее, а рядом — вороной, на котором восседал ее верный конюший (и, как поговаривали, любовник) Роберт Дадли. За ними стражники, алебардщики, пэрессы верхом, фрейлины в повозках, напоминавших корзины с цветами… и снова стража. Все это помпезное зрелище сопровождалось громом канонады и звуками оркестров.

Королеве было двадцать пять лет, но выглядела она едва ли на семнадцать. Юная, тонкая и изящная, с молочно-белой кожей, неземным, отрешенным взглядом и легкой затаенной полуулыбкой. Многим в толпе казалось, что корона и горностаевая мантия слишком тяжелы для этой девушки и ей суждено долго оставаться прилежной ученицей в школе государственного управления, постигая секреты власти у искушенных советников. Как они ошибались! Ошиблись все — включая членов королевского совета. Даже они не подозревали, что перед ними — гениальная актриса с врожденным трагическим темпераментом и потрясающим «чувством зала».

На морозе, среди легких снежинок, ее обычно бледное лицо раскраснелось; она была оживленной, а совсем не царственно-неприступной и весьма непосредственно реагировала на крики толпы и пожелания счастливого правления.

Около одной из церквей от имени всего Сити ее приветствовал ребенок, обратившийся к ней со стихами, написанными ткачом, столяром и мастером по кузнечным мехам. Вирши изобиловали рассуждениями о том, что «настал триумф преданных», «неправда изгнана», а «верные сердца наполняются радостью, когда слышат ее счастливое имя». В Сити не скрывали протестантских симпатий и надежд на скорое восстановление реформированной религии. Королева выслушала вирши подчеркнуто внимательно. Она даже шикнула на тех, кто мешал ей своим шумом. Ее лицо выражало радость и нежность по отношению к ребенку, и это тоже не осталось незамеченным.

В другом месте города ее встречали огромной конструкцией — чем-то вроде башни с воротами в три этажа. Это аллегорическое сооружение называлось «Объединение домов Ланкастеров и Иорков». В нижнем ярусе располагались фигуры королей, в том числе — Анны Болейн. (Обе руки покойной королевы, матери королевы нынешней, были показаны с пятью пальцами — ни намека на колдовство!). Венчала пирамиду фигура самой Елизаветы.

На площади у зернового рынка королеву ожидало еще одно зрелище — четыре фигуры, олицетворявшие добродетели истинного правителя: Религия, Любовь к подданным, Мудрость и Справедливость. Эти аллегории попирали свои противоположности: Безверие, Ненависть к людям, Глупость и Несправедливость.

Какой-то старик плакал, Королева милостиво обратилась к нему:

— Надеюсь, это к радости?

Он прошамкал:

— Помните… старого короля… Генриха?

Она улыбнулась. Сравнение с отцом льстило ей.

Ее величество покинула Сити, сопровождаемая Стариком-Временем, его Дочерью-Истиной, еще одной аллегорической фигурой (на сей раз ее изображали в образе библейской Деборы — судьи и восстановительницы Дома Израилева) и двумя большими фигурами сказочных пеликанов.

О, эти белые пеликаны, которые, чтобы спасти птенцов от голодной смерти, вырывают куски мяса из собственной груди! Вот образ, который выбрала для себя королева, обрученная не с мужчиной, но с Англией, королева-девственница.

Джон Ди стоял в толпе, восторженно приветствовавшей новую королеву. По ее приказу он был освобожден от тюрьмы. Выйдя на свободу, Ди узнал, что Кардан умер. Точнее — покончил с собой. Бросился в Темзу с моста. Для этого он даже заплатил мостовую пошлину. Дал деньги и при этом хохотал, как будто его щекотали. Он скакал всю дорогу до середины моста на одной ноге и размахивал руками, как будто пытался взлететь. А потом — никто не успел даже понять, что происходит, — перепрыгнул через ограждение и пропал в темной воде…

Ди точно знал, во всяком случае, одно: если он научится беседовать с душами умерших, то вызывать для разговора душу Джерома Кардана он не станет. Даже живой Кардан был достаточно сумасшедшим; а каким он сделается после добровольной смерти — этого не известно никому, и Ди не дерзал пытаться выяснять подобные вещи.

К тому же, если говорить совсем уж честно, это было ему неинтересно.

По своему обыкновению Елизавета запомнила астролога, который являлся к ней со странными речами. Она вообще никогда не забывала людей, которые могли впоследствии принести пользу — ей самой и Англии. Время от времени Джон Ди предлагал ей расчеты, которые показывали благоприятные и неблагоприятные дни для проведения различных мероприятий. Он также воспользовался некоторыми шпионскими данными и рассчитал гороскопы для всех возможных женихов королевы Англии — как и многие, Ди обманывался, предполагая, что Елизавета намерена выйти замуж.

Ее величество быстро охладела к астрологическим упражнениям Джона Ди. Мистика была ей чужда. Она была политиком прежде всего. Поэтому Елизавета Английская принимала высокоученого астролога, выслушивала некоторые из его идей, а затем отправляла с каким-либо поручением — чаще всего это касалось сбора информации, как политического свойства, так и технического: Ди изучал технические новинки и новые технологии, а потом представлял королеве отчеты и однажды сам сконструировал механического скарабея, который сам побежал по столу. Елизавета взвизгнула, как девчонка, при виде этого дива, но затем все поняла и рассмеялась. Она умела признавать свои ошибки и первая веселилась, допустив неловкость.

— Вы изумительны! — объявила юная королева, переводя дыхание. Теперь у нее больше не было вида полумонашки, погруженной лишь в книги и размышления. Теперь она украшала себя кружевами и жемчугом.

— К услугам вашего величества, — поклонился Ди. Он начал было развивать идею о том, как с помощью благосклонных духов отыскивать зарытые сокровища — что, несомненно, должно принести пользу государству. Кроме того, он собирался предвосхищать планы врагов Англии при помощи астрологии.

Однако королева не верила в эти планы. Во всяком случае, если и верила, то не настолько, чтобы финансировать их.

И Ди уехал в Антверпен — собирать скучную для него (и необходимую для королевы) информацию о настроениях, которые сейчас господствуют в Нидерландах.

Торговец старыми книгами, разложивший свои товар на берегу канала, сразу привлек внимание Ди. Рваное одеяло было расстелено прямо на влажной траве. Поверх были навалены книги. Небрежно, кучей, как будто их сбросили с телеги.

Сам торговец тоже имел весьма неприглядный вид. Это был тощий старичок с трясущейся головой. Длинные серые волосы редкими прядями свисали с висков, как будто кто-то небрежно приклеил их к совершенно лысой голове. Одетый в лохмотья, постоянно шмыгающий носом, этот человек неприветливо глядел на покупателя, когда тот приблизился, сел на корточки и начал осторожно переворачивать фолиант за фолиантом.

Книги были в ужасном состоянии. Многие из них — поедены мышами, загажены и покрыты плесенью, а одна или две сгнили почти полностью.

Не веря собственным глазам, Ди поднял голову и встретился взглядом со старикашкой-книготорговцем.

— Что? — завизжал старикашка, и Ди вдруг по чудилось, что он слышит знакомые интонации своего покойного приятеля Кардана. — Что уставился? Не нравится? Ну и не смотри! Много вас таких! Мне плевать — да, плевать!

— Я ничего еще не сказал, — возразил Ди, стараясь говорить спокойно. Но тут глаза его расширились. Он увидел, как изо рта мерзкого старика вылетает муха, одна, другая… и вот уже целый рой их жужжит возле его ушей.

— А мне все равно! — кричал он. — Они достались мне даром! Когда сгорел проклятый дом Шельдов, я стоял рядом и смотрел! Потому что дом Шельдов из Амстердама был проклят, и это такая же правда, как то… что у меня во рту нет мух!

Последнюю фразу он произнес с таким видом, словно сам не понимал, что именно говорит.