Камерные репортажи и житейские притчи - Ева Михайловна Меркачёва

обычным летним днём молодого человека остановил полицейский патруль на автомобиле. Как написали полицейские в протоколе, молодой узбек бросился от них бежать, а когда его догнали, сообщил, что имеет при себе семь свёртков с наркотиками. Собственно, они при обыске и были обнаружены.

Сам он описывает ситуацию иначе: остановился по требованию полицейских, те дважды проверили его документы и отпустили. Но затем на документы зачем-то пожелал взглянуть третий страж порядка, водитель, и Маруф, обыкновенно вежливый и послушный, выразил, наконец, недовольство. Полицейских это взбесило. Быть может, ситуацию усугубило то, что худенький аккуратный узбек говорил по-русски подчёркнуто грамотно и культурно. Выслушав адресованные ему замечания по поводу обнаглевших гостей столицы, Маруф позволил себе заметить, что с гостями следует быть вежливыми. В ответ на эту вопиющую наглость на него надели наручники и доставили в СИЗО.

Доказательств вины маленького узбека оказалось немного. Якобы, в «Телеграм»[4] на изъятом у парня телефоне обнаружились фотографии мест, где находились закладки. Правда, все эти фотографии (37 штук!) из телефона исчезли — их даже не предъявили самому обвиняемому. А в качестве доказательства суд принял мнение некоего специалиста, что, мол, с помощью секретной программы фотографии способны исчезать. Правда, тот специалист соответствующего образования не имел, просто работал в интернет-салоне. Ну а вынесенное им заключение и заключением не назовёшь — так, фантазии!

Тем не менее, в приговоре судья ссылается на протокол осмотра телефона тем специалистом как на доказательство направленности умысла. Только вот почему в резолютивной части содержится столь странное решение — телефон уничтожить? Концы в воду?

Что же остается от доказательств вины? Показания сотрудников полиции, остановивших Маруфа на улице, против показаний парня, что его вывезли в лесополосу, избивали, используя при этом электрошокеры… Было больно и страшно; но что признал вину, он категорически отрицает. Настаивает, что никогда не имел дела с наркотиками — не продавал, не приобретал, не употреблял. И в самом деле, признаков наркозависимости не обнаружили ни начальник медчасти СИЗО, ни целая психиатрическая экспертиза.

Да и не засветился он ни разу, даже косвенно, в около-наркотической тусовке. Но тогда каким образом мог попасть в сферу внимания тех, худших, представителей правоохранительных органов, которые создали, по сути, индустрию, поставив на поток обвинения лиц, хоть краешком оказавшихся причастными к теме, и направление их в места лишения свободы. Реальные дилеры, наркодилеры выдуманные, их знакомые, знакомые знакомых… Нет, в таких кругах Маруф не вращался никогда…

Прокурор запросил 17 лет — столько не всегда дают даже за двойное убийство. Судья, во всём согласившись с выводами следствия, приняла, однако, во внимание отсутствие вредных привычек, отметила непризнание вины и внесла в текст приговора следующее: 10 лет строгого режима Маруфу необходимо назначить… «в целях восстановления социальной справедливости».

«Согласно общей дефиниции, социальная справедливость — это мера равенства в жизненном положении людей, классов и социальных групп, объективно обусловленная уровнем материального и духовного развития общества. Что это за мера равенства? Вообще, где здесь социальная справедливость?» — рассуждала о крушении судьбы молодого человека добрая сотрудница тюремной системы Анна. Она часто навещала Маруфа, пыталась поддержать.

Московский городской суд, по жалобе голодающего рассмотрев дело в апелляционной инстанции, произвёл переквалификацию статьи — с попытки распространения наркотиков на их хранение в целях личного употребления — и вдвое, до пяти лет снизил срок наказания. Явление небывалое, немыслимое!

«Да ты что! Тебе же срок вдвое скинули! — бросились увещевать парня сотрудники СИЗО. — Понимаешь, какой ты счастливчик? В первый раз такое видим! Всего пять лет оставили, прекращай голодовку, чего ещё желать? Год ты отсидел уже, скоро УДО![5] На одной ноге отстоишь!»

Голодовку Маруф не прекратил и не понимал, чему эти люди так радуются, с чем его поздравляют. С пятью годами вместо десяти? Но он-то желал только одного — полного признания своей невиновности. Того очевидного факта, что не приобретал и не намеревался сбывать наркотики — вообще никогда к ним не прикасался. А просто однажды, случайно попав в поле зрения сотрудников полиции, не захотел признать себя человеком второго сорта. Вышел из прочно засевшего в головах москвичей стереотипного образа узбека-дворника или таджика-дворника: яркая рабочая безрукавка, кепка, велосипед; метла и тележка — летом; лопата для уборки снега — зимой. И в любое время года — широкая доброжелательная и слегка подобострастная улыбка на лице. Работай и не хами. Будь вежлив — ты не у себя дома. Приехал — улыбайся и будь благодарен…

Маруф продолжал учиться даже в СИЗО. В камере на столе — книги, самоучители — зубрил испанский, немецкий. Художественная литература на русском языке — надо ведь и отдыхать. Вот дочитал книгу Паланика, почитал бы ещё, но других книг этого автора в библиотеке следственного изолятора нет. И самоучитель испанского — только второй том. Ещё хотелось бы, может быть, фантастики и что-нибудь об авиационной логистике. Вообще о небе, о самолётах! Сотрудники УИС такие книги неделю искали по библиотекам всех московских СИЗО — и нашли.

Зеркально чёрные, всегда изумлённо круглые глаза Маруфа озарились радостью: книги он с улыбкой прижал к груди, а ту, что с самолётами, — поднес к губам и поцеловал и — о тложил в сторону. Большую часть времени голодающий Маруф посвящал прошениям и обращениям. Писал их своим удивительно аккуратным разборчивым почерком во всевозможные инстанции, в редакции газет — по списку, веером. Просил обратить внимание на его невиновность. Требовал справедливости: или она, или смерть!

Вот только заметит ли кто-нибудь гибель маленького человека? Впрочем…

— Если я расскажу про вашу историю всему миру, вы бросите голодать? — спросила правозащитница, пришедшая в камеру Маруфа.

— Да. Обещаю.

Обещание сдержал и перед этапом в колонию поблагодарил сотрудников:

— Когда-то через много лет вы полетите куда-нибудь на самолёте… В отпуск на юг или в другую страну. А пилотировать этот лайнер буду я. И вы сможете сказать: «Знаете, кто ведёт этот корабль? Это наш знакомый, наш друг Маруф, это он лайнером управляет. Мы помогли ему когда-то!»

Прошло три года, Маруф освободился и уехал домой. А вскоре один из тюремщиков рассказал другому вот такую историю:

— Сын мой оказался в Ташкенте. Без работы, без крыши над головой… И знаешь, кто его приютил? Наш «пилот» Маруф!

— Вот уж неисповедимы пути Господни! — подивился коллега. — И что, стал он лётчиком?

— Пока нет — работает на автозаправке и всё свободное время учится. Но станет, вот увидишь! С его-то умом, упорством и большим сердцем…

— Мы все вправе летать,