Сорок бочек - Артем Ледовский

"Смотрите, он улыбается". Обернувшись к постели, он успел увидеть улыбку отца: тот всегда сначала улыбался глазами, когда морщинки веселости разбегались по его вискам. В этом месте Казимир всегда просыпался в ужасе от невозможности сна.

Он спешил в кабинет, где наливал себе вина, и дрожащей рукой доставал из тайника свою тайную страсть, коллекцию золотых монет

Речи Посполитой, которую он начал собирать еще студентом, откладывая из денег, присылаемых матерью. Он садился в кресло за письменный стол и, прихлебывая из бокала, перебирал монеты одну за другой, успокаиваясь в приятной тяжести золота на подушечках пальцев.

В кабинете Казимира, где тот проводил большую часть времени, скопилось огромное количество часов. Были там и огромные настенные часы с гирями в форме маленьких часовен, еловых шишек, увесистых чугунных чашек Петри и странных индусских божков из Нового Света.

Были там и настольные часы в форме пресс-папье, подставок для карандашей, календарей на двадцатый век. Были у него и часы для жилетного кармана, золотые, последний подарок отца на тридцатилетие с надписью на задней крыше "Kazimirzowi, kochanemu synowi. Dnia 12 maja roku 1909". И даже небольшие солнечные часы, которые, будучи помещенными в квартиру, функцию свою потеряли и нелепым сооружением громоздились на журнальном столике заваленные газетами и нераспечатанными письмами.

Через три года после переезда в Менск Казимир заметил, что время, которое так лениво тянулось в студенческие годы и, потом, когда он полгода после смерти отца жил с матерью в родовом имении под

Краковом, внезапно изменило свой ход. Оно, как сумасшедшее, мелькало неделями и месяцами перед глазами, подгоняемое теми многочисленными часами, которые заполняли его любимый кабинет. Он с удивлением понял, что прошло уже три года его новой жизни в этом маленьком городе. Он вдруг осознал, что парикмахер из дома напротив, у которого так хорошо постричься в прохладные осенние полуденные часы после обеда, привычно уважительно здоровается с нем каждое утро

("Dzien dobry, Panie Kazimir"), когда открывает двери своего заведения. И в том ресторане "Gelezinis Vilkas", где Камински привык выпивать бокал пива в душные летние вечерние часы, слушая разговоры местных богатых лавочников, и, иногда, встречаясь со своим агентом из Бреста, который привозил ему новые партии товара, подходил к нему метрдотель с любезной улыбкой и говорил по-жамойтски "Laba diena, pone Kazimiai. Alui, kad visada?" Вот уже второй год он перестал вспоминать отцовскую усадьбу, как дом, как самое безопасное место на земле, где так уютно пахнет фаршированной уткой и запеченным зайцем с грибами, где старая нянька Ядя, нет-нет, да запоет, улыбнувшись беззубым ртом, "…zshe iz Krakiv poziolony" дрожащим старушечьим голосом.

Понимание пришло внезапно. Часы ускоряли течение времени, собравшись тучною толпою в небольшом объеме дома Казимира! Тот, чтобы отвлечься от навязчивой мысли о часах и загнанном до безумия времени, затеял перестройку дома, спланировав новое крыло к магазину и еще один этаж.

- Представьте себе, хлопцы, душный июль 1913 года. - рассказывал

Тема. - Нагретая мостовая, Казимир сидит в кафе напротив своего дома в плетеном кресле с запотевшим бокалом пива и тарелкой холодника со льдом. С сигарой в руке он рассеянно созерцает строителей, копошащихся через улицу с кирками, ломами и лопатами в руках, одуревших от жары, ругающихся с приказчиком. Продавец Казимира,

Зиновий, стоит в дверях магазина, перегороженного ширмой между строительной зоной и самим магазином и лениво зевает над зарождающейся ссорой.

Назойливая муха, которая уже полчаса досаждала Казимиру, наконец-то уселась на стол рядом с тарелкой с холодником. Вот тут-то ты мне и попалась, подумал Казимир. Он с размаху шлепнул салфеткой по столу. Тарелка перевернулась, и холодник залил роскошным красно-бурым пятном ослепительно белую скатерть. Рядом вырос официант в белом переднике.

- Не беспокойтесь, пан Камински, я тотчас принесу еще.

Пересядьте, кали ласка, за соседний столик. Я перестелю скатерть.

- Ничего-ничего. - растерянно пробормотал Казимир. - Не торопись.

Я пока посмотрю, как там дела в магазине.

Не торопясь, лениво постукивая тростью по бедру, Казимир перешел улицу и подозвал приказчика.

- Третий день уже стену ломаете, любезный. - недовольно сказал

Казимир.

- А вы знаете, пан, что здания сами выбирают себе пристройки, как жених выбирает себе невесту.

- Ты мне, любезный, зубы не заговаривай. За те деньги, что я тебе плачу, ты мог бы давно уговорить этот дом выбрать именно ту пристройку, что я тебе заказал.

С грохотом обвалился кусок стены. Казимир и приказчик обернулись, строители разбежались в стороны, - пыль на углу здания медленно оседала.

- Ты кирку-то придерживай, когда по камню бьешь. - говорил бородатый рабочий с седыми кустистыми бровями молодому парню голому по пояс с перевязанной головой.

- Да, Збигнев, эта ты погорячился. - добавил другой строитель.

- Пан, пан идет. - зашелестело по толпе, строители расступились.

- Ты, любезный, так мне и дом весь разрушишь! - подходя, говорил

Казимир приказчику.

- Разойдись! - крикнул приказчик строителям. - Выбачайце, панове.

- это уже Казимиру. - Сию минуту все устроим.

Растолкав строителей, приказчик наклонился вдруг над кучей строительной пыли и двумя пальцами извлек что-то, в чем отразились и ярко заиграли солнечные лучи. Казимир протянул руку и в его ладонь тяжело опустился предмет, приковавший всеобщее внимание.

Монета. Спокойный и прекрасный лик короля Сигизмунда на аверсе.

На реверсе полный герб Речи Посполитой под монаршей короной.

Идеальная симметрия. Два королевских орла и две великокняжеских погони. Два шведских и готских герба внутри большого герба. И в центре маленький снопик. Герб величайшей из династий. Vasa.

Коронная. Сигизмунд третий. Sigismundus tertius dei gratia poloniae et sveсiae rex, magnus dux litvaniae russiae prussiae samogitiae livoniae zamosiae. 1621. Сто пять грамм чистого золота.

Этот тридцатидукатовик Казимир узнал бы и в темноте.

Сумерки застали Казимира в кабинете с лупой в руках над монетой.

Он рассматривал царапины на ней, пытаясь представить себе, как много лет назад кто-то неведомый по старинному обычаю на счастье положил в угол дома монету. Достал из кожаного кошелька, где возможно были и другие монеты, крякнул эдак: "была, не была" или может даже "пусть стоит дом на века" и вмял монету в свежий раствор.

Настенные часы пробили одиннадцать. Казимир невольно вздрогнул. В сумеречной тишине кабинета первый удар часов прозвучал как выстрел.

Монета лежала на бархатной подушечке, Казимир с лупой в руке рассматривал царапины на ней, пытаясь представить себе, как кто-то неведомый по старинному обычаю на счастье положил в угол дома монету. Достал из кожаного кошелька, где возможно были и другие монеты, крякнул, эдак: "была, не была", или, может, даже: "пусть стоит дом на века", и вмял монету в свежий раствор.

Казимир посмотрел за окно. Фонари еще не зажгли. Гибкие тени извивались в свете окон дома, и, как черные кошки, плясали по мостовой. Надо же, как повезло, подумал Казимир. Он улыбнулся, вспоминая озадаченные физиономии рабочих. Бывает же такое. Завтра же отнесу все монеты в банк. Незачем хранить дома такую драгоценность.

К тому же пол улицы видело ее. Он сделал хороший глоток из коньячной рюмки. Не верю. Он взял монету и приложил ее к щеке. Холодная, тяжелая она удобно прилегла к коже. Нет, это не сон. Вот она, я ее чувствую. Казимир рассмеялся.

В глубине квартиры послышался какой-то шорох. Померещилось?

Сердце бешено застучало в висках. В животе образовалась пустота. Кто там, хотел крикнуть Казимир. Вместо этого у него получилось невнятное хрипение. Неужели воры? Дурак! Надо было сразу все в банк отнести! Столько народу смотрело! Казимир зашарил по столу, пытаясь найти что-нибудь тяжелое. Рука наткнулась на холодный мрамор пресс-папье. Судорожно сжав его, он боком, осторожно ступая, подошел к двери. Только бы не скрипнула! Медленно опустив ручку, Казимир выдвинулся в коридор. Темно. Ни черта не видно! По стене, нащупывая путь руками, он прокрался в гостиную и, взяв у камина тяжелую чугунную кочергу, почувствовал себя несколько уверенней.

- Кто здесь?! - Казимир зажег керосиновую лампу. Медленно, с сумасшедшим сердцебиением, обследовал всю квартиру, комнату за комнатой. Никого. Он подбежал к входной двери и, затаивши дыхание, прислушался к звукам в парадной. Тишина. Негромко выругавшись, он вытер пот со лба. Вот ведь испугался! Казимир направился обратно в кабинет, зажавши кочергу под мышкой.

Черта с два я теперь усну! С улицы донеслись шаги и голоса.

Негромкий мужской голос и тихий женский смех. Это немного успокоило

Казимира. В конце концов, есть и соседи этажом выше. Если что, заору, глядишь, прибегут. Хотя, кто их знает, этих соседей…

Казимир залпом допил коньяк. Все будет хорошо. Наступит утро. Придет прислуга. Я отправлюсь в банк, на Захарьевской. Управляющего знаю, хороший хлопец, честный. Он вспомнил свой кабинет в Варшаве. С удивлением понял, что скучает по оживлению большого города. Улицы, помнится, не затихали как здесь. Жандармы ходили до утра. Казимир незаметно погрузился в тревожный полусон.