Роль «зрелой женщины» - Астра

Но Клим не слушал его. Знакомое пересыпание стальных опилок насторожило его, он привстал, осматриваясь по сторонам.

— Что происходит?

— Где? — сосед тоже оглянулся.

— Здесь, сейчас. Что? С кем? Успеть, скорее, скорее, — поезд грохотал по мосту, внизу голубела широкая вода, вдали показалась старая колокольня. Клим заметался. — Поезд! Остановите поезд! Где стоп-кран? Где связь с машинистом?

Распахнув дверь купе, он рванулся по коридору. Люди в растерянности расступились перед его напором.

— Остановите поезд! Срочно! Остановите поезд! — и помчался в конец коридора к стоп-крану.

Но тут соседка с истошным криком намертво схватилась за него.

— Держите его! Люди! Спасите! Я его знаю! Сюда, сюда!

Ей удалось замедлить его стремление, на крик сбежались со всех купе, навалились, подмяли и чуть не раздавили упавшего под телами Клима. Колеса грохотали по мосту, мелькали арочные опоры, мальчишка-кавказец в общей суматохе вскочил было поверх всех, и только босс невозмутимо смотрел от своей двери.

— Помогите, — хрипел Клим из-под груды тел, — хоть кто-нибудь помогите же!

Этот зов ушел в пространство, в высокое небо. Там возникли два блика, два узких света и заскользили вниз, туда, где сидела, не помня себя, Ирина. Ветер трепал ее волосы, платье, разносил аромат ананаса из сумки.

— … Хочешь уйти? — внушал один из лучей, и вся ее боль стихла, стало легко и покойно. — Хочешь? Мгновенно, взлететь и лететь, легко, свободно… Хочешь? — звук шел изнутри нее, и свежая прохлада уже овевала щеки.

Она слушала его как освобождение и готова была следовать ему, когда возникло что-то иное, как бы из глубин ее существа.

— «Жить, жить, жить», — послышалось ей.

А поезд уже набегал с моста, и машинист жал на все гудки, рев сотрясал окрестности. Бесполезно… Эта женщина на рельсах ничего не слышит!

«Жить, жить, жить», — и вдруг она увидела свою дочь, Киску, повзрослевшую, с ребенком на руках, на фоне незнакомой стены с двумя яркими тарелочками.

— Жить! — вскрикнула Ирина.

Сознание вспыхнуло. Под налетающим свистом и воем, вскинув руки, она покатилась вниз с насыпи в бурьян. Машинист высунул голову, свирепо крича ей что-то, с облегчением глядя на кувыркания тетки вниз по склону.

Еще не скрылись последние огни состава, как в бурьяне под косогором началась очистительная истерика Ирины. Она рыдала так отчаянно, что даже вороны не выдерживали, взлетали и вновь опускались на край колокольни. Наконец, она села. Поезд давно скрылся, и только зрачок семафора краснел издали. Потирая ушибленную ногу, она поднялась. Постояла, глубоко дыша, с удивлением осматриваясь вокруг новыми глазами.

— Мама! Я справилась, мама! Я жива!

Летний день вершился в тишине и светости. Возле нее на белое бревно села бабочка, медленно раскрывая и закрывая шоколадные крылья с голубым кружком. Глубокое спокойствие омывало сердце.

Пассажиры настороженно следили за Климом.

— Может, милицию позвать? Не похож на пьяного-то. В тельняшке. Эй, моряк, не шути так. А почему поезд ревел, как на пожаре?

Двери купе загремели, люди ушли готовиться к окончанию путешествия, которое чуть не омрачилось странным происшествием. Видя, что Клим больше не рвется, расступились и остальные, самые осторожные. Тяжело дыша, он полусидел поперек коридора. Ворот рубашки его был надорван, на щеке багровела ссадина. Соседка, гордая тем, что спасла весь вагон, возвышалась над ним насмешливой горой.

— Ты буйный. Тебя жена выгнала. Бродяга. Ишь, учудил!

Но в голосе ее не было прежней твердости, и вообще весь ее пыл как-то угас. Потому что лицо его было светло и спокойно. Глаза смотрели перед собой, и в них было нечто такое, что мальчишка-южанин, заглянув в них, изумленно оглянулся на босса.

— Э-э… кто это, э?!

И тяжелый налитый босс, весь в черной шерсти, легко откачнулся от косяка своего купе, сделал два пружинящих шага, протянул руку Климу, легко поднял и даже отряхнул пару раз от пыли.

— Вставай, дорогой. Отдохни.

Клим поразился, как изменилась Москва с тех пор, как он был в ней лет девять назад. Теперь она мало отличалась от европейских городов, лишь уличной рекламы казалось не в пример больше. Управление Северного речного порта находилось на Химкинском водохранилище. Над пятиэтажным зданием, разделенным на две половины полувинтовыми лестницами, развевался флаг речного флота, а внизу лежали два настоящих морских якоря. Речники берегут свою славу, но втайне склоняются перед морским флотом. Созвонившись с вахты, он поднялся на третий этаж. Седой дородный человек в черной форме с золотыми начищенными пуговицами и якорями, пролистал его документы и откинулся в тяжко скрипнувшем кожаном кресле.

— Старпом дальнего плавания, морской волк, и к нам простым крановщиком? Что за финт? С такой характеристикой мы сразу предложим…

— Не надо, — отклонил Клим. — Я хочу окончить курсы крановщиков и через две недели сесть на портовый кран.

— Тогда уж и на грейдер тоже.

— Можно.

Кадровик снял очки и всмотрелся пристальнее. Перед ним сидел решительного вида человек, повидавший, судя по лицу, много чего за семнадцать лет плавания, с ясным прямым взглядом, твердым подбородком и свежей ссадиной на щеке. Сидел он прямо, без напряжения, словно бы знал, что все его предложения будут приняты. Вот они какие там, в море! Давненько не видал старик таких молодцов!

— Хорошо, Ковалев, — отдуваясь в седые усы, сказал он. — Будешь, кем наметил. Ведь оно не зря делается, правда? И ты человек не прост, а себе на уме.

Клим кивнул.

— Ну-ну, — кадровик повернул к себе настольный вентилятор. — Люди на разгрузку требуются всегда, а в середине навигации особенно. Как у тебя с жильем?

— Никак. Я всего два часа как с поезда.

— Родные в Москве имеются?

— Никак нет.

Речник помолчал, отдуваясь, потом поднял на Клима светло-голубые глаза.

— Значит так. Вижу, ты птица стреляная и просто так ничего не делаешь. Вижу также, что намерения у тебя твердые и ты не сбежишь от нас обратно. Что-то повернулось в твоей жизни.

Клим улыбнулся. Вот кто стреляный воробей-то, настоящий речной волк, вот кто видит человека насквозь.

— Не бойся, я не гадалка, — запыхтел тот. — Слушай внимательно. В нашем ведомственном доме, вон, через шоссе, десятиэтажном, белого кирпича, есть две квартирки. Одну, из двух комнат, мы дадим тебе, да и пропишем поскорее, пока не сняли с баланса. Ясно? Вот тебе направление на курсы и распоряжение в наше домоуправление. Все.

— Благодарю, — серьезно ответил Клим.