Хроника его развода (сборник) - Сергей Петров

Я не обратил тогда на них какого-либо пристального внимания, ибо был поглощён Лерой, ничего меня больше не интересовало.

Помню, что Алёна улыбалась и больше молчала, изредка шепча что-то Лере на ухо, по всей видимости, обо мне. Толстенький Алексей отчаянно пытался пародировать Ленина «хорошо, товарищи, хорошо», «мясцо, товарищи, мясцо», отхлёбывал пиво и разводил в мангале костёр, вырывая листы из какого-то ведомственного приказа, книжицы в мягком переплёте. Подкладывая их в угли, он неоднократно подчёркивал, что это не просто листы. Это листы, вырванные из приказа! Подобные забавы представлялись мне смешными в бытность следователем райотдела, когда я был юношей. Резать селёдку на бланках, застилать стол «корочками» для уголовных дел, конспиративно пить в кабинете под светом настольной лампы, набросив шинель на дверную ручку. Очень мило. Но Алёше уже тридцать пять.

– …Гм, – бурчит он, – что же взять?

Алексей похудел. По его заверению, это произошло потому, что он не пьёт. На встречу Алексей прибыл в костюме и галстуке.

– Я практически не пью, – напоминает он.

– Да. Алексей давно уже не пьёт, – гордо подтверждает Алёна.

– Почему? – спрашиваю.

– От водки толстеют.

– Видел ли ты жирных алкашей, Алексей?

Внимательный взгляд, подозрительное молчание. Видимо, не видел. Он снова погружается в меню, глядит на супругу, перекидывается с ней парой фраз и выносит вердикт.

– Согласен. Можно взять водки.

Начинается вялотекущий базар. Алёна жалуется на несправедливость начальства. Алексей неоднократно подчёркивает свои таланты руководителя и недоумевает: почему ему не дают стать им? Лера о том же, но в глобальных масштабах.

– Куда ни кинь… Вот Поклонская! Она младше меня на год! И прокурор Республики Крым! Кто она такая? За какие такие заслуги?

Я разливаю водку.

– Ну пусть хоть ей будет хорошо, – говорю.

Лера замолкает и отворачивается от меня.

Разговор перекидывается на житейские темы: автомобили-кредиты-жильё. Жильё-кредиты-автомобили. Очень, очень интересно. Как я понимаю президента Российской Федерации! Умер Ганди, – сказал как-то президент, – и поговорить не с кем. Мудрый человек Владимир Владимирович.

Ладонь моя, незаметно для окружающих нырнув под стол, опускается на Лерино колено.

– Убери, – зло шепчет Лера.

М-да.

35

– А зачем ты летал в Москву?

Этот вопрос мне задаёт Нина, и для меня это неожиданный вопрос.

– Как – зачем? Повидаться с Егором, например…

– А мы что? Не семья? С Егором можно и по скайпу поговорить.

На детей не обижаются. Но меня удивляет подобная постановка вопроса. Он наивен и серьёзен одновременно. Этот вопрос – не её, это мамин вопрос.

А мама стоит у плиты, наливает по тарелкам суп и молчит.

36

Когда я выпью, становлюсь добрым. Вино люблю. Красное сухое. Сербский, а лучше черногорский «Вранац». Это меня Заблудовский подсадил. Пить красное сухое вино, разбавляя его водой. Как древние греки. Мудро, выпить можно больше. Экономия у греков в крови.

Забл, правда, предпочитает Францию и Италию, но я стою на своём упорно, на Балканах нужно было родиться мне, в винной бочке. Выпью бокал, и становится на душе хорошо. Как сейчас. Весь негатив уходит на задний план.

Я сижу на кухне. Я любуюсь Лерой, лицом её, изгибами и пр. Сейчас кое-что будет у нас.

«Сильная любовь штука! – восхищаюсь про себя. – Вот – мы. Совершенно разные люди. Лера – педант, а я – наоборот. Я «Пинк Флойд» люблю, она – Нюшу. Это каким же надо музыкальным вкусом-то обладать, что в голове должно быть у человека? Если бы не любовь, я бы не сдержался. Но – любовь». Любовь и винишко делают своё дело.

Меня поначалу восхищала её педантичность. Всё по полочкам у человека, всё под контролем, ни о чём не забывает. Но нередко педантичность достигает вершин занудства. У неё всё чисто, и большинство своего свободного времени она убивает на то, чтобы с тряпочкой ходить, пыль протирать на поверхностях. Или сидеть, вещи в шкафах перебирать. Из одного ящика в другой складывать. Очень занимательно.

И какой-то самый незначительный признак нечистоплотности, даже намёк на неё, дико Леру раздражает.

Я как-то не сразу эту фишку просёк. Сдуру, помню, рассказал о молодости своей омской, боевой.

Второй курс, рассказываю, Лерочка. Одна тысяча девятьсот девяносто четвёртый год. Я и мои друзья закончили его на два месяца раньше остальных. Сдали досрочно сессию и отправились на подработку – вожатыми в пионерлагерь. Большую половину лета дышали свежим воздухом в сосновом бору у Иртыша, учили детей уму-разуму и приятно общались со студентками-вожатыми. А в августе, набив карманы деньгами, разлетелись по своим городам и весям, на законные каникулы.

Когда же вернулись грызть гранит науки, то узнали, что хозяин нас выпер. Квартиры ведь не только сдают, их ещё и продают, бывает.

Прилетели мы тогда в один день, я, Серый и Миша, заехали к хозяину, погрузили вещи в сумки и стали размышлять: что делать?

В казарму возвращаться категорически не хотелось. Квартиру быстро не найти. Выход оставался один – поиск и эпизодические «вписки». Я, к примеру, мог периодически ночевать у Светы. Света – это была моя девушка. Миша у своей девушки Люси. Серый… тоже у кого-нибудь, а иногда и со мной.

Помимо «вписок», у нас ещё была и «база». Фирма «Кроун», где Серый подрабатывал охранником. Офис располагался в центре, у Транспортного института, и появление посторонних, понятное дело, там не приветствовалось.

Поступали так. Серый приезжал в фирму к семи вечера. Он принимал ключи, всех выпроваживал. Мы с Мишей примерно в это же время подъезжали в центр, покупали бутылку молдавского вина и устраивались на скамейке в близлежащем к офису дворе. Опорожняли бутылку, выкуривали по две-три сигареты, выжидали. Сентябрь – пора в Омске не холодная. Жёлтые листья под ногами, тянет дымком, двор весьма и весьма приличный – добротные сталинские дома.

Когда стрелки наших часов приближались к восьми, поднимались и шли в офис, делая контрольный звонок. Мобильных, напомню, тогда не было. Серый сообщал, что всё чисто, мы заходили, снимали куртки и пили чай. Телик, разговоры, бритьё, чистка зубов, сон. Спали в одежде на диванах, подкладывая под головы листы формата А4.

– Волосы меньше будут засаливаться, – авторитетно объяснил однажды нам Серый, его была идея.

Наступало утро. Мы просыпались и быстро покидали помещение до прихода уборщицы. Зубные щётки, мыло и полотенца уносились в сумках с собой.

Все занятия в институте досиживались нами до конца. После занятий мы шли в читальный зал и готовились к семинарам, до самого закрытия читального зала готовились. Это время было самым плодотворным периодом для нашей учёбы…

– …А где же вы мылись? – спрашивала потрясённая рассказом Лера, поборница чистоты, ни дня в своей жизни не прожившая в общежитии.

– Мылись мы раз в неделю, Лера. Где придётся. То к одним друзьям, то к другим. Нас очень любили в Омске! Мы были звёздами и просто душевными ребятами…

Слова о любви и звёздности проносятся мимо её ушей. Вопросы гигиены Леру тревожат больше.

– А стирка? Где вы стирали вещи?

– Носки можно было в раковине постирать, там же, в фирме «Кроун». А остальное… Раз в неделю, у друзей.

– Ужас, – качает головой Лера, – вы жили как бомжи.

Я и не отрицаю. Где-то в глубине души я даже горжусь этим. Тут бы мне и остановиться, но…

– А ещё был случай, представь! Октябрь, холодно уже, стипендию задерживают, есть нечего. В холодильник офисный нырять – палево! Пять человек всего офисных, сразу просекут, куда что девается, а денег у нас нет. И тут – бац! Вафельный стаканчик в корзине для бумаг обнаруживается. Твёрдый такой, в него мороженое наливают. Ну, мы подумали-подумали и… съели…

– Съели???

Лера изумлена так, будто я ей рассказал о случке с трупом.

– Из мусорной корзины?

– Ну, там бумаги просто были. Ни огрызков, ни плевков, ни окурков. Мы проверили!

– Достали и съели?

– Мы ещё в микроволновку его поставили…

– Мне даже… рядом находиться с тобой после этой истории не хочется! – брезгливо произносит моя чистоплотная жена и уходит в комнату.

Да, думаю. Видимо, перегнул.

Допиваю вино и иду следом.

Не будет сегодня секса, наверное. Да и хуй с ним!

37

Всё-таки хорошо, что у меня много друзей. Из разных периодов времени, из разных точек страны. Не было бы их, худо было бы.

Я сижу в квартире у папы Мартынюка. Когда-то давно Мартынюк здесь жил и формировался как личность. Сейчас он бывает здесь часто, раз шесть в год – это точно. Мама умерла, папа остался один. Держится хорошо, ходит по квартире, дымит папиросами.

– Можешь курить, Ветров, – великодушно разрешает Мартынюк.

Я отказываюсь. Бросивший курить, я нарушил свою клятву раза четыре, покурив на нервной почве.

Сейчас же я не нервничаю. Мне хорошо. Мы купили разливного пива, сидим, пьём. Нахожусь здесь, кстати, не просто по Лериному благословению, а по Лериной санкции, точнее, по поручению её нахожусь.