Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов

class="p1">— Какое сознание, — вздохнет Галина Ивановна, — когда не знаешь, чем тебя накормить! И молоко у меня пропадает, ребенок голодный...

— Не в том дело. Должна бы понимать, раз есть ты жена пролетария, а не булочница Данилова! — Это Антипов напоминал о родственнике жены, который держал хлебную лавку. — Тьфу на того, кто за деньги работает и больше ничего не видит вокруг. Растоптать и растереть!

— Бог с тобой, отец. За что же люди работают?

— За совесть за рабочую. За гордость свою.

— Гордостью сыт не будешь, — тихо и неуверенно возражала жена, но особенно спорить не смела. Перекрестится отвернувшись, чтоб муж не видел, и примется за свои хозяйственные дела.

А сам Антипов, расходясь, долго еще рассуждал и совестил жену, покуда не запутывался в словах. Потом говорил в сердцах:

— Ну тебя! Задуряешь мне голову!

Но что жена, человек свой, близкий. Однако не всем нравилось усердие Антипова и на работе. Были двадцатые годы, нэп, почему и поминал Захар Михалыч булочника Данилова. Кое-кто также из мастеровых, кому и до семнадцатого года жилось сытно, надеялся на еще большие перемены, на возврат к прошлому. А тут Антипов как раз записался в ударники. Одним из первых на заводе.

— Гляди, свернешь шею, — припугивали его. — Даром что шея у тебя здоровая.

— А мы, Антиповы, не из пугливых, — отвечал он, посмеиваясь. — Да ведь и Советская власть не даст в обиду. Она для меня старается, а я для нее. Выдюжим.

— Ну, ну... На власть надейся, а сам, гляди, не плошай.

— Не сплошаем как-нибудь.

Родственники жены тоже были недовольны им. Молчали, правда, виду не подавали, а сторониться сторонились. Прежде и на пироги позовут, и сами нет-нет заглянут в гости, а тут как отрезали...

* * *

Как-то на общем собрании в цехе заговорили о сдельной оплате. Вышел к столу президиума и Антипов.

— Сказать хочу.

— Валяй, Захар! Смелее! — поощряли его.

Всем интересно было услышать, о чем он говорить станет. Никогда раньше не выступал Антипов на собраниях.

— Вот насчет сдельной оплаты кто-то голос подал... — Он оглядел помещение поверх голов, переступил с ноги на ногу. — Не дело у нас делается. Один работает по совести, социализм строит и наперекор мировому капиталу идет, а другой лишь бы день да вечер. А честь, получается, одинаковая всем и каждому?! Надо, чтоб по работе и миска с кашей, и честь по заслугам.

Сказавши это, Антипов вернулся на свое место. Ему похлопали даже и проголосовали за то, чтобы просить администрацию завода перевести кузнецов на сдельную оплату труда. Кто, разумеется, голосовал искренне, по совести, а кто из боязни оказаться в меньшинстве.

Вечером, когда Антипов возвращался домой, на него напали трое мужиков. Он шел берегом речки, между водой и огородами, а здесь было безлюдно.

«Ну что ж, — сказал он себе, отступая к забору, чтобы не подпустить нападавших из-за спины, — вот пришло время не на словах, а на деле доказать, что не пугливы Антиповы. Держись, Захар!..»

Было уже темно. Небо заволокло густыми тучами. Собирался дождь. Под ногами мягко хлюпало: берег низкий, по весне его вовсе заливало.

— Что, гад партейный?! Читай последнюю молитву свому товарищу Ленину! — прошипел кто-то пьяным голосом, приближаясь. — Мало делов натворили, еще хочется? Получишь сичас...

А он подумал: «Хорошо, что пьяные. Легче будет». Рванул доску от забора, разбираться, кто тут первый, кто второй, — недосуг. Взвыл один. А дальше не помнит, что было. Бил доской направо и налево, а доска переломилась — пудовыми своими кулачищами, ногами, головой бодался. Били и его. И сквозь туман уже, который заволакивал сознание, показалось ему, что близко где-то свистят... Потом вроде выстрелили, и тогда почувствовал, как промеж ребер мягко и почти безболезненно вошел в бок нож...

Наутро Антипов пришел в сознание, чем удивил докторов: нож едва-едва не задел сердце и повредил левое легкое. Будь он послабее здоровьем, ни за что не выжил бы. Так считали доктора.

Отлеживаясь в больнице, в белой палатной тиши, он все думал, почему его назвали партийным. По ошибке?.. Вряд ли. Знали, сволочи, на кого и за что руку подымают. Значит, хоть он и беспартийный, а считают его большевиком. И тогда Антипов сказал себе, что пусть не зря считают.

Выписавшись из больницы, он принес секретарю партячейки заявление: «Прошу записать меня в партию Большевиков. Хочу быть солдатом Революции и строить Новый Мир на всей земле. Среди рабочих и крестьян всех стран. Захар Антипов, кузнец».

Бандитов поймали, и, к ужасу Галины Ивановны, один из них оказался ее двоюродным братом, сыном булочника Данилова. С тех самых пор и вовсе порвались всякие отношения с родными ее, и не знала она, радоваться ли, что муж из такой беды живым вышел и сын сиротой не остался, или горевать, что своих близких навек потеряла. Потому не находила покоя, мучилась страхами за мужа и, конечно уж, за себя с сыном. Ведь отомстить могут! Хулиганья разного, фармазонщиков развелось, хоть пруд пруди. Драки пьяные то и дело вспыхивают, даром что торговля вином запрещена. Какое там запрещение, если чуть ли не в открытую самогоном торгуют! Смутное, смутное времечко... Пронеси, господи, шептала молитвы Галина Ивановна, отведи беду от их дома, дай спокойно сына вырастить. И всякий раз пугалась шагов под окошком и стука в дверь: сам ли это вернулся домой или уж весть горькую, непоправимую о нем принесли?.. И сердце замирало, когда спрашивала тихо, с тревогой:

— Кто там?..

Антипов же сделался еще суровее, непримиримее. Чуть не по нему что, взглянет истинно волком, и Галина Ивановна понимала: случись с нею какой малый грех — не грех даже, навести она родителей, — зашибет Захар. Либо прогонит. Не посмотрит, что дите малое на руках.

Однажды пришел и сообщил, что записался в школу для взрослых.

— С ума ты сошел! На что тебе та школа сдалась? — А признаться, как боится по вечерам, ожидая его, не посмела. — Люди засмеют...

— Какие такие люди? — нахмурился Антипов и отложил ложку.

— Вообще, — сказал она.

— Настоящие люди, мать, сами