Напряжение - Андрей Островский

И. Рудников.

Марина Гречанова — Зое Бакеевой

Ленинград, 28 ноября 1933 года

Дорогая моя Зойка! Как летят дни! Давно хотела тебе написать, думала о тебе, но все откладывала. Дел все время по горло. Учу уроки, помогаю по хозяйству тете Симе и читаю.

У дяди Паши такие замечательные ребята! Мы все втроем сделали большой аквариум — сто на сорок на тридцать сантиметров, причем каркас железобетонный. Здорово, правда? И грот для рыбок соорудили. Теперь надо купить растения и рыбок. А каких, мы еще не придумали.

В школе (она называется ФЗД) все идет хорошо. Только от тебя на год отстала. В классе я ни с кем не подружилась. Я вообще стала какая-то другая. Тетя Сима сказала, будто я замкнутая. Ты не поверила бы ей. Но она, пожалуй, права.

Есть у нас в группе Лида Коваленко, мы с ней на одной парте сидим. Она хорошая девочка и лучше всех учится. Приглашала меня к себе после уроков. Я хотела пойти, но потом отказалась. Даже не знаю почему. Вдруг мне показалось, что она чем-то на Галку Боярышникову похожа.

Заходила один раз к Полине Никифоровне. Как мне ее жалко! Она не встает. Страшно обрадовалась мне, плачет, обнимает. И я тоже. Вспомнили, как раньше жили, когда мама была еще. Ох, лучше уж и не вспоминать! Вместе с Тамарой комнату прибрали, перемыли посуду. Господи, что бы я не сделала, только бы Полина Никифоровна поправилась! Но врачи говорят, что надежды мало. И ты подумай, она сама мне об этом рассказывает! Даже смеется. Ездит по комнате на тележке с большими колесами и подтрунивает: так, на транспорте, удобнее.

Ушла я от нее, обещала приходить чаще. А теперь поняла, что не могу. Веришь, Зоенька, не могу. Если б она в другой квартире жила! Комната моя запечатана. Я прошла мимо, и сердце так заколотилось! Дверь пыльная, заброшенная, никто ее не открывал. А я вдруг ясно-ясно услышала, как за ней кто-то по струнам провел. Так Котя-Коток всегда перебирал струны перед тем, как играть на гитаре собирался. Я чуть не закричала — и бежать. В трамвай села, а меня всю колотит. Я ведь никогда ничего не боялась. И знаю, что в комнате-то никого не могло быть.

Наверно, я очень страшная была, когда домой приехала. Потому что дядя Паша меня сразу спросил: «Что-нибудь случилось? Где ты была?» А я молчу: ненавижу, когда сразу выпытывать начинают. Села в угол и молчу. Но дядя Паша, если захочет, что угодно узнает. Я уже его изучила.

Ходил, ходил по комнате, все молчал. Потом вдруг и говорит: «У-у, бука!» И такую рожу состроил, что я не выдержала и захохотала. А он давай рассказывать историю о том, как он с «букой» познакомился, какова она собой. Я чуть не умерла со смеху.

Не знаю как, но он все и вытянул из меня. Посмеялись вместе, когда я рассказывала, как бежала. А он задумался и говорит: «Давай уговор: ты мне все-все будешь рассказывать, что бы с тобой ни случилось. Без всяких «бук». Я же тебя никогда не ругал, и не собираюсь. А если и поругаю — не беда, брань на вороту не виснет. Зато всегда помогу. Мы с тетей Симой тоже так: я ошибусь в чем-нибудь — она меня поправит, она ошибется — я ее. Хорошо получается. Хочешь так?» Я говорю: «Хочу». Он протянул мне ладонь — здоровенную, я по ней хлопнула, и мы заключили договор. Но так, чтобы никто не знал о нем, даже тетя Сима. Это наш секрет.

Знаешь, интересно получается: дядя Паша мне сказал то, что говорила мама, когда я еще только в школу пошла. Я всегда, бывало, расскажу ей все до тютельки, и сразу легко становится. По-моему, все хорошие люди так делают. А ты как думаешь? У вас та́к дома или нет?

Заканчиваю. Скоро придет дядя Паша, надо ставить чайник. Целую тебя, милая моя подружка. Не забывай, пиши.

Марина.

Зоя Бакеева — Марине Гречановой

Оренбург, 5 февраля 1934 года

Прости, дорогая Маришка, что пишу тебе эту открытку такими несносными каракулями. Я лежу в постели. Схватила воспаление легких на катке. Скука адская. Все, что было под рукой, перечитала. Вчера вечером папа читал нам вслух подробности гибели стратостата «Осоавиахим». У нас в городе последние дни все только и говорят об этом. Вот настоящие герои! Мне так их жалко! Бедные! Я даже плакала, когда папа читал заметку. А ночью у меня опять поднялась температура — 39,2. Мои дорогие родители совсем переполошились и ничего не разрешают мне делать. Пришлось выдержать бой, чтобы дали написать тебе.

Твое чудесное письмо зачитала до дыр. Как я рада за тебя! За меня не волнуйся. Я единственно беспокоюсь за занятия в восьмом. Догонять трудно. Как только поправлюсь, напишу большое письмо. Передай горячий привет своим дяде Паше и тете Симе, хоть они меня и не знают. Тебя, конечно, целую.

Зоя.

Марина Гречанова — Зое Бакеевой

Ленинград, 2 июня 1934 года

Зоюшка, милая! Наконец-то я уже не школьница! Вчера в нашей ФЗД был вечер. Нам выдали свидетельства. Так торжественно! Когда я получала, наш духовой оркестр играл туш; он играл всем лучшим ударникам учебы.

Я даже не заметила, как пролетел этот год. Наверно, потому, что все очень гладко шло.

Перед концертом ко мне подошла заведующая школой Зинаида Тимофеевна — наша Зиночка, как мы ее все зовем, — и говорит: «Ты, Гречанова, будешь в следующем году учиться? Или у тебя есть свои планы?» Я сказала, что не решила пока. А сама думаю: «Ничего не скажу, тебе ведь все равно». Она у нас такая: спросит, а сама не слушает, что ей отвечают. Сухая, как вобла. Ее у нас все не любят, а мальчишки на ее уроках специально что-нибудь придумывают, чтобы позлить.

Вот с кем мне жалко расставаться, так это с Адольфом Ивановичем и Ниной Николаевной, нашей математичкой. Да, да, не смейся, у нее даже противная алгебра очень интересная. Она, например, может доказать, что два, помноженное на два, будет пять. И все правильно. Не веришь? Честное пионерское! Ее уроки проходят так быстро, даже не замечаешь, как уже звонок на перемену.

В Адольфа Ивановича все влюблены, даже мальчишки. От занятий по труду я просто в восторге. Всегда мечтала о таких уроках. Не то что в нашей прежней школе: стоишь у доски и указкой по схемам водишь. Здесь мы такие штуки делаем! Сами! Сейчас заканчиваем паровоз «ОВ» и четыре пассажирских вагона. Все совсем настоящее, только в масштабе 1 : 50. В топке можно сжигать уголь или дрова. Бегает паровоз по рельсам и свистеть, когда нужно, может. Докончим и подарим весь состав детскому дому.

Адольф Иванович пожилой: он 28 лет работал на заводе, а теперь стал учителем-«трудовиком». Он все умеет и хорошо объясняет. Сказал, будто у меня есть «сообразилка». Я очень рада, когда похвалят, хочется так много сделать!

Ты спросишь, почему надо расставаться с Адольфом Ивановичем и Ниной Николаевной. Я уже окончательно решила пойти в ФЗУ. Надо находить место в жизни.

Когда я была последний раз у Полины Никифоровны (она очень любит цветы, и я принесла ей букет), я встретила на дворе Машу Никодимову и Симу Игнатьеву. Помнишь их? Сима еще ногу о гвоздь порезала, а ты кричала, хотела скорую помощь вызывать. Они сейчас в ФЗУ. Так довольны! Звали меня поступать к ним. У них все очень дружные, веселые.

Мне, Зойка, иногда грустно бывает. Хочется дружить с девчатами, ребятами, как мы с тобой. Но ты далеко-далеко, а здесь никого нет. Наша школьная группа мне не нравится. Та, в которой мы с тобой учились, была лучше. В этом же 7-м все какие-то чужие друг для друга. Сидим вместе целый день, в кружках занимаемся, а дружбы нет. Каждый только для себя старается. Спросишь кого-нибудь из ребят: «Как задачку лучше решить?» Пожмет плечами, скажет: «Ой, совсем не знаю. Вызовут — обязательно «неуд» схвачу». А если на самом деле вызовут, так ответит, что только «оч. хор.» и можно ставить.

Мне дядя Паша много помогал. Он столько знает! Мы иногда в выходной вместе с его мальчишками ходим гулять по городу. Он рассказывает, кто из великих людей где жил, где бывал. А я слушаю. В прошлый выходной мы ели мороженое. Мне попались «Коля» и «Зоя» на вафлях. Я подумала, что Зоя — это ты.

Как у тебя проходят испытания? Твоя любовь не мешает сдавать переводные? Наверно, очень приятно быть влюбленной, Зоенька. Я так ни в кого по-настоящему еще не влюблялась. А твои мама и папа знают? Напиши мне подробнее о твоем Пете. Кроме того, что он «ворошиловский стрелок» и очень сильный, я ничего из твоих писем понять не могу. Пиши же. Целую.

Марина.

P. S. Да, забыла похвастаться. Дядя Паша подарил мне отрез на шелковое платье. Где он достал, просто не знаю, но таких материалов не продают, уж не в торгсине ли? Крепдешин, красивый, цвета бордо, с цветами. Просто заглядеться можно. Буду шить платье, первое шелковое платье в моей жизни! Это он мне к окончанию учебы преподнес! Какой он замечательный, мой дядя Паша!

Марина Гречанова — Зое Бакеевой