Красивые души - Масахико Симада

Господин Маккарам громоздил одну ложь на другую, стараясь возбудить в Каору тревогу, посеять в нем ростки недоверия к Фудзико. А Каору не располагал ни доводами, ни логикой, позволяющими опровергнуть речи господина Маккарама. Ему оставалось только самозабвенно верить Фудзико. Потому что он не только любил, но и верил.

На все провокации Маккарама Каору тихо отвечал:

– Возможно, я не прав, но я верю ей. Мы пообещали никогда не предавать друг друга.

– Вот как? Что за наивность! И это при том, что три поколения твоих предков пострадали от любви, были преданы ею. Зря ты веришь в эту любовь. Нечего думать дни и ночи напролет об одной девице. Тебе пора причалить к другому берегу любви. Пора отказаться от служения двум господам сразу: и Америке и Японии.

Честно сказать, Каору не вполне понимал, зачем господин Маккарам пытался отдалить его от Фудзико. Господин Маккарам впадал в транс, будто провидец, который мог заглянуть в несчастливое будущее. Может, он и обладал талантом предсказателя, но Каору ему не верил. Сквозь маску бунтаря-анархиста просвечивало лицо разочарованного буржуа. Он был всего лишь хиппи, застывшим в своем развитии. Буржуа-интеллектуалы, жившие в странах, где быть коммунистом опасно, становились хиппи, не в силах вынести разочарования в капитализме. Господину Маккараму хотелось разделить свое бремя с Каору. Не помешай он развитию их отношений с Фудзико, Каору, наверное, откликнулся бы на его призыв. И вероятно, господину Маккараму удалось бы разбудить в Каору бунтарский дух, точно угадав то состояние, в котором он находится. Но Каору предпочел отдаться своему чувству, а не рассуждениям господина Маккарама. Ему знакомо было искусство переживать гнев как гнев, радость как радость, грусть как грусть. Он смотрел на Фудзико так же, как Энрике на свою игру. В нем не было места ни для тоски, ни для рассуждений.

После расставания с Фудзико на вокзале Пеннстейшн Каору получил от нее короткое письмо:

Мне приснилось: ты поселился в соседней комнате.

Я обрадовалась, что теперь смогу видеться с тобой каждый день.

2

2.1

– А какую роль играл господин Маккарам?

Этот голубой бунтарь-интеллектуал был, с одной стороны, поручителем и гарантом Каору, а с другой – разрушителем его любви. Насколько ему удалось омрачить любовь двоих, которая только вышла из колыбели и делала первые шаги на еще нетвердых ногах? Ты расспрашивала об этом слепую Андзю, старшую сестру Каору.

– Если говорить коротко, он тоже любил Каору, – ответила Андзю, улыбаясь своим воспоминаниям.

– Тетя, а вы видели господина Маккарама?

– Я встречалась с ним втайне от Каору, когда он приезжал в центральный офис компании в Токио. Это было уже после того, как Каору вернулся из Нью-Йорка. С первого взгляда я поняла: мы с господином Маккарамом – люди одного сорта. Мужчина и женщина, которым в любви всегда достается второстепенная роль. Еще до нашей встречи мы стали помогать друг другу.

– Что вы имеете в виду?

– Мы оба были против отношений Каору и Фудзико.

Интересы голубого поэта-анархиста и девушки из буржуазной семьи сошлись в ревности к Фудзико. Андзю обратилась к господину Маккараму с просьбой, чтобы он рассказывал ей, как живет Каору, что он делает каждый день. Господин Маккарам разгадал намерения Андзю и стал отправлять ей подробные письма. Андзю же писала господину Маккараму о прошлом Каору, о его семье. Так они вступили в молчаливый сговор. В конце третьего письма Андзю написала:

Мне хотелось бы, чтобы вы проследили за отношениями Каору и Фудзико. Нельзя допустить, чтобы они перешли определенную черту. Каору должен целым и невредимым вернуться ко мне.

Андзю не стоило препятствовать Каору ехать в Америку, да и ревность свою ей нужно было спрятать подальше и радоваться, наблюдая со стороны за развитием любви Каору и Фудзико. Но, отказавшись от этой роли, она использовала господина Маккарама как шпиона, прикидывая в уме, как бы помешать их любви. Андзю контролировала любовь Каору, будто играла. Получалось, что она плела имперские интриги, Каору был бунтарем, которому отводилась роль пешки, а господин Маккарам, оставаясь бунтарем, тайно сотрудничал с империей. Андзю умело пользовалась своим положением любимой дочери директора компании и положением господина Маккарама, получавшего большую зарплату от нью-йоркского филиала «Токива Сёдзи». Донося до сведения отца положительные отзывы о заботе, которой господин Маккарам окружал Каору, взамен она требовала от господина Маккарама пристально следить за братом.

– Я и сама толком не понимала, что делала. Мне просто не хотелось стоять перед закрытым пологом. Каору – мой младший брат, и любовь к нему с самого начала была под запретом. Но мы не кровная родня, и, значит, любовь между нами все же возможна. Как бы ты на моем месте разрешила это противоречие? Осталась бы на втором плане, с радостью наблюдая, как развивается их любовь? Или бросилась бы к Каору, отдавшись непреодолимому порыву? Думаю, ты бы выбрала второе. Тебе не подходят второстепенные роли. Я же взвалила на себя все противоречия, отказавшись от выбора. Я слабая женщина, как и моя мать.

– Господин Маккарам и дальше продолжал чинить препятствия любви Каору и Фудзико? Или их любовь в Америке сложилась удачно?

– Я не знаю, что было после их расставания на вокзале Пенн-стейшн в Нью-Йорке. Кажется, в Америке они встречались всего два раза. Одна досадная случайность накладывалась на другую. Правда, некоторые из этих случайностей подстроили мы с господином Маккарамом.

– Интересно, что было бы, если бы тогда на вокзале Пенн-стейшн Фудзико решила остаться в Нью-Йорке еще на один день? Или если бы господин Маккарам отдал Каору телеграмму от Фудзико за два дня до ее отъезда? Или если бы Каору не поехал в Атлантик-Сити? Тогда бы у них все получилось?

– Не знаю. Может быть, Каору не хватило бы настойчивости, может быть, Фудзико не смогла бы решиться на любовь. Ведь она толком и не знала, что такое любовь. А потом, ей необходимо было вернуться.

Сколько времени должно было пройти, чтобы двое, узнавшие негу объятий, вновь захотели увидеть друг друга? Каору мог в любой момент сесть на поезд, который увез от него Фудзико с вокзала Пенн-стейшн. Он не стал бы довольствоваться столь короткой встречей.

– Почему Каору не поехал опять к Фудзико?

– Он собирался, но ему внезапно пришлось вернуться в Токио. Бабушка очень тяжело заболела. Здесь не было ничьей интриги. Просто я каждый день молилась о том, чтобы Каору вернулся домой. Если мои молитвы были услышаны, значит, это моя вина. С тех пор как Каору появился в нашем доме, Мацуко Токива, мать его отчима Сигэру, всегда была на его стороне. Бабушка тяжело заболела, и он должен был приехать, даже если это помешало бы его любви. Наверное, Каору в любом случае собирался обратно в Нью-Йорк сразу после кризиса, как только бабушка слегка оправится, или после ее смерти, если так случится. Но ему пришлось надолго задержаться в Токио. Каору не было в доме Токива меньше чем полгода. Но я поразилась тому, насколько он изменился за это время. Он вырос, его взгляд стал прямым, да и выглядел он гораздо солиднее. Мамору был в Америке целых два года, а совсем не изменился, только потолстел немного. Наверное, Каору и Мамору побывали в разных Америках.

2.2

Каору примчался в больницу прямо из аэропорта. Вся семья Токива стояла у постели бабушки. Ее как раз перевели в обычную палату из отделения интенсивной терапии. Она пока не пришла в себя, но врачи говорили, что кризис миновал. Ее сердце, на несколько минут остановившееся, вновь пришло в движение, наверное, почувствовав привязанность к этому миру.

– Вот и я, – сообщил Каору спящей бабушке и поздоровался с отцом Сигэру и матерью Амико.

Поблагодарив Каору за скорый приезд, Сигэру объяснил, почему они позвали его: перед тем как лечь в больницу, бабушка хотела поговорить с Каору.

– Я не знаю, что бабушка хотела тебе сказать, но она настойчиво расспрашивала Андзю, что за жизнь ты ведешь в Нью-Йорке. Бабушка высоко ценила твое умение рисковать, но сильно волновалась за тебя.

– Да. Бабушка надеялась, что ты развлечешь ее в старости. Так что ты обязан выкинуть что-то экстраординарное и порадовать старушку. – Мамору и тут не упустил случая издевательски переиначить чужие слова. Мама одернула его и стала расспрашивать Каору о занятиях с Попински, о том, становится ли лучше его голос. Андзю больше интересовала их совместная жизнь с господином Маккарамом. Члены семьи Токива абсолютно не изменились за эти пять с лишним месяцев, даже то, что бабушка была при смерти, ничуть не отразилось на них. Только Каору пребывал в другой реальности и, находясь в одной комнате с Токива, смотрел на них как будто издалека.

Бабушка выбрала момент, когда все Токива вновь собрались в ее палате, и пришла в себя. Первыми ее словами за трое суток были: