Неповиновение - Том Торк

усевшаяся на корточки, рыдала, крича и страдая. Она рухнула на колени, к его ногам, отец наклонился к ней, обнял её прыгающие плечи и, посмотрев на Матерь, кивнувшую ему в знак согласия, ударил Катю по затылку.

Катя пришла в себя, когда в неё плеснули холодной водой из ведра. Привязанная к колонне, она была на всеобщем обозрении, практически полностью раздетая, демонстрировала всем свои синяки и раны, укрывавшие тело. Голова болела, в глазах двоилось, слёз не осталось, хотелось пить. Стояла ночь, немногочисленные свечи, сохранённые похоже, как раз для такого случая, освещали и Катю, и Матерь, стоящую за кафедрой, последняя вознесла руки вверх, сказав:

– Дорогие братья и сёстры! Вы можете видеть человека, который окончательно сбился с пути. Слабую, кричащую, паникующую, плачущую. Очищение ей не помогло, её душа всё ещё не принадлежит Ему, в ней всё ещё бес, она всё ещё безумна, тому подтверждения её неблагодарные слова, высказанные Борису Боголюбову, нашему дорогому защитнику порядка и славному работнику и искренне верующему человеку. То, что она сказала, ранит в самое сердце, я понимаю тебя, а потому раз встреча с Ним не помогла, то единственное, что остаётся это отдать душу юной Кати Ему во владение раньше положенного. Отправим её на корабле, пусть плывёт и не возвращается! Пусть корабль спокойно доплывёт до глубин Его, и пусть смерть её будет быстрой. Помолимся, ради спасения и вознесения!

– Я не желаю ей смерти, – угрюмо сказал Борис Боголюбов, смотря в глаза Матери, та опешила.

– И я не желаю, такова воля Его, – глаза Анны Плутовской на время забегали, но она тут же пришла в себя.

– Так пусть он изменит свою волю, – напирал Борис Боголюбов, смотря на дочь, как будто бы говоря: «я не желаю что-то менять в своей жизни». Анна Плутовская недовольно смотрела на него, задрав нос, Василий Комендантский уже стоял за спиной неповинующегося.

– Вот он твой шанс всё изменить, – сказал Петя Царёв, разрубив мечом верёвки.

Встав, Катя начала говорить, смотря поочерёдно, то на Анну Плутовскую, то на Бориса Боголюбова:

– Ненужно отец, коли Его воля такова, то пусть, не держи меня, а отпусти, живите с Аней, не вспоминая обо мне, пусть у вас родится ребёнок, пусть мальчик, как ты всегда и хотел, обучи его всему тому, что умеешь сам и, когда ты состаришься, умри удовлетворённым. А на счёт меня не беспокойся, мне незачем жить в таком месте. Пожалуй, только сейчас я, в действительности, чувствую себя свободной, когда мне предлагают навсегда покинуть это место. И даже, если меня ждёт лишь сметь, то пусть я встречу её с улыбкой, а не с равнодушием в глазах. Незачем спорить с Матерью, тебе ещё долго-долго служить ей, ненужно портить отношения, не потеряй возможность быть свободным, хорошо? А я не потеряю свою. Прощай навеки, отец, прощай Матерь, прощай Аня, прощайте Василий, прощайте все вы! – она подошла к Ане, – единственно попрошу вернуть вещь, принадлежащую мне, – Аня с раскрытыми глазами, полезла в складки своей одежды и, не смотря на Матерь, протянула Кате книжку. Последняя, вернув любимую вещь, последний раз посмотрела на Петю Царёва, смотрящего на неё болезненно, чуть не плача, и рассмеялась.

Фраза

В некотором волшебном царстве, в некотором волшебном государстве лилипутов и великанов действовало правило: «кто особенно отличился – вырос, кто же бездельничал или делал вещи незаконные – уменьшился». В таком мире жил-был лилипут госслужащий Михаил Миронович Милков. Его работа заключалась в написании следующей строки: «малые дела для маленьких, великие – для великанов», из раза в раз он повторял заветную строчку в каждом выпуске ежедневника «маленькие вести». Так шло время, год, два, три, но несмотря на упорный труд и бескорыстный характер Михаил Миронович не рос, а напротив с каждым днём становился всё меньше и меньше. Пока однажды не повстречал её – Марию Митрофановну Мишурову, редактора и автора нескольких статей, которая была выше его в десять раз, красивую. На неё кричал начальник:

– Никакой самодеятельности! Никакой-с! Я не позволю вам критиковать-с! – на старый манер кричал Родион Родионович Зверев.

Остановившийся Михаил Миронович некоторое время смотрел на перепалку, после, когда его уже потянуло назад в офис, за рабочее место и мысли стали твердить только: «Это не твоё дело, не суйся и не станешь ещё меньше и незначительнее», в нём внезапно что-то щёлкнуло, он собрался с мыслями и подошёл к подошве Родиона Родионовича Зверева крикнув:

– Уважаемый! Уважаемый! Как смеете вы кричать на женщину? Где ваши манеры?

Его не услышали. Он стал трясти штанину начальника, чтобы привлечь его внимание. В это время Родион Зверев багровел, срываясь и переходя на новый уровень крика – истерический, сотрудники вокруг, все маленькие, отводя взгляд, быстро шли до своих коморок, чтобы из них в безопасности увлечённо понаблюдать за зрелищем. Только Михаил Миронович не отступал и всё привлекал и привлекал к себе внимание, теперь взобравшись на ботинок и маша руками. Однако на него вновь никто не обратил внимание. Любой другой уже бы отступил, смирившись в том, что из подобной затеи ничего не выйдет, а если и выйдет, то непременно только во вред, потому как никто не любит выскочек и людей, сующих нос не в своё дело. Но для Михаила Мироновича, очарованного красотой и виртуозностью слога Марии Митрофановны, произведения которой всё никак не хотели добавлять ни в одну страницу газеты, из-за чего её работы гуляли по всем отделам, это было делом чести. Наконец, оглянувшись вокруг, посмотрев на высунутые лица, он обратился к ним:

– Что же вы смотрите, помогите мне!

Никто не ответил, хотя каждый услышал его мольбу, все, как черепахи, попрятали головы в удобный панцирь и затаились, поглядывая теперь за зрелищем с осторожностью, даже с опаской. Никто не хотел вступаться за Марию Митрофановну, становящуюся всё ниже, никто не хотел перечить начальству, все думали лишь о собственном благополучии, тем не менее, наблюдали за каждым действием этой тройки, будто бы это было самое интересное событие в их жизнях. Поняв, что помощи ждать неоткуда, Михаил Миронович подошёл к Марии Митрофановной и, постучав по её каблуку, прокричал:

– Уважаемая! Обратите хотя бы вы на меня внимание!

И, на его счастье, Мария Митрофановна посмотрела вниз, но ничего не увидав, взяла бинокль, Родион Зверев последовал её примеру, резко замолчав. Михаил Миронович жестами показал, что хочет поговорить с начальником, на что последний наклонился к нему и, побагровев ещё больше, стал кричать:

– Как смеете вы прерывать важный разговор двух людей, которые выше вас! Вам неизвестно, как должны маленькие люди общаться с большими?! Или вы разучились писать?! Как вас зовут?! Кем вы работаете?!