Любовь - только слово - Йоханнес Зиммель

— Нужно уметь проигрывать. Я, наверное, никогда не был хорошим мужем для Верены. Ах, да, я чуть было не забыл. Поднимитесь наверх, Оливер, и пожелайте Эвелин спокойной ночи. Надо потихонечку привыкать к обязанностям отца семейства.

Эвелин лежит в кроватке. Она буквально сияет, когда я вхожу, и протягивает свои ручонки мне навстречу:

— Дядя Мансфельд!

— Спокойной ночи, малышка!

И совсем тихо она шепчет мне на ухо:

— Мама сказала, после Нового года мы разведемся.

Я киваю.

— Спасибо, дядя Мансфельд, это уже невозможно выносить. Я тебе обещаю, что буду хорошо учиться и стану хорошей падчерицей.

— А я обещаю, что тоже буду хорошо учиться и стану хорошим отчимом.

Эвелин рассмеялась.

— Я тебе опять принес марципан. На этот раз ты возьмешь его?

— О да! Да! Да! — отвечает она и целует меня.

Восемнадцатого декабря начинаются рождественские каникулы. Пятнадцатого декабря Манфред Лорд уезжает по делам в Вену. Он звонит мне в интернат.

— Давайте не будем ломать комедию друг перед другом. Я знаю, что часто вы ночевали в моем доме, когда я уезжал. Если у вас перед отлетом появится желание поговорить с моей женой, считайте, что я приглашаю вас к себе.

— Господин Лорд, я…

— Не бойтесь, своих служащих я отпустил. Даже Лео. Вы будете с Вереной и Эвелин наедине.

— Я не знаю…

— Итак решено, я передам Верене, что вы придете к нам пятнадцатого. Я попрощаюсь с вами, Оливер, заранее. Всего хорошего вам и вашей семье. Прощайте.

Пятнадцатого декабря вечером я еду на Мигель-аллее. Идет дождь, дует ледяной ветер, и мы ужинаем втроем — Эвелин, Верена и я. Эвелин помогает накрывать на стол. Вдруг она говорит:

— А все же папа молодец, не так ли? Он разрешил нам собраться! Я от него такого не ожидала.

— Дорогая, в следующем году мы наконец будем вместе.

Глава 15

Затем Эвелин засыпает. Я и Верена сидим перед камином. В камине потрескивают дрова.

— Половина фотографий еще в твоем сейфе И рукопись. Наша история. Пожалуйста, достань рукопись. Я дописал последнюю часть и хочу всю книгу отдать в издательство. Тебя что-то смущает?

— В принципе Манфред действительно в отношении нас вел себя благородно. Даже Эвелин так считает.

— Здесь могут быть разные причины… Под давлением… Да, ты права, он вел себя порядочно.

— После выхода книги Манфреда могут привлечь к ответственности за те темные дела с твоим отцом.

— Я об этом уже думал. То, что я написал, это ведь дневник. Не так ли?

— Совершенно верно!

— Прочитавший не имеет права разглашать, что в нем написано. Как врач, который обязан хранить врачебную тайну.

— Ну а если книгу напечатают?

— Что касается моего отца и тети Лиззи, не сожалею, что назвал их подлинными именами, пусть люди узнают, какие они свиньи.

— Но тогда и Манфред…

— Подожди. То, что я написал, это реальные события, которые я возьму за основу. В романе же изменю имена героев, и никто никогда не узнает, о ком идет речь. По этой причине я даже не смогу указать, что роман посвящен тебе.

— Но я буду знать, что это написано для меня.

— Только для тебя, Верена.

— Да.

— Давай… Хочешь… Может, пойдем спать?

— Да, сердце мое. Я так тоскую по тебе.

— Если поженимся, давай никогда не будем расставаться, никогда, хорошо?

— Давай.

— Ты будешь со мной всегда, во всех моих поездках.

— И спать будем всегда в одной комнате.

— Мы будем спать всегда в одной постели.

— Могла бы ты предположить, что у нашей истории будет хороший конец?

— Я надеялась на это. Но я боялась, как бы не случилось плохого.

— Я тоже.

— Трусиха держит за руку труса.

Глава 16

Конечно, и в интернате отмечают Рождество. Кто едет домой, радуется, кто остается, переживает. Только Ганси является исключением. Он сияет, он очень рад, что ему не придется свидеться со своими родителями.

Джузеппе смеется, поет и танцует. Али купил ему и его отцу билеты на самолет до Рима.

— От Рима до Неаполя на «Рапидо» всего три часа езды, — сообщает Джузеппе.

Теперь он встретит Рождество с папой, и мамой, и всеми родственниками.

Рашид страшно озабочен.

— Ты когда вернешься, Оливер?

— Седьмого января, вечером.

— Можно я встречу тебя?

— Конечно, малыш.

— Я приеду на аэродром. Да хранит тебя Аллах в пути.

— Тебя тоже, Рашид, не грусти. Может, скоро ты тоже сможешь побывать дома.

— Ты на самом деле так думаешь?

— Не сойти мне с этого места!

Маленький принц улыбается.

Перед отъездом сажусь за машинку и печатаю остаток рукописи, затем пишу предисловие для редактора, как договорились с Вереной.

Продумываю и дописываю прощальную сцену.

Верена отвозит меня в аэропорт. Здесь же относим рукопись на почту. На почте приходится долго ждать, там в связи с праздниками очень большая загруженность. Я постарался подыскать самое лучшее издательство во Франкфурте. Если оно не возьмется печатать книгу, поищу другое. Мы с Вереной стоим рядом и держим друг друга за руки.

Наконец протягиваю упакованную рукопись в окошко.

Времени у меня в обрез, прохожу таможенный досмотр и одновременно прощаюсь с Вереной.

— Передай привет от меня Эвелин и мужу. И, если сможешь, позванивай вечерами мне в гостиницу.

— Хорошо, сердце мое.

— Почему ты плачешь?

— Я так счастлива.

— Это неправда.

— Нет, правда.

— Пока еще рано так говорить. Но ты скоро будешь счастливой. Нам еще предстоит кое-что пережить. Но это не займет много времени. Видишь, какую толстую книгу я написал. Тут недостает только одной главы. Вот допишу ее, и тогда все.

— Да, — соглашается она.

Беспрестанно работает громкоговоритель, объявляя прибытие и вылет самолетов.

— Господин Мансфельд, пройдите, пожалуйста, на паспортный и таможенный контроль. Господин Мансфельд, прошу вас.

Мы целуемся.

— Ты что, боишься? — спрашиваю я.

— Да.

— А чего?

— Господин Мансфельд… господин Оливер Мансфельд, пожалуйста срочно пройдите на паспортно-таможенный контроль.

— Чего ты боишься?

— Я так счастлива с тобой. А всегда, когда все слишком хорошо, происходит что-нибудь ужасное.

— Глупости! В январе будет развод. И потом я быстренько допишу последнюю главу. Последнюю главу…

Эпилог

Глава 1

Девятого января 1962 года почти триста детей из интерната доктора Флориана, собравшиеся перед зданием школы, увидели черную тень, неожиданно вынырнувшую из снежного облака вьюги, бушевавшей уже в течение нескольких часов. Это был военный вертолет. Он уже давно кружил над площадкой перед зданием школы, и все это время дети слышали гул двигателя. Пилот из-за плохой видимости никак не мог найти ярко-красный крест на белом полотнище расстеленной простыни. Наконец машина резко пошла на снижение. Вращающиеся лопасти винта подняли и вихрем закружили снег, швыряя его в лицо детям.

Вертолет шумно опустился на красный крест. Пилот и его помощник выпрыгнули из кабины. Они открыли пластиковую дверь и помогли пожилому мужчине, ступавшему очень неуклюже и неловко, выйти из вертолета. На нем было тяжелое старомодное зимнее пальто, толстый шарф и большая шляпа. Из школы навстречу ему вышел профессор Флориан.

— Меня зовут Альберт Лазарус, — сказал старомодный визитер.

Это был один из тех случаев, когда он представлялся не своим настоящим именем, а пользовался именем Альберта Швейцера, великого врача и человеколюбца, на которого он во всем старался походить, включая осанку, манеры и стиль жизни. На самом деле его звали Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус.

— Доктор Флориан. Мы вас уже ждали, господин Лазарус.

— Ждали?

— Сотрудник полиции здесь у нас, наверху, пользуется коротковолновым передатчиком. Телефонная связь у нас не работает.

— Я лишь сегодня утром вернулся из Вены и сразу же связался с комиссаром Вильмсом из отдела по расследованию убийств во Франкфурте. Видите ли, я старый, больной человек. И не думаю, что долго протяну.

Лазарус торопливо положил в рот три различного цвета пилюли. Он явно держал их уже наготове в кармане пальто.

— Но я читал рукопись этого Оливера Мансфельда и попросил комиссара Вильмса, несмотря на то что для меня подобные перелеты тяжелы и опасны, лично привезти рукопись и присутствовать здесь при расследовании. Я думаю, что оно не займет много времени.

Один из пилотов подал Лазарусу из вертолета помятый старый чемодан.

— Благодарю вас, — сказал он. И добавил, обращаясь к профессору Флориану: — В нем я и хранил рукопись. Господин старший комиссар Гарденберг здесь?