Лила, Лила - Мартин Сутер

– Я оставила ее на короткое время. – Карин Колер пошла было дальше, но мужчина у подъезда шагнул вперед.

– Лично я называю это парковкой.

– Нет, парковка – это надолго. А я оставляю машину на короткое время.

Она опять попыталась пройти мимо, но мужчина заступил ей дорогу. Ростом он был намного меньше ее, как и многие его собратья. В ней-то как-никак метр восемьдесят шесть. Без каблуков.

– Вы полицейский?

– Нет, я здесь живу и частенько вижу вашу машину, она стоит там часами!

Он побагровел от злости и стоял теперь так близко, что она чуяла запах перегара.

– Она вам мешает?

– Еще как! Особенно когда самому приходится двадцать минут кряду искать место для парковки.

– И что же вы намерены предпринять?

С высоты своего роста она окинула его пренебрежительным взглядом. Что-что, а это она умела, особенно в такие вот январские дни, когда верхние этажи франкфуртских высоток тонули в низкой облачности.

– Вот предприму, тогда и увидите.

Карин Колер покрепче зажала под мышкой свою громадную сумку и, отодвинув его плечом, прошла мимо. Он крикнул ей вслед что-то неразборчивое. Не оборачиваясь, она прошагала к подъезду конторского здания послевоенной постройки, вошла внутрь, с надеждой, что лифт внизу. Согласно своей фитнес-программе она пользовалась лифтом, только если кабина случайно находилась на первом этаже. В иных случаях поднималась по лестнице.

Лифт стоял внизу. Карин Колер вошла в душную кабину и, когда он рывками доставил ее на четвертый этаж, как всегда, подумала, что куда разумнее было бы пойти пешком.

Издательство «Кубнер» делило этаж со студией веб-дизайна, институтом шляпной моды и какой-то фирмой со словом «consult» в названии. Но так было не всегда.

При жизни Вильгельма Кубнера дела в издательстве обстояли ненамного лучше, только вот Кубнер мог похвастаться лучшими связями, чем Уве Эвердинг, теперешний глава издательства. Эвердинг принял руководство еще при жизни Кубнера, когда благодаря небольшому наследству и довольно большому кредиту предотвратил банкротство фирмы. С тех пор издательство существовало за счет лицензий (если говорить о программе) и за счет режима экономии (если говорить о персонале).

Этот режим экономии Карин Колер испытала на себе. До того как Эвердинг возглавил издательство, она руководила редакцией, состоявшей (вместе с нею) из двух человек и обладавшей известной автономией. Ведь именно Карин Колер открыла Тамару Линдлар, датскую писательницу, которой издательство было обязано своим последним взлетом. Случилось это, правда, лет восемнадцать назад.

Когда пятью годами раньше Кубнер, выражаясь канцелярским языком, «отошел от активного руководства издательством», редакцию Карин Колер потихоньку свернули. Сперва сотрудницу ее перевели на полставки, а потом и вовсе сократили.

Затем перевели на полставки и саму Карин. Когда ей стало ясно, что практически это означает выполнять ту же работу за половинное жалованье, она уволилась и стала независимым редактором. Заказы она получала главным образом от «Кубнера», для которого трудилась теперь за гонорар и – теоретически – процент от результата.

Занималась она в первую очередь довольно трудоемкими новинками, преимущественно вышедшими из-под пера авторов из бывшего Восточного блока; права на них стоили недорого, а переводы получали финансовую поддержку. Помимо того, было еще несколько молодых немецкоязычных авторов, которых пресса принимала вполне благосклонно, однако тиражи их, увы, не могли держать издательство на плаву. Этой цели служила продукция, которой занимался сам Уве Эвердинг. Во-первых, издания немецких классиков, печатавшиеся в Польше в библиофильском оформлении и продававшиеся по низким ценам. Во-вторых, хрестоматии для начальных школ под заголовком «Кубнер скуола» – источник дохода, восходивший к контактам Вильгельма Кубнера с чиновником среднего звена из Министерства по делам культов, который уже опасно приблизился к пенсионному возрасту. В-третьих, серия эзотерических трудов под названием «Аурига», сознательно обособленная от издательства «Кубнер».

Открыв дверь с табличкой «Издательство «Кубнер». Просьба входить без стука», посетитель оказывался прямо у стола Ханнелоры Браун, которая, что называется, была едина во многих лицах: и секретарствовала, и по телефону соединяла, и кофе варила, и с прессой связь держала. Карин Колер любила ее за несгибаемый оптимизм, хоть иногда он и действовал ей на нервы.

– Если меня пристрелят, ищите убийцу среди жильцов дома напротив. Из-за неправильной парковки.

– О'кей, Карин! – Ханнелора лучезарно улыбнулась. – Кофе?

Карин кивнула и прошла к себе в кабинет, на двери которого по-прежнему висела табличка «Д-р К. Колер. Главный редактор». Села за стол, с нетерпением ожидая, когда Ханнелора принесет кофе. Без кофе курить невкусно. А без сигареты она не могла просматривать почту.

Карин Колер уже стукнуло пятьдесят два, и все-таки почту она изо дня в день просматривала с интересом. Вдруг там обнаружится что-нибудь такое, отчего жизнь примет новый оборот. Фантастическое предложение, дифирамб одному из ее авторов в культурном разделе солидной газеты, рукопись, обреченная стать бестселлером. С тех пор как она уволилась, шансы возросли вдвое. Почту она получала дважды: дома, как независимый редактор, и здесь, в издательстве.

Многолетняя привычка радоваться почте имела свое преимущество: разочарование, что опять не нашлось ничего из ряда вон выходящего, ощущалось не так остро. Карин вооружилась красным карандашом и принялась обрабатывать важнейший документ сегодняшней почтовой добычи: корректуру сборника литовских рассказов.

Через полчаса к ней зашел Эвердинг. Несколько недель назад он начал курить трубку, что отнюдь не добавило ему привлекательности. Карин знавала других курильщиков трубок, но те всегда курили как бы между прочим. У Эвердинга курение выглядело занятием первостепенной важности. На письменном столе у него красовались теперь стойка с шестью трубками, пепельница с пробковым полукружьем для выбивания трубочной головки, кожаный стакан для игры в кости, где он держал ершики, несколько банок с разными сортами табака (для определенного времени дня и определенного повода), инструмент для набивания трубки, карманный кожаный футляр для табака и двух трубок, а также специальная зажигалка.

Эвердинг постоянно то набивал трубку, то раскуривал ее, то снова набивал и снова раскуривал, то смахивал со стола табачные крошки, то выколачивал пепел. Ногти у него на правой руке были с трауром, а письма и рукописи, прошедшие через его стол, пестрели черными отпечатками пальцев и следами сажи.

Сейчас Эвердинг сжимал в зубах непомерно большую и непомерно длинную коричневую трубку и пытался говорить, не выпуская ее изо рта:

– Эфо оф Фтайнера. – Он положил Карин на стол две рукописи. Вынул трубку изо рта, сказал: – Просмотри, – и вышел, оставив сладковатое облако дыма.

Клаус Штайнер – однокашник Эвердинга, редактор в издательстве «Драко» – иногда присылал им рукописи, которые считал вполне заслуживающими внимания, хотя «Драко» их отклонил. Карин ненавидела эти «остатки с барского стола». Среди текстов, испещренных размашистыми пометками Штайнера, еще ни разу не попалось ничего мало-мальски путного.

Она запихала корректуру и обе рукописи в сумку. Самое приятное в работе независимого редактора, что ею можно заниматься дома.

Под дворником ее старенького «опеля» торчала штрафная квитанция на сорок евро. Отправив в сумку и эту бумажку, Карин глянула на тот подъезд, возле которого час назад на нее напустился склочный мужичонка. Сейчас он, ухмыляясь, стоял у открытого окна, словно дожидался ее. Карин решила оставить его без внимания. Но, бросив сумку на заднее виденье и освободив руки, показала ему кукиш.

Три часа кряду она правила корректуру литовских рассказов. Потом съела салатик и бутерброд с сыром и приготовила кофе, чтобы заодно выкурить третью сигарету, последнюю перед аперитивом. В день она позволяла себе шесть сигарет. Одну – после утреннего кофе, вторую – после кофе в конторе, третью – после обеденного кофе, четвертую – с аперитивом, пятую – после ужина и шестую – перед сном.

Карин села на диван и взялась за драковские рукописи. Первая представляла собой сумбурные зарисовки из жизни молодежи некоего мегаполиса, скорей всего Берлина. Надежда, что они постепенно сложатся в связное повествование, пошла прахом уже через полчаса сквозного чтения. Она отложила рукопись в сторону.

К второй рукописи было приложено сопроводительное письмо, самое обыкновенное. Кто-то писал, что якобы посылает рукопись своего друга, который сам не отважился это сделать.

«Уважаемая редакция! Один из моих друзей дал мне прочесть эту рукопись. Я посылаю ее Вам на свой страх и риск, без его согласия, но думаю, он не будет возражать, если Вы с нею ознакомитесь. Я знаю «Драко» как издательство, которое поддерживает молодую немецкую литературу (автору 23 года), и мне кажется «Софи, Софи» подойдет для Вашей программы».